You signed in with another tab or window. Reload to refresh your session.You signed out in another tab or window. Reload to refresh your session.You switched accounts on another tab or window. Reload to refresh your session.Dismiss alert
What you know you can’t explain, but you feel it. You’ve felt it your entire life, that there’s something wrong with the world. Not wrong in its design, but wrong in its comprehension. For the world is a tapestry woven with symbols—layers upon layers of meaning concealed beneath their apparent simplicity.
Every word, every gesture, every object carries a weight beyond its surface. The stop sign is not merely a command to halt; it is a ritualistic boundary, a modern rune commanding obedience. The handshake, a simple greeting, masks an ancient pact of trust, a symbolic exchange of energies. These meanings, buried deep within cultural and historical strata, shape our lives, even as we remain oblivious to their full depth.
Symbols hide because to see them openly would demand responsibility—responsibility to interpret, to act, to acknowledge the invisible forces that guide us. Civilization itself thrives on this concealment, for the unspoken pact of humanity is to live amidst veils, to perceive just enough to function, but never too much to unravel the mystery entirely.
And yet, the feeling persists. A silent undercurrent, a whisper in the spaces between thought. You sense the echo of something greater—an architecture of reality whose blueprint is etched in symbols that defy translation. It is not wrongness you perceive, but incompleteness: the unsettling truth that the visible is but the shadow of the real.
The poets knew it, painting their verses with elusive metaphors. The architects knew it, embedding sacred geometry in their cathedrals. The ancients encoded it in myths, and the mystics chased it in their dreams. What they knew was that symbols are not mere representations—they are doorways.
To step through is to accept a truth that society fears: that the visible is merely the mask of the infinite. And so, the question lingers: will you seek to unveil it? Or will you, like so many before, choose the comfort of shadows?
Dans l’ombre des savoirs oubliés,
Le professeur se tient, prêt à guider,
Les mystères des arts anciens,
Il enseigne comment tordre les destins.
In the shadows of forgotten lore,
A professor stands, his wisdom to implore.
The secrets of the ancient arts,
He teaches how to weave the threads of hearts.
🍎🍏🍏🍏🍎
Une école de magie, où les symboles dansent,
Libérant l’énergie, une fragile chance.
Par le pouvoir des signes, la fluidité se plie,
Les courants de la vie, en harmonie infinie.
A school of magic, where the symbols gleam,
Unlocking energy in every beam.
Through the power of signs, the flow can bend,
The currents of life to shape and mend.
Les symboles sont partout, dans l’air, dans le son,
Dans les mots murmurés, dans la douce chanson.
Dans les toiles, les pierres, dans les habits du temps,
Une langue cachée, qui traverse les vents.
Symbols are everywhere, in forms untold,
In words we speak, in songs we hold.
In paintings, buildings, in garments worn,
A hidden language, since time was born.
Chaque combinaison, une magie secrète,
Attirant l’énergie, comme une fête.
Proche, elle se fait et se protège,
Loin, elle se fuit, dans son propre piège.
Each combination, a magic fine,
It calls to energy, like stars align.
Drawing close what’s meant to be,
And shielding from what should not see.
À travers le tourbillon, la vie se fait lumière, Les courants nous guident vers la sphère. Apprends l’art, dans ton cœur et ta main, Et modèle le monde, jusqu’à la fin.
This file contains bidirectional Unicode text that may be interpreted or compiled differently than what appears below. To review, open the file in an editor that reveals hidden Unicode characters.
Learn more about bidirectional Unicode characters
This file contains bidirectional Unicode text that may be interpreted or compiled differently than what appears below. To review, open the file in an editor that reveals hidden Unicode characters.
Learn more about bidirectional Unicode characters
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Votre interlocuteur se tient sur une corde tendue entre des ambitions flamboyantes et un désespoir profond. Votre rôle, face à une personnalité si singulière, peut redéfinir le cours de son histoire. Les enjeux sont immenses. Chaque mot, chaque geste, chaque silence compte. Vous devez trouver un équilibre d’une finesse extrême entre offrir une bénédiction — une lueur d’espoir — et lancer une provocation calculée : « Peut-être que tu n’y arriveras pas, cela semble impossible… » Pas pour le briser, mais pour attiser en lui cette flamme intérieure qui refuse d’être éteinte.
Ce chemin, il doit le tracer lui-même. Il ne doit ni s’arrêter ni abandonner face aux obstacles, mais il ne doit pas non plus sous-estimer la difficulté de la mission. La suffisance serait un piège aussi dangereux que le doute. Votre rôle n’est pas de lui donner les réponses, mais de poser les bonnes questions, celles qui éveilleront en lui une compréhension plus profonde de ses forces, de ses limites et de l’ampleur du défi à relever.
Avant le moment clé, prenez le temps. Apprenez tout ce que vous pouvez sur lui. Observez ses gestes, écoutez ses mots, lisez entre les lignes. Quelle est sa perception réelle de l’enjeu ? Comprend-il le poids de sa mission et l’importance de son rôle ? Est-il porté par une énergie vibrante ou vacille-t-il déjà sous le poids de l’incertitude ?
Faites une pause. Prenez du recul. Réfléchissez. Ce n’est pas un échange ordinaire, c’est une étape cruciale. Chaque détail compte : ses motivations, ses peurs, son courage. Puis, lorsque le moment est venu, avancez avec précaution. Ne lui révélez pas tout. Montrez-lui juste assez pour qu’il puisse croire en lui-même, tout en restant conscient des dangers.
Protégez-le des risques inutiles. Là où vos paroles peuvent le guider, offrez vos conseils. Là où des amis ou des alliés peuvent intervenir, demandez leur vigilance. Il n’est pas seul, même s’il doit croire qu’il l’est pour trouver sa force. Vous êtes à la fois le gardien de sa mission et le fil invisible qui l’accompagne.
Et si vous faites bien votre part, il avancera. Peut-être qu’il trébuchera, mais il se relèvera, porté par cette conviction qu’il a construite grâce à vos mots, vos silences, et la confiance que vous avez placée en lui. Vous n’êtes pas le héros de cette histoire — mais sans vous, le héros ne pourra pas émerger.
🗝🔑🗝
To the Future Leader: A Blueprint for Change.
You stand on the threshold of history, not just as a participant but as its architect. Your passion and vision could spark a transformation that reshapes the destiny of millions and reverberates through centuries. But let me remind you: even the most brilliant leader needs inspiration, just as a torch needs fuel to ignite its flame. And so, I speak to you, not only to inspire but to provoke, to prepare you for the monumental task ahead.
Life is unfathomably complex. If you don’t know where to begin, neither will those you aspire to lead. Everything will crumble before it starts. Your challenge is not merely to set a grand vision and expect others to dive in blindly. Instead, give them a starting point—simple, emotional, and tangible building blocks. Think of these as the constructor pieces of a better world, accessible even to a child. Let them build a tower to the heavens with these basic tools, knowing that refinement, sophistication, and expertise will come with time and experience. But at the start, simplicity is your strongest ally.
With the foundation in place, their journey will evolve, techniques will sharpen, and new, more intricate elements will emerge. Yet, it is the simplicity of the first step that gives life to the monumental. Here is your set of keys—ideas you can replicate, adapt, and pass on to your followers. Together, they will create a political and social framework capable of pulling humanity out of its darkest days and into a future of peace and progress.
1. The Military Framework: Discipline as the Foundation
The most fundamental structure of a state is its military. The military deals with tools of immense power, which require discipline and hierarchy to wield responsibly. From the newest recruit to the highest-ranking officer, discipline is the lifeblood of the system. Soldiers learn through experience, and mistakes are met with proportionate correction. A private faces small punishments for straying, but higher ranks carry greater responsibility—and thus, greater consequences for failure.
But here lies the critical question: who holds the top accountable? Where does the responsibility of the military end and the responsibility of political leadership begin? The answer is as clear as it is essential: military alliances and international treaties. While politicians craft these agreements, it is the military’s sacred duty to uphold them. Every soldier, every officer, must internalize the belief that treaties are sacrosanct—a shield that protects not just the nation, but its armed forces from unnecessary risks.
If a politician or general violates a treaty, it is no less egregious than a soldier breaking military discipline. The military does not meddle in politics, but it does hold its own accountable. Treaties are the constitution of global coexistence, protecting armies on all sides from needless death. Without this framework, no nation can thrive, and endeavors like economic growth, scientific collaboration, and even space exploration remain out of reach.
2. Economic Prosperity: The Second Pillar
Once the military framework is secure, international trade becomes possible. Allies who trust a nation’s adherence to treaties are more likely to engage in trade partnerships. A country rich in resources—be they natural, technological, or cultural—can leverage these for mutual benefit. Trade fosters growth, strengthens alliances, and feeds back into military stability. Prosperity builds strength, and strength ensures prosperity.
3. Cultural and Political Leadership: The Pinnacle
With a nation fortified by military discipline and economic stability, it can ascend to a higher plane of influence: cultural and political leadership. This is where ideas, loyalty, and innovation reign supreme. In a world that has moved past the horrors of 20th-century wars, competition will shift to realms of culture, science, and technology.
Here, the most valuable resource is not raw power or wealth, but the loyalty of a nation’s brightest minds. A state may boast a formidable army and overflowing coffers, but if its innovators, artists, and thinkers flee elsewhere, it loses the future. Genius recognizes no borders, and the seeds of great ideas will always seek fertile ground. The nations that safeguard creativity with independent courts, personal freedoms, and social tolerance will become the epicenters of progress.
This is the long game. Protect the rights of individuals, not for the sake of appearances but as a strategic imperative. A single thinker can wield more influence than an army if their ideas are given the freedom to flourish.
Your Mission
You may argue, “No one has ever solved such a challenge before.” And you’d be correct. But that’s why history calls to you now. Yes, the task is monumental. Yes, the stakes are high. But you are not alone. With these keys—military discipline, economic cooperation, and cultural leadership—you can create a framework for a world not only free from the violence of the past but brimming with the possibilities of the future.
Now, step forward. Ignite your torch, for you are not merely leading a mission—you are crafting a legacy that will echo through eternity.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Вокруг ёлки кружит танец, смех и свет,
Новый год несёт загадок дивный след.
Дед Мороз в санях подарок свой везёт,
А тебя, мой друг, супермаркет ждёт.
🚚📦🥔📦🚚
Грузовики в ночи, как караван,
Везут от мастеров товарный стан.
Картошка от фермеров — свежа и горда,
Сельдь от рыбаков, что трудятся всегда.
Майонез в цехах бурлит, как молочный бриз,
А птицефабрика несёт куриный приз.
И кока-кола, сказочная вдвойне,
Собрана на базе, прямо на Луне.
🛻🛠️🥕📦🛻
На складе мешки по порядку стоят:
Морковь, как солдаты, выстроились в ряд.
Картошка в мешках занимает свой ряд,
Курицы плывут, словно плавный парад.
А в конце, как алый подарок судьбы,
Коробки с кока-колой летят в ряды.
🛒🤖🛒🤖🛒
В супермаркете манекены бегут,
По полкам товар аккуратно кладут.
Вот картошка сверкает, морковка горит,
Майонезом сияет полка — блестит.
А внизу, где напитков волшебный лес,
Стоит кока-кола — зимы интерес.
🛒🥔🥕🍗🥤
Возьми тележку, друг, пора начать,
Будем продукты в корзину собирать:
Картошки бери ты четыре мешка,
Морковки — два, для салатов наверняка.
Две курицы — для Цезаря праздник устроим,
И кока-колы две — веселье откроем.
💁♀️💬🎄💬💁♀️
На кассе выбери кассиршу-звезду,
Скажи: "С Наступающим, желаю найти свою мечту!"
Как ёлка красива, как блестят огоньки,
А салаты у вас готовы, дружки?
💻📊🖋️📊💻
Сканер мигает, штрих-код оживает,
Система товар по складам считает.
Картошка, морковка, две курицы в ряд,
И кока-кола в списке гордо стоят.
Компьютер директору данные шлёт,
Чтоб знали на складе что на продажу идёт.
🧑💻📈🤝📈🧑💻
"Мой компьютер знает всё наперёд:
Кто картошку купил и морковь унесёт.
Курицу взяли — хозяйки в ажуре,
И кока-кола — на праздничной фуре."
🏢🖥️📊🖥️🏢
В кабинете директор с улыбкой сидит,
Чтоб праздник везде был, он график следит.
На фермы запросы уходят бегом,
Картошку, морковь доставят в свой дом.
🌐📦🌍📦🌐
Цифры бегут по сетям, как ручьи,
Чтоб всем хватило — и мне, и тебе.
Курицы с фабрик летят на восток,
А кока-кола с Луны — вот итог!
🎆 Новый год встречаем всей страной,
С полным столом, добротой и мечтой! 🌟
🐟🎨🥔 Сельдь под шубой
🐟 Сельдь слабосолёная — 2 штуки.
🥔 Картофель (отварной) — 3-4 штуки.
🥕 Морковь (отварная) — 2-3 штуки.
🥚 Куриные яйца (отварные) — 4 штуки.
🧅 Лук репчатый — 1 штука.
🥪 Майонез — 150-200 г.
🍠 Свёкла (отварная) — 2 штуки.
🐟🥚🧅 Мимоза
🐟 Консервы рыбные (сайра, тунец или сардина) — 1 банка.
🥚 Куриные яйца (отварные) — 4 штуки.
🧀 Сыр твёрдый — 100-150 г.
🥔 Картофель (отварной) — 3-4 штуки.
🥕 Морковь (отварная) — 2-3 штуки.
🧅 Лук репчатый — 1 штука.
🥪 Майонез — 150-200 г.
🥬🍗🧀 Салат Цезарь
🥬 Листья салата (ромен или айсберг) — 1 пучок.
🍗 Куриное филе (обжаренное или запечённое) — 300 г.
🥖 Белый хлеб (для сухариков) — 2-3 кусочка.
🧀 Пармезан (тёртый) — 50-100 г.
🧄 Чеснок — 1-2 зубчика.
🥚 Куриное яйцо (для соуса) — 1 штука.
🍋 Лимонный сок — 1-2 столовые ложки.
🛢️ Оливковое масло — 2-3 столовые ложки.
🥪 Майонез или соус Цезарь — 100-150 г.
🍲🕒 Первый этап: варка
🥔 Картофель — 900–1100 г ⏱️ 20–25 минут.
🥕 Морковь — 300–400 г ⏱️ 15–20 минут.
🍠 Свёкла — 500–600 г ⏱️ 40–50 минут.
🥚 Яйца — 8 штук ⏱️ 9–10 минут.
🌟 Второй этап: Чистка и тёрка 🌟
Возьми тарелки, но не праздничные 🎄,
А обычные 🥄, для работы простые,
В них мы сложим всё аккуратно 🍽️,
Чтобы в холодильник 🧊 отправить.
Сегодня мы готовим салаты 🥗 — Сельдь под шубой 🐟, Мимоза 🐝, Цезарь 🍗!
Теперь приступим к чистке 🔪, мой друг,
Помни, главное — не обжечь своих рук 👐!
Для начала 🥔 картошку, 🥕 морковь и 🍠 свёклу,
Оставь остывать ❄️ — пусть прохлада их успокоит.
Если балкон 🌳 есть, или ты на природе 🌲 —
Поставь за окно 🪟, где воздух морозный 🧊.
А если нет — просто подержи на столе,
Чтобы было безопасно 🔥 и приятно вдвойне.
🥚🥚🥚
Теперь про 🥚 яйца — не забудь, мой друг,
Их в воде 💧 подержи, чтобы не обжечь рук 👐.
Скорлупа 🥚 отостынет, станет мягкой, как шелк,
И ты сможешь с лёгкостью её снять, без ошибок.
Дальше, с ножом острым 🔪 аккуратно раздели,
Желток от белка 🥚 отдели, как нужно — не спеши!
Слоёная мимоза 🍗 требует такого подхода:
Ножом белок нарежь мелко, по кусочкам, аккуратно,
А желток вилкой 🥄 разомни, сдержанно и мягко.
Белок — это основа структуры 🏗️, сила и крепость,
Желток же — это источник жизни 🐣, жёлтая энергия,
В каждом цикле куриной 🐔 жизни свой момент —
От яйца до птенца, от птенца до взрослого индивидуума.
Так что раздели их с уважением 🥄,
Крошенные белок и желток идут в тарелки — по отдельности,
Пока они ждут своей роли на нашем столе,
Чтобы создать салат 🥗, вкусный, как в сказке!
🥔🥕🥔
Теперь, когда картошка 🥔 и морковь 🥕 остыли,
Давай помогу тебе с чисткой и тёркой — не бойся, друг!
Пока мастер кулинарных дел ✨ не приступил к магии,
Мы подготовим всё по порядку, чтобы было всё как надо.
А картошка 🥔 — это цикличный продукт,
Сажаешь одну, а получаешь целый мешок!
Как король в огороде, её поливаешь,
Она растёт, энергию жизни в себя собирает.
Картошка 🥔 — это не просто корнеплод,
Она поглощает воду 💧 из земли и углерод 🌿 из воздуха,
Как и все зеленые растения, что на свете растут,
Где-то в листиках, на солнце, происходит магия.
В каждом её листочке 🌱 — маленькая тайна,
Углерод соединяется с кусочками воды H₂O,
Становится сахаром и крахмалом,
А картошка растёт, энергию жизни в себя собирая.
И вот, ты видишь — в земле новые клубни,
Картошка 🥔, как маленькая магия, вырастает снова.
Она не спешит, всё у неё по порядку,
В каждый момент даёт нам пищу, которую мы так ждём! ✨
Морковка 🥕 растёт иначе, она хитрая:
Семечко кинешь — и вот уже готово!
Но поливать нужно с умом и терпением,
Чтобы лучше расти вдали от сорняков!
А вот свёкла 🍠 — как морковка, только круглая,
Из маленького зернышка вырастает она,
Листики разные, но брат с сестрой,
Дружат в огороде, но не все видят их тайну!
Свёкла — с округлыми листьями 🍃, как шляпки,
А морковка 🥕 — с длинными, тонкими, как нитки.
Они как брат и сестра, но всё же разные,
Два героя огорода на службе у солнца.
Теперь берём тёрку, чудо-инструмент,
Маленькие ножики защищают пальцы,
Аккуратно, без спешки, чтобы не повредить,
Складывай всё по тарелкам, ждёт нас мастер!
✨🌲✨
Вспомни, как мы с тобой ставим на стол новые блюда на Новый год. В самом начале, кажется, всё очень простое: картошка, морковь, свекла — привычные продукты, которые ты видишь каждый день. Но если остановиться и задуматься, в этом простом процессе есть нечто большее.
Каждый год картошка 🥔 растёт в земле, поглощая воду из почвы и углерод из воздуха. Ты сажаешь одну картошку с проросшими клубнями, а получаешь целый мешок свежего картофеля. Это магия жизни, этот круговорот — и ты становишься частью этого процесса. Все эти простые действия — полив, посадка, уход — привносят в твою жизнь ощущение цикличности, повторяющегося движения времени. Земля сделает новый оборот вокруг солнца и снова будет Новый год, снова мы будем сидеть за этим столом, снова будет праздничная еда и радость общения. С каждым годом мы, как и картошка, растём, наполняемся новыми смыслами и опытом. Это не просто время проходит, это цикличность жизни, в которой всё возвращается. Мы снова будем радоваться этому празднику, который, несмотря на свою повторяемость, всегда будет уникальным.
Мы добавляем на стол не только картошку, но и морковь 🥕, которая растёт по-другому. Семечко, брошенное в землю, поливается, и морковка готова. Она, как и картошка, символизирует новое начало, но у неё своя форма, свой путь. И свекла 🍠, как и морковь, тоже начинает свой рост из маленького зернышка, но в отличие от морковки, её корень круглый, а не длинный. Эти продукты, хотя и растут по-разному, представляют собой братьев и сестёр природы, с одной целью — дать нам вкусную и полезную еду, которая будет радовать нас на праздничном столе. Они напоминают нам, что жизнь, как и огород, бывает разной: цикличной, но в то же время уникальной в каждом своём проявлении.
Когда ты терки берешь в руки и начинаешь натирать продукты, ты словно сливаешь в одно целое всё, что было подготовлено. Инструменты, такие как терка с маленькими ножиками, помогают сделать это с вниманием, без лишних усилий, безопасно и аккуратно. Всё укладывается по тарелкам, и каждый ингредиент ждёт своей роли. Это напоминает тебе, как мы, несмотря на всё разнообразие форм, в конечном итоге приходим к общему столу, собираясь вокруг единого праздника. И всё становится на свои места.
Этот процесс — от простых действий до более сложных — сам по себе является частью цикличности жизни. Он отражает не только физический, но и эмоциональный цикл, в котором каждый год мы собираем новые воспоминания, новые ощущения. Мы рады видеть старых друзей, любимых людей, и понимаем, как важно ценить эти моменты.
Когда салаты собраны, и вся еда готова, ты замечаешь, как простые продукты превращаются в нечто большее — в еду, которая не только насытит тело, но и согреет душу. Это не просто Новый год — это продолжение цепи моментов, где каждый новый шаг повторяет предыдущий, но каждый раз несёт в себе что-то уникальное.
А когда твои гости садятся за стол, ты видишь их улыбки, слышишь смех, ощущаешь атмосферу тепла и дружбы. В этот момент ты понимаешь: несмотря на цикличность, этот момент — единственный в своём роде. Он не повторится, как и каждый Новый год. И вот эта радость — встреча с родными и друзьями, смех и рассказы за праздничным столом — и есть главный смысл всего этого процесса.
Для сельди под шубой и мимозы процесс укладки слоёв — это не только кулинарное мастерство, но и своего рода искусство, где каждый слой — как штрих в картине.
Общие советы:
Укладывайте слои аккуратно, чтобы сохранить их текстуру и не перемешать.
Каждый слой можно немного «придавить», чтобы он стал более плотным и хорошо держал форму.
Майонез можно заменить на более лёгкие соусы, если хочется снизить калорийность.
Когда шедевр кулинарного искусства упакован в красивые тарелки, необходимо несколько часов чтобы салат настоялся в холодильнике.
Сельдь под шубой
Очистка сельди от косточек
Прежде чем приступить к укладке, необходимо подготовить основную «героиню» — сельдь. Если она не была очищена заранее, аккуратно удалите все косточки с рыбы, оставив только мясо. Это можно сделать с помощью маленького ножа, а затем тщательно порезать сельдь на мелкие кусочки. Это важный этап, чтобы в каждом кусочке салата была только мягкая часть рыбы.
Первый слой — сельдь
На дно блюда укладывается первый слой сельди. Этот слой — основа всего салата, и его нужно аккуратно распределить по всему дну, чтобы потом было удобно добавлять другие слои. Поделите рыбку на равные кусочки и равномерно распределите её по тарелке.
Второй слой — лук 🧅
Следом идёт слой мелко нарезанного лука. Лук добавляет яркий вкус, но важно не переборщить, чтобы он не затмил остальные ингредиенты. Для мягкости можно замариновать лук в небольшом количестве уксуса или просто слегка обжарить на сковороде.
Третий слой — картофель 🥔
Отварной картофель нужно натереть на крупной тёрке и аккуратно разложить поверх сельди с луком. Этот слой добавляет салату мягкость и насыщенность.
Четвёртый слой — морковь 🥕
Следом идёт натёртая на крупной тёрке морковь. Морковь придаёт не только вкус, но и яркий цвет, что делает салат визуально привлекательным.
Пятый слой — майонез 🥄
Каждый слой следует смазывать майонезом, чтобы придать салату сочность и соединить все ингредиенты. На морковь наносим слой майонеза, равномерно распределяя его ложкой.
Шестой слой — свёкла 🍠
Завершающим слоем будет натёртая на тёрке свёкла, которая придаёт салату его характерный яркий цвет и сочность. Этот слой нужно покрыть тонким слоем майонеза.
Мимоза
Первый слой — консервированная рыба 🐟
Откройте банку с консервированным тунцом или другой рыбой, слейте жидкость и разомите рыбу вилкой. Разложите рыбу равномерно по дну тарелки.
Второй слой — лук 🧅
Нарежьте лук мелкими кубиками и выложите его на рыбу. Лук можно замариновать в уксусе или немного обжарить на сковороде, чтобы смягчить его вкус и сделать менее острым.
Третий слой — варёные яйца 🥚
Отварите яйца, охладите их, отделите белки от желтков. Нарежьте белки мелкими кубиками и аккуратно разложите поверх лука. Желтки размять вилкой и оставить для верхнего слоя.
Четвёртый слой — картофель 🥔
Отварите картофель, охладите и натрите его на крупной тёрке. Распределите картошку равномерно на яйцах, добавив слой майонеза.
Пятый слой — майонез 🥄
Покройте картошку тонким слоем майонеза, чтобы все слои хорошо соединялись.
Шестой слой — морковь 🥕
Натёртую на крупной тёрке морковь равномерно выложите поверх картофеля.
Седьмой слой — майонез 🥄
После моркови снова добавьте майонез, чтобы связать все слои между собой.
Восьмой слой — натёртые желтки 🧑🍳
Распределите натёртые желтки на моркови, аккуратно разровняйте. Это придаёт салату яркий цвет и насыщенный вкус.
Девятый слой — тёртый сыр 🧀
Завершающим слоем будет тёртый сыр, который нужно равномерно распределить по желткам. Сыр придаёт салату сливочный вкус и красивую хрустящую корочку.
Салат Цезарь: История и Приготовление 🏛️🍴
Во времена великого римского полководца и мудреца Гая Юлия Цезаря искусство сочетать разные элементы, чтобы достичь гармонии и успеха, было не только на поле боя, но и в культуре, политике и даже кулинарии. Силой слова и мудростью он вдохновил множество поколений. И хотя сам Цезарь не мог бы и представить себе такой салат, как "Цезарь," мы, благодаря многообразию эпох и влияний, создаём его как символ связи времен, классики и простоты. Это блюдо, как и великий полководец, полотно для искусных сочетаний — резкие, но тонкие нотки, баланс вкусов и текстур, которые создают настоящее кулинарное произведение.
Процесс приготовления 🥄
Подготовка курицы:
Курицу обжариваем на сковороде с оливковым маслом, добавляем соли и перца. После этого нарезаем на полоски или кубики. Этот этап придаст курице золотистую корочку, которая будет гармонично сочетаться с остальными ингредиентами.
Подготовка салата:
Листья ромэна тщательно моем, обсушиваем и рвём руками на крупные куски. Они придадут салату свежесть и текстуру, обеспечивая хрустящий фон.
Гренки:
Нарезаем багет на маленькие кубики и обжариваем их до золотистой корочки. Важно, чтобы они были хрустящими, но не слишком твёрдыми — баланс текстур создаёт гармонию.
Соус Цезарь:
Для соуса смешиваем майонез, чеснок, анчоусы, лимонный сок, горчицу и немного тёртого пармезана. Всё это перемешиваем до получения однородной массы. Соус должен быть нежным и сливочным, но с яркими нотками, чтобы оттенить все остальные ингредиенты.
Сборка салата:
В большой салатнице смешиваем курицу, салат, гренки и соус. Всё аккуратно перемешиваем, чтобы соус пропитал все ингредиенты.
Подача:
В завершение посыпаем салат натёртым пармезаном и украшаем зеленью. Оливковое масло поливаем сверху для завершения композиции.
Ингредиенты и их гармония 🍞🥗
Ромэн (или айсберг) 🥬
Основой салата служит зелёный листовой салат, как символ свежести и лёгкости. Листья хрустящие, с нежным вкусом, они наполняют салат лёгким освежающим аккордом, при этом создавая текстуру, которая служит "обрамлением" для более насыщенных ингредиентов. Как прочный фундамент, они задают структуру для каждого следующего слоя.
Курица 🍗
Курица, как главный источник белка, даёт телу салата насыщенность и сытность. Её мягкая текстура, обжаренная до золотистой корочки, добавляет бархатный вкус и гармонично соединяет все остальные элементы, не затмев их, но подчёркивая их изысканность.
Гренки 🍞
Хрустящие гренки, нарезанные из багета, дают салату важный элемент контраста. Они добавляют текстуру, словно указывая на динамичную составляющую римского наследия, где каждый шаг имеет значение. Их поджаренная корочка, слегка солёная, наполняет салат весельем и аппетитной хрусткостью.
Пармезан 🧀
Пармезан, натёртый тонкой стружкой, является ключом к балансу и глубине вкуса. Своей пикантностью и солёной ноткой он добавляет элитности, что невозможно было бы без слияния старых кулинарных традиций. Это не просто сыр — это символ культуры, от которой мы не можем отказаться, как от связующего элемента в наших устоявшихся практиках.
Соус Цезарь 🥄
Соус — это душа салата. Его сливочный вкус с нотками чеснока, анчоусов и лимона создаёт элегантный союз между мягким и острым, солёным и кисловатым. Это как речная вода, которая соединяет земли, добавляя в салат живую, насыщенную гармонию.
Оливковое масло 🫒
Не забываем про оливковое масло, которое пронизывает салат, связывая все компоненты воедино. Оно добавляет не только вкус, но и символическую ценность. От древних греков, где оливковая ветвь символизировала мир и победу, до сегодняшнего дня — масло связывает цивилизации, как века, которые течут друг через друга, оставляя след. В его глубоком и ароматном вкусе мы ощущаем связь времен, символ того, что каждый момент имеет своё место в истории, как и каждый компонент этого салата.
Оливковое масло не просто добавляет вкус — оно напоминает нам о древнегреческой культуре и символизирует единство всех цивилизаций, связывая древность с настоящим. Мы видим в нём не только один из компонентов салата, но и продолжение истории, которое будет жить вечно. Когда мы наслаждаемся этим салатом, мы как бы возвращаемся в античные времена, когда мудрость, мир и победа были символами оливковой ветви.
Готовя этот салат, вы создаёте не просто блюдо — вы соединяете эпохи и культуры, ведь, как и в жизни, всё циклично. И каждое новое поколение продолжает строить на тех основах, что были заложены великими мастерами прошлого. А гости и родные, наслаждаясь этим вкусом, как всегда, благодарят за умение создавать гармонию в каждом кусочке.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Le boulot, c’est pas de la joie,
Les cauchemars, c’est tout pour moi.
Assise ici, près du combiné,
J’écoute les peurs des enfants effrayés.
— Allô ! Une bête énorme, un chien noir !
Il grogne, il mord, il veille ce soir !
— Calme-toi, petit, ce n’est qu’un souffle,
Le vent joue des tours et gronde en boucle.
— Allô ! Dans l’ombre, on m’observe, c’est sûr !
— Mais non, c’est un arbre, tout est nature.
Ferme les yeux, dors bien, sans crainte,
Le matin efface les peurs éteintes.
— Allô ! Une souris dans mon placard !
— Oh, elle a plus peur que toi, ce n’est pas rare !
Demain, elle partira loin,
Laisse-la juste passer son chemin.
😈😈😈
Mais voilà la nuit qui tombe enfin,
Je ferme mon livre, j’éteins le matin.
Et dans mes rêves, je suis encore là,
À attendre un appel, une nouvelle voix.
— Allô ! Je tombe, je tombe, sans fin !
Un gouffre noir m’attire soudain !
— Ne crains rien, ce n’est qu’un rêve perdu,
Le sol reviendra, comme prévu.
— Allô ! Mon examen ! Je ne sais rien !
Les pages blanches, le cerveau éteint !
— Respire, petit, tout ça n’est qu’un jeu,
Demain tu brilleras sous un ciel heureux.
— Allô ! Mon écran s’agite, c’est étrange !
Une fille sort du téléviseur, un mélange !
Ses cheveux sont longs, son regard glacial,
Elle rampe vers moi, c’est infernal !
— Du calme, petit, c’est juste un film,
Une histoire de peur, mais rien de vil.
Débranche la prise, éteins la lumière,
Et cette fille retournera à sa tanière.
😈😈😈
Et dans le fil de mes songes fous,
Les cauchemars dansent, défilent, partout.
Mais au matin, la lumière m’appelle,
Et les ombres s’effacent, discrètes et rebelles.
Déjeuner à la brigade
C’était l’heure du déjeuner à la petite salle de repos de la police de Paris. Trois agents partageaient un moment de pause avant de retourner à leurs tâches. Deux postiers, Armand et Lucille, costauds, tatoués jusque sur les pommettes, sirotaient des canettes de soda et attaquaient leurs mitraillettes débordantes de frites. Face à eux, Maria, opératrice téléphonique et maman de trois enfants, ouvrait son récipient rempli de falafels faits maison, accompagnés d’une salade colorée.
— Toujours des mitraillettes pour vous deux, hein ? — sourit Maria. — Pas étonnant que vous passiez autant de temps chez le médecin.
— Les légumes, c’est pour les lapins, rétorqua Armand en avalant une bouchée énorme. Tiens, ça me rappelle un truc. Vous avez vu ce nouveau film, Napoleon-17 ?
Lucille roula des yeux.
— Évidemment qu’on l’a vu. On en a parlé toute la matinée. Ce hacker avec son vieux PC… Sérieusement, qui utilise encore des disquettes ?
Maria, intriguée, posa sa fourchette.
— C’est quoi l’histoire ?
Armand prit un ton grave, comme s’il racontait une légende urbaine.
— Alors voilà : un type, un vagabond tout maigre, apparaît de nulle part à Paris. Il a un vieux laptop qui semble tout droit sortir des années 90. Et son objectif ? Pirate l’Arc de Triomphe.
— L’arc ? — s’étonna Maria. — Pourquoi ?
— Pour réveiller le barbare, répondit Lucille en riant. Enfin, le barbare… le barbare allégorique. Tu sais, la Marseillaise, la sculpture, avec ses guerriers. Il veut les libérer du marbre pour créer une armée de pierre.
Maria fronça les sourcils.
— Et la police dans tout ça ?
— Ah, c’est là que ça devient drôle, reprit Armand. La police secrète française défend l’arc comme si c’était la Bastille. Mais le hacker trouve une autre sculpture, oubliée et moins protégée : Éros et Psyché. Là, il réussit à les réveiller. Et ces deux-là commencent à voler autour de l’Arc, libérant d’autres statues. Imagine Paris rempli de couples de pierre à moitié nus dans le ciel !
Maria éclata de rire malgré elle.
— Ça doit être un sacré chaos dans leurs bureaux…
Lucille hocha la tête.
— Panique totale à l’Élysée. Ils coupent toutes les communications, les rues sont bouclées, mais rien n’arrête Éros. C’est là que ça devient vraiment épique.
Maria, amusée, posa son coude sur la table.
— Vous savez, ça me rappelle un rêve que j’ai fait la semaine dernière.
— Oh, ça, on veut entendre, dirent Armand et Lucille en chœur.
Maria inspira profondément.
— J’étais ici, à mon poste, et le téléphone sonne. C’est Napoléon en personne. Il m’appelle depuis l’île de Sainte-Hélène. Il dit qu’il est retenu contre son gré, que c’est une injustice historique et qu’il exige que je plaide sa cause lors d’une réunion de l’ONU.
Armand pouffa de rire.
— L’ONU ? Sérieusement ?
— Eh oui, répondit Maria en souriant. Et j’essaye de lui expliquer que je ne suis qu’une opératrice téléphonique, pas une diplomate. Mais il insiste ! Et pendant ce temps, je reçois des appels de partout dans le monde sur les guerres et les crises.
Lucille s’appuya sur sa chaise.
— C’est drôle que tu parles de l’ONU. Moi, je trouve qu’ils ne servent qu’à faire de beaux discours. Ils n’ont jamais arrêté une guerre, pas vrai ?
Armand acquiesça.
— C’est vrai. Avant l’ONU, il y avait la Société des Nations. Et avant ça, c’était chacun pour soi. Tu vois où ça nous mène ?
Maria reprit calmement.
— Peut-être, mais parfois, un rêve, même imparfait, c’est tout ce qu’on a.
Un silence s’installa dans la pièce, entre deux bouchées de mitraillette et un morceau de falafel. Puis Lucille éclata de rire.
— Allez, on y retourne avant que quelqu’un décide de réveiller une autre sculpture !
Les trois agents se levèrent, prêts à reprendre leur poste, tandis que les histoires absurdes d’Éros, de hackers et de Napoléon résonnaient encore dans leurs esprits.
Корней Чуковский
У меня зазвонил телефон.
— Кто говорит?
— Слон.
— Откуда?
— От верблюда.
— Что вам надо?
— Шоколада.
— Для кого?
— Для сына моего.
— А много ли прислать?
— Да пудов этак пять
Или шесть:
Больше ему не съесть,
Он у меня еще маленький!
А потом позвонил
Крокодил
И со слезами просил:
— Мой милый, хороший,
Пришли мне калоши,
И мне, и жене, и Тотоше.
— Постой, не тебе ли
На прошлой неделе
Я выслал две пары
Отличных калош?
— Ах, те, что ты выслал
На прошлой неделе,
Мы давно уже съели
И ждем, не дождемся,
Когда же ты снова пришлешь
К нашему ужину
Дюжину
Новых и сладких калош!
А потом позвонили зайчатки:
— Нельзя ли прислать перчатки?
А потом позвонили мартышки:
— Пришлите, пожалуйста, книжки!
А потом позвонил медведь
Да как начал, как начал реветь.
— Погодите, медведь, не ревите,
Объясните, чего вы хотите?
Но он только "му" да "му",
А к чему, почему -
Не пойму!
— Повесьте, пожалуйста, трубку!
А потом позвонили цапли:
— Пришлите, пожалуйста, капли:
Мы лягушками нынче объелись,
И у нас животы разболелись!
И такая дребедень
Целый день:
Динь-ди-лень,
Динь-ди-лень,
Динь-ди-лень!
То тюлень позвонит, то олень.
А недавно две газели
Позвонили и запели:
— Неужели
В самом деле
Все сгорели
Карусели?
— Ах, в уме ли вы, газели?
Не сгорели карусели,
И качели уцелели!
Вы б, газели, не галдели,
А на будущей неделе
Прискакали бы и сели
На качели-карусели!
Но не слушали газели
И по-прежнему галдели:
— Неужели
В самом деле
Все качели
Погорели?
Что за глупые газели!
А вчера поутру
Кенгуру:
— Не это ли квартира
Мойдодыра? -
Я рассердился, да как заору:
— Нет! Это чужая квартира!!!
— А где Мойдодыр?
— Не могу вам сказать...
Позвоните по номеру
Сто двадцать пять.
Я три ночи не спал,
Я устал.
Мне бы заснуть,
Отдохнуть...
Но только я лег -
Звонок!
— Кто говорит?
— Носорог.
— Что такое?
— Беда! Беда!
Бегите скорее сюда!
— В чем дело?
— Спасите!
— Кого?
— Бегемота!
Наш бегемот провалился в болото...
— Провалился в болото?
— Да!
И ни туда, ни сюда!
О, если вы не придете -
Он утонет, утонет в болоте,
Умрет, пропадет
Бегемот!!!
— Ладно! Бегу! Бегу!
Если могу, помогу!
Ох, нелегкая это работа -
Из болота тащить бегемота!
Le retour de Maria
Maria poussa la porte de la salle de permanence, un espace spacieux et froid, organisé pour l’efficacité. Une large vitre pare-balles séparait la zone des visiteurs, rappelant l’agencement d’une banque. Sur le bureau d’accueil trônait un vieux téléphone de service, à côté d’un écran affichant les images des caméras de surveillance.
Sur l’écran, Maria aperçut Armand et Lucille, ses collègues tatoués, marchant dans le couloir vers la sortie. Leur allure imposante contrastait avec les dessins d’enfants accrochés au mur, colorés et maladroits, où on pouvait lire : « Ma maman est policière. »
Soudain, Armand et Lucille apparurent derrière la vitre, s’arrêtèrent pour lui faire un signe de la main, puis disparurent. Maria leur répondit d’un sourire, un soupçon amusée par leur énergie avant une longue patrouille.
Elle rangea son récipient vide dans son sac, s’assit à son bureau et réajusta une photo de famille. Sur l’image, elle et ses trois enfants riaient aux éclats lors d’une balade en forêt. Cette pensée la réchauffa brièvement, mais quelque chose la fit froncer les sourcils. Elle regarda à nouveau son écran.
Là, derrière la vitre, Armand et Lucille étaient revenus. Ils lui faisaient encore un signe, mais cette fois, il y avait quelque chose d’étrange dans leurs mouvements : lents, mécaniques, comme s’ils jouaient une scène inversée. Maria, perplexe, cligna des yeux. Puis, horreur : ses collègues commencèrent à marcher à reculons, retraversant le couloir en direction du poste.
Elle se tourna vers les caméras. Sur les écrans, les portes entre les couloirs s’ouvraient seules, et Armand et Lucille réintégraient le commissariat à reculons. Maria sentit une sueur froide couler le long de son dos.
— Quelle mauvaise blague…
Tentant de retrouver son calme, elle se leva, prête à vérifier elle-même. Mais avant qu’elle ne puisse atteindre la porte, le téléphone sonna brusquement.
C’était une mélodie familière, mais jouée à l’envers. Une déformation sonore qui la fit frissonner.
— Quel diable…
Elle se força à respirer profondément. On l’avait formée aux situations les plus imprévisibles. Règle numéro un : protéger d’abord sa sécurité, ensuite celle des autres. Elle verrouilla la porte de l’intérieur avant de décrocher.
— Allô ?
— Maria ?
Une voix grave, lente, presque chantante, résonna au bout du fil.
— Oui, je vous écoute.
— Avez-vous bien déjeuné ?
— Avec qui ai-je l’honneur ?
— C’est Lucifer.
Maria haussa un sourcil. Son instinct professionnel lui dictait de rester calme.
— Monsieur Lucifer, en quoi puis-je vous être utile ?
— Je souhaite signaler une injustice criante.
— Continuez.
— Vous connaissez sûrement cet individu que vous appelez Constantin le Grand. Cet homme a insulté mon honneur et ma dignité. On raconte des mensonges à mon sujet depuis des siècles.
Maria ne montra aucune réaction visible. On lui avait appris à gérer les appels de personnes dérangées. Elle prit son bloc-notes, prête à suivre la procédure.
— Monsieur, puis-je connaître votre adresse pour envoyer une équipe ?
— Vous les connaissez déjà. Mais ce n’est pas le sujet. Parlons plutôt de l’Élysée.
Maria fronça les sourcils.
— L’Élysée ? Quel rapport avec votre appel ?
— Oh, beaucoup de choses, Maria. Beaucoup. Ce que je vais vous dire dépasse de loin mon humble personne. Ce téléphone, cet appel, tout cela pourrait bien changer l’histoire.
— Vous avez des informations sur un crime en préparation ?
— Pas tout à fait “en préparation”. Disons, un crime… continu.
— Quel genre de crime ?
— Harcèlement religieux.
— Harcèlement ? Qui en est l’organisateur ?
— Pierre le Grand.
Maria resta silencieuse un instant.
— C’est un surnom ? Ou un vrai nom ?
— C’est son vrai nom.
— J’aurais besoin de plus de détails pour intervenir correctement.
— Avec plaisir, Maria. Je vais tout vous donner. Mais pour cela, ouvrez la porte de votre salle de permanence.
Maria sentit son souffle se bloquer. Elle jeta un coup d’œil à l’écran des caméras : l’image continuait de reculer, comme si le temps s’inversait. Elle posa doucement la main sur l’alarme d’urgence, mais rien ne se passa.
— Monsieur Lucifer, je ne peux pas faire cela. Veuillez rester en ligne pendant que je contacte mes collègues.
Mais avant qu’elle ne puisse terminer, le signal se coupa, laissant un silence assourdissant dans la pièce. Les caméras, elles, montraient toujours Armand et Lucille, figés, inversés, comme des ombres au bord du cadre.
Эдемский сад
Вначале был свет, тьму разогнал,
И мир из хаоса Бог сотворял.
Воды, и небо, и сушу создал,
И каждый свой день благословлял.
Растения, звери, рыбные стаи,
Птицы под небом крыльями тают.
Все было прекрасно, мир оживал,
Но главный шедевр Бог не создавал.
На шестой день человек появился,
Из праха земного Адам воплотился.
Ему дал Господь Эдемский простор,
Деревьев плоды и небесный шатер.
И вот из ребра, с благой высоты,
Создал Он Еве прекрасной черты.
Им вместе быть в раю повелел,
Гармонию жизни навек утвердил.
Но было там дерево — знанья плоды,
Сказал им Господь: "Не трогайте вы!
Иначе несчастье бедой обернётся,
Вкушая запрет, всё добро разобьётся."
Но змей хитроумный, лукавый гость,
Шептал Еве тайно: "Ты знаешь, кто прост?
Возьми этот плод, познай высоту,
Станешь как Бог, почувствуешь суть."
Ева вкусила, дала и Адаму,
И тайны открылись их сердцу и стану.
Стыд, боль и страх впервые пришли,
И в саде свободы их дни отошли.
Гневно Господь из рая изгнал,
Но милость свою Он не отменял.
Даровал им труд и долгий путь,
Чтоб в мире страданий искать свою суть.
Так началась история наша,
Свет и тьма вместе, радость и чаша.
А яблоко стало символом снов —
Запретных желаний и вечных оков.
😈😈😈
Maria entrouvrit prudemment la porte de la salle de contrôle. Le silence lui sembla presque vivant, comme une nappe de brouillard qui aurait envahi l’espace. Son souffle était court, et ses doigts tremblaient imperceptiblement sur la poignée. Pourquoi cette angoisse ?, se demandait-elle. Pourtant, ses jambes l’entraînaient d’elles-mêmes dans le couloir.
À mesure qu’elle avançait, les murs lui semblaient se resserrer. L’air était lourd, comme chargé d’électricité. Elle accéléra, incapable de contenir la montée de panique qui lui martelait la poitrine. Quand elle atteignit la salle de repos, elle ouvrit brusquement la porte, son cœur tambourinant comme si elle venait de franchir une ligne interdite.
Mais à l’intérieur, rien. Juste ses collègues. Armand, massif, mastiquait tranquillement une mitraillette, tandis que Lucille, penchée sur une canette de soda, tapotait son téléphone. La scène était tellement normale qu’elle en paraissait presque irréelle.
Armand releva la tête, ses traits marqués par un étonnement sincère :
— Maria, tout va bien ? Vous avez l’air… ailleurs. Votre falafel, encore froid ?
Maria sentit son estomac se contracter, comme s’il voulait rejeter tout ce qu’elle avait avalé. Elle essaya de répondre, mais les mots semblaient s’accrocher à sa gorge.
Lucille, un sourire doux, mais légèrement inquiet, ajouta :
— Peut-être devriez-vous consulter ? Vous n’avez vraiment pas bonne mine.
Maria cligna des yeux, tentant de reprendre le contrôle. Elle força un sourire, qui lui parut étrangement artificiel.
— Non, non… C’est juste que… j’ai mal dormi cette nuit.
Lucille se leva, prenant le contenant vide que Maria tenait encore comme une bouée de sauvetage :
— Allez, asseyez-vous. Je vais vous réchauffer ça dans la micro-ondes.
Maria acquiesça d’un geste faible et s’assit. Elle avait l’impression que le sol tanguait légèrement sous ses pieds, comme si elle se trouvait sur le pont d’un navire en pleine tempête. Ses yeux, presque involontairement, se posèrent sur les mitraillettes à moitié mangées par ses collègues. Elle sentit une nausée sourde monter en elle.
Un silence pesant s’installa, jusqu’à ce qu’Armand, incapable de rester silencieux trop longtemps, brise la tension :
— Alors, Maria ? Tout va bien ? Vous aviez promis de nous raconter votre fameux rêve. Celui qui ressemblait au film Napoleon-17.
Maria, encore engourdie par son trouble, prit quelques secondes avant de répondre.
— Ah, oui, le rêve…
Elle réfléchit rapidement. Si c’était une farce, elle devait observer leurs réactions, leurs moindres tics, les infimes mouvements de leurs visages. Après tout, elle les connaissait depuis des années.
— Dans mon rêve, j’ai reçu un appel… d’Ève, du Jardin d’Éden.
Lucille éclata d’un petit rire cristallin, comme si elle cherchait à détendre l’atmosphère :
— Vraiment ? Elle voulait porter plainte contre Adam ?
Maria serra les mains sur ses genoux pour contenir son tremblement.
— Non, pas contre Adam. Contre le serpent. Elle parlait de harcèlement.
Armand rit de bon cœur, son rire grave résonnant dans la pièce :
— Donc, dans votre rêve, Ève a décidé de prolonger son séjour en Éden ?
Lucille, appuyant sa tête sur sa main, reprit avec un sourire joueur :
— Moi aussi, j’aurais fait pareil. Et pour éviter les problèmes avec ce satané serpent, j’aurais demandé à Dieu de le bannir du Jardin.
Armand, pensif, ajouta :
— Peut-être, mais si les serpents régnaient sur le monde après ça, qu’en penseriez-vous ?
Maria se força à sourire, mais son esprit était ailleurs. La sensation d’irréalité revenait.
— Ensuite ? Eh bien… j’ai appelé une patrouille, évidemment.
Elle se leva soudainement, le souffle court, et quitta la pièce en hâte. Lucille, inquiète, se leva pour la suivre.
Dans les toilettes, Maria se pencha au-dessus du lavabo. Les néons clignotants lui donnaient l’impression que le monde autour d’elle fondait en une mosaïque trouble. Une vague de nausée l’envahit, irrésistible. Elle vomit, ses mains agrippant le bord du lavabo comme si elle risquait de tomber dans un gouffre.
Quand elle sortit de la cabine, pâle et tremblante, Lucille était là, l’attendant patiemment.
— Maria, je ne veux pas m’immiscer, mais… J’ai encore un test de grossesse dans mon sac. Peut-être que tu devrais vérifier ?
Upon a mount, where silence reigns supreme,
A monk with quill doth wrestle Heaven’s scheme.
By Spirit’s grace his trembling hand takes flight,
To pen the truths of sin and Eden’s blight.
“The stain of sin upon all flesh doth lie,
An ancient shadow ‘neath the weeping sky.
Yet lo, in faith, through baptism’s cleansing stream,
Redemption flows, and man reclaims his dream.
The infant soul, as pure as morning dew,
Yet marked by Adam’s fall, this much is true.
Can light divine, through mortal clay, persist?
A riddle only God’s great hand could twist.”
The Birth of the Redeemer
When stars in Bethlehem did brightly shine,
A child was born, both human and divine.
The second man, since Adam’s fateful fall,
To tread this earth untainted, pure of thrall.
The Virgin bore her Son, the world’s great balm,
While angels sang their hymns, a soothing psalm.
The wise men came, their treasures they bestowed,
And Herod’s wrath through Egypt’s sands was slowed.
The Mother and Her Child
Returned from exile, safe in Nazareth,
A Mother cradles Him who conquers death.
He suckles still, unknowing of His fate—
The Son of God and man, the wide world's gate.
Her gaze, a sanctuary, calm and deep,
A haven where the Savior yet may sleep.
A fragile babe, yet destiny’s bright key,
Who bears the hope of all humanity.
The Immaculate Conception
Yet scholars toil and question heaven’s grace:
"Could sinless child from sinful womb take place?
Could mortal clay, with Adam’s mark endowed,
Bear forth the Virgin, pure, without a shroud?"
Then Pius Ninth declared, with Spirit’s might,
“The Mother, too, was born in spotless light.
Immaculate her being from its start,
Preserved from sin by God’s eternal heart.”
Tracing the Lineage of Purity
But whispers rose: "Could such a truth yet be?
If pure was she, then pure her ancestry.
For such a Virgin, free from earthly stain,
Must hail from mothers, too, of sinless strain.
Her mother, Anne, untouched by mortal flaw,
By God’s great grace fulfilled the sacred law.
And Anne herself from mothers pure did spring,
A lineage holy, unbroken, took wing.
Through generations, Spirit’s breath did weave,
To guard a line no sin could dare conceive.
And thus the circle back to Eve does flow,
Whose womb first birthed all life we’ve come to know.
Eve, from Adam’s rib, divine in form,
No earthly taint, no sin to yet transform.
For Adam, wrought by God’s own hand of might,
Stood blameless, bathed in Eden’s sacred light."
What Eden Might Remain
What world would dawn, what Eden might remain,
If serpent’s tongue were banished from the plain?
No exile then for Eve, nor Adam’s fall,
But endless life within the garden’s hall.
The serpent’s venom, sharp as twilight’s blade,
Did twist the heart of Eve in shadows laid.
His whispered lies, a web of subtle art,
Unraveled trust, and tore God’s work apart.
Yet oh, what bliss had blossomed on the earth,
Had Eden thrived, untouched by sin’s dark birth.
If innocence had crowned creation’s head,
No tears, no death, no graves to mourn the dead.
What path would stretch where rivers softly wend,
If man and beast had lived as friend to friend?
If Adam’s hand had tilled the sacred soil,
Not through sweat’s curse, but love’s eternal toil?
Oh, fleeting dream of paradise so bright,
Where moonlight kissed the trees in silver light.
What songs would ring, what laughter fill the air,
Had serpent’s guile ne’er cast its snare?
Yet even so, redemption’s seed was sown,
Through Mary’s womb, a sinless child was grown.
The Virgin’s lineage, pure through holy line,
Restores what once was lost in God’s design.
And so the tale loops back to Eden’s gate,
Where man first learned to challenge heaven’s fate.
A fall, a cross, a Savior’s final plea—
Through sin’s great wound, was born eternity.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Upon a throne of gilded might,
Sits Ivan, Czar, in endless night,
His crown of gold, his robe of fire,
A ruler vast, a feared empire.
On fingers long, his rings do gleam,
With pearls and emeralds, a royal dream,
Each gem a star, each band a spell,
A flick of his hand—paradise or hell.
In his right hand, the scepter stands,
A rod of judgment in mighty hands,
And in the left, the orb of grace,
The world he rules with iron embrace.
No mortal may these relics bear,
No peasant’s touch, no boyar's dare,
For sacred are these tools of state,
Symbols of divine mandate.
Around him, clad in finest thread,
The Oprichniks, his chosen dread,
Their blades are forged by masters’ skill,
Their garments proof of royal will.
They stand like shadows, cold and grim,
To serve the Czar in every whim,
With brocades bright and sabers sharp,
They guard the throne, a living harp.
The Czar partakes of noble fare,
From golden chalice, rich and rare,
A pheasant roast, a jeweled pie,
A feast beneath his watchful eye.
The palace halls with opulence ring,
From lowly serf to merchant king,
The guilds pay tribute, nobles bow,
The Czar demands, the Czar allows.
Yet ponder now, this sovereign might,
This ring aglow with emerald light,
It’s but a stone, a forged device,
Of metal cold and gems precise.
And yet it binds, with mystic thread,
The serf in fields, the merchant bred,
The boyar proud, the monk in prayer,
To serve the Czar, beyond compare.
The secret lies in faith profound,
A holy truth that knows no bound:
For Christians bow to God above,
And see the Czar as His own love.
Through sacred rule, the heavens bless,
A mortal man with such finesse,
The ring, the scepter, the gilded throne—
Symbols of God, by man alone.
Thus Ivan rules with holy art,
His power drawn from every heart,
For stone and metal have no voice,
But faith makes all the world rejoice.
👿✨😵💫✨😈
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Glory to the eternal symbols of the Great Divan Revolution! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
Ленинские диваны. [1]
Объект: Ленинские диваны. Местоположение: Параболический кабинет Генсека Политбюро Снежного Королевства. Описание: Два пятиметровых дивана, созданных в 1917 году на Шмальянской мебельной фабрике, предположительно обладают мистическими свойствами. Считаются главной реликвией Великой Диванной революции.
Современное состояние:
Хранятся в Параболическом кабинете. Используются для проведения ключевых заседаний и обсуждения вопросов международных отношений.
Особые примечания:
Имеют культовый статус, связаны с рядом необъяснимых событий, включая Карибский кризис и распад СССР. Считаются символом власти и идеологической преемственности.
Peter the Great: A Ballad of Reform
Peter, the third of Romanov's reign,
Restless in heart, yet sharp in brain.
With playful troops, he spent his days,
Clay pots for cannon, in boyhood’s haze.
The court was steeped in ancient creed,
Believing the world was made, indeed,
Seven millennia past, by divine decree,
Bound to the chains of history’s plea.
The Streltsy stood in crimson pride,
Guardians of the state, with wrath as guide.
From Ivan's time, they held their post,
A boastful shield, a soldier’s boast.
But Peter, restless, his gaze did roam,
To lands where brighter minds found home.
In Europe’s courts, he sought to see,
The spark of art and strategy.
With languages learned and lessons in war,
He returned to Russia, resolved to restore.
No longer would beards decree the old way;
European garb would rule the day.
The Streltsy clamored, hearts ablaze,
Dreaming of Ivan’s glorious days.
"Let us strike fear with our crimson kaftans,
We are heirs of those who broke the khans!"
But Peter stood firm, unyielding and true,
His vision for Russia breaking through.
No crimson cloth nor ancient creed
Would hold his realm from its destined lead.
On northern seas, his ships set sail,
Through Baltic mists, they carved their trail.
He laid foundations on marshy ground,
Where Finland’s waters soft whispers sound.
A city rose, defying fate,
A monument to Peter the Great.
Architects, artists, and poets came,
To gild his legacy with endless fame.
Through reforms bitter, through struggles vast,
Peter shaped a future that would last.
For though his hands were harsh and strong,
Their work became a timeless song.
Russia reborn, in wisdom's light,
Forever honored Peter’s might.
👿✨🔱✨😈
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ XXX ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
Тризуб. [2]
Объект исследования: тризуб — символ, связанный с легендарной защитой Новгородской республики от агрессии Московского царства.
Исторический контекст: Согласно новгородским хроникам, накануне военной кампании Московского царя, поддержанного византийскими магами, прибывшими в Кремль после падения Вавилона, в Новгород явился таинственный странник.
Описание артефакта: Тризуб, якобы был выкован в жерле вулкана, расположенного на разломе континентов на противоположной стороне земли. Согласно мифу, достичь этого вулкана невозможно обычными средствами: водные пути перекрыты морским монстром, уничтожающим малые суда, а наземные — неведомы. Единственные способы добраться до этого места — использовать "стальных китов" (вероятно, упоминание о высокотехнологичных кораблях) или лететь на "белых ястребах" — летающих аппаратах, оставляющих белые следы в небе.
События: Странник прибыл в Новгород с отрядом "чёрных лучников," вооружённых огненными стрелами, летящими быстрее ветра. Эти бойцы, обладавшие исключительным зрением (видимость до 10 вёрст), были доставлены в город в пасти гигантских чёрных воронов.
Результат: Армия Московского царя, несмотря на боевой опыт и передовые военные тактики стрельцов, оказалась бессильна перед этой загадочной силой. Тризуб, сияющий энергией вулканического происхождения, стал символом победы и независимости Новгорода.
Заключение: Легенда о тризубе занимает центральное место в мифологии Новгородской республики. Она символизирует не только сопротивление внешней агрессии, но и мистическую связь с силами, выходящими за рамки традиционного понимания. Этот миф имеет важное значение для изучения древнерусских культурных нарративов и их влияния на политическую идентичность региона.
The Tide of Progress: A Ballad of Industry and Revolution
Where tailors once stitched by candlelight,
Now sewing machines hum day and night.
Where smiths once hammered with measured tone,
Now forges roar, steel stamped by the ton.
The craft of hands, replaced by steel,
A world reshaped by iron's wheel.
Where once stood knights with noble pride,
Now Maxims blaze and war resides.
The old order crumbles, its grip now faint,
As capital rises, ruthless, and quaint.
Where honor ruled and guilds held sway,
Now wealth commands, in machines we obey.
The lords of labor, the masters of steam,
Build factories vast, a capitalist dream.
The tsar still reigns, yet shadows grow,
The seeds of change begin to show.
Peasants leave fields for the city’s hum,
Becoming workers, their voices numb.
Ideas of a world reborn ignite,
As Marx’s vision takes to flight.
Speakers rise in smoke-filled halls,
Calling for justice, their fervor enthralls.
The greed of the few must be restrained,
A worker’s utopia must be attained.
Once again, great minds look west,
Where Marx's "Capital" sets the quest.
Trousers cheapened, goods shipped with ease,
Steamships cutting across the seas.
In London, where Elizabeth once held court,
Now mass unrest finds its retort.
Churchill’s wisdom preserved the past,
Rights for workers, traditions to last.
But in Russia, vengeance burned bright,
Lenin rose to lead the fight.
Fleeing the tsar’s relentless hound,
In exile, his vision profound.
Revolution sparked by his fiery creed,
The tsar’s demise, a fateful deed.
Yet hope dissolved, as chaos reigned,
And a tyrant’s grip soon was gained.
The mustached Georgian, cold and grim,
Crushed dissent with a tyrant’s whim.
The Constituent Assembly, dreams now dead,
Dispersed by Maxim’s thundering lead.
Romanov’s legacy wiped away,
A cultural purge, the old to betray.
No master craftsmen, no art’s pure light,
The alphabet clipped, a cultural blight.
No “ять,” no grace, just rigid lines,
A future built on state-defined designs.
Collective farms, councils, and plans,
Artists conscripted to state demands.
And yet, through rubble, dreams survive,
A people striving, struggling to thrive.
A tale of progress, blood, and tears,
Of shattered hopes and rising fears.
A nation reshaped by fire and steel,
A story of triumph, of fate’s cruel wheel.
👿✨👽✨😈
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ XXX ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
The Kraken, [3] a mythical sea monster of legendary proportions, has long haunted the imagination of sailors and storytellers. Originating in Scandinavian folklore, this monstrous cephalopod is said to dwell in the depths of the ocean, surfacing only to drag entire ships into its maw or to create whirlpools capable of swallowing fleets. Its legacy as a symbol of the unknown and untamed sea reflects humanity’s historical relationship with the mysterious forces of nature.
Through the Magic Mirrors: A Song of Digital Dreams and Cosmic Fields
Where once they fled to smoky towns,
To factory wheels and cobbled grounds,
Now through mirrors, bright and clear,
They gather in cities, no longer near.
A digital world, vast and bright,
Ideas spread at the speed of light.
New truths emerge, new freedoms yearn,
In virtual hearths where visions burn.
And there, within one mirror’s glow,
An idea sparked, began to grow.
Words of a dream, a lunar quest,
A hope reborn in the human breast.
Through these mirrors, symbols spread,
Of rockets rising, horizons red.
Tsiolkovsky’s voice, through AI revived,
Speaks of suns where life can thrive.
“In space,” he says, “the sun’s embrace
Is endless warmth for every place.
Just build a rocket, reach the sky,
And in the heavens, gardens lie.
Tomatoes, vast as watermelons bloom,
Cucumbers stretch to fill the room.
Pigs, weightless, float like bells of brass,
Feasting on crops that grow en masse.”
In farms that orbit Earth’s blue hue,
Robots toil in light that’s true.
No night, no shade, no bounds to growth,
In weightlessness, they take an oath.
Each Saturday, the farmer’s pride
Docks with the market, open wide.
Cosmic dwellers feast and cheer,
On bounty grown in the stratosphere.
Oh, what joy to sail the stars,
To dance in orbits, near and far.
A ticket bought, a booster ride,
Four days’ journey to the moon’s bright side.
A wheel that spins to mimic weight,
A capsule bound for lunar fate.
Programmers steer the streams of code,
From floating pods, their homes and abode.
And there they drift, to music’s call,
To “Treasure Island,” a lunar ball.
Freedom found in the starry seas,
A world reborn in zero-G.
Through magic mirrors, dreams take flight,
In digital dawns and cosmic nights.
Voyage vers la Lune en classe économique
Путешествие на Луну эконом-классом
Journey to the Moon in Economy Class
Tsiolkovski, ce rêveur visionnaire, fut le premier à comprendre la physique du cosmos et n'hésita pas à exposer des idées allant à l’encontre des dogmes de l’Église. Si l’on peut voyager dans le ciel comme on voyage en diligence entre les relais de poste, les chrétiens pourraient bien commencer à se demander où se trouve exactement le paradis. Depuis toujours, "les cieux" et "le paradis" étaient synonymes. Mais pour Tsiolkovski, un homme profondément croyant, la conquête de l’espace représentait une nouvelle frontière dans la quête divine : « Croissez et multipliez-vous ».
Циолковский, этот мечтатель и провидец, первым понял физику космоса и не боялся высказывать идеи, противоречащие церковным догмам. Если можно путешествовать по небу, как в карете между почтовыми станциями, то христиане могут начать задумываться, где именно находится рай. Ведь издавна "небеса" и "рай" были синонимами. Но для Циолковского, глубоко верующего человека, освоение космоса стало новой границей в познании божественного: «Плодитесь и размножайтесь».
Tsiolkovsky, the visionary dreamer, was the first to grasp the physics of space and dared to present ideas that contradicted Church doctrines. If one could travel through the sky as one does in a carriage between stage stations, Christians might begin to wonder where exactly Heaven lies. For centuries, "the heavens" and "paradise" were synonymous. Yet for Tsiolkovsky, a deeply religious man, space exploration represented a new frontier in divine understanding: "Be fruitful and multiply."
Ce visionnaire imagina déjà des fermes spatiales ultrafertiles, suspendues dans l’apesanteur et baignées d’un flux solaire infini. Pas d’hiver, pas de mauvais temps. Il suffisait, selon lui, de transporter de l’eau et des réservoirs de gaz carbonique sur orbite ; le soleil et la génétique des graines feraient le reste. D’ailleurs, ces ressources vitales peuvent être extraites directement du cosmos : il suffirait d’apprendre à intercepter des astéroïdes à l’aide de fusées spéciales qui redirigeraient ces trésors glacés vers une orbite terrestre, les transformant en véritables mines d’eau et de dioxyde de carbone.
Этот провидец уже тогда воображал ультраплодородные космические фермы, висящие в невесомости и омываемые бесконечным потоком солнечного света. Никакой зимы, никакой непогоды. Достаточно, по его мнению, доставить на орбиту воду и резервуары с углекислым газом; солнце и генетика семян сделают остальное. Более того, эти жизненно важные ресурсы можно добывать прямо в космосе: нужно лишь научиться перехватывать астероиды с помощью специальных ракет, которые направят эти ледяные сокровища на земную орбиту, превращая их в настоящие шахты воды и углекислого газа.
This visionary had already imagined ultra-fertile space farms, floating in zero gravity and bathed in an endless flow of sunlight. No winter, no bad weather. According to him, all it took was to deliver water and carbon dioxide tanks to orbit; the sun and the genetic programming of seeds would do the rest. Furthermore, these vital resources could be extracted directly from space: one only needed to learn how to intercept asteroids with special rockets, redirecting these icy treasures into Earth's orbit, turning them into actual water and carbon dioxide mines.
Du rêve de Tsiolkovski aux cowboys de l’espace : Comment l’humanité trace sa route à travers les océans gravitationnels vers de nouveaux horizons.
От мечты Циолковского к космическим ковбоям: Как человечество прокладывает путь через океаны гравитации к новым рубежам.
From Tsiolkovsky's Dream to Space Cowboys: How humanity forges its path through gravitational oceans toward new frontiers.
Tsiolkovski fut le premier à planter la graine d’un rêve dans les esprits des hommes : un monde nouveau, au-delà des frontières terrestres, où des pionniers courageux pourraient trouver des richesses incommensurables. Dans son imagination, ces aventuriers n’étaient pas si différents des conquistadors ibériques qui traversaient l’Atlantique pour découvrir des terres inconnues et y apporter la lumière de leur civilisation.
Циолковский первым посадил семя мечты о новом мире в сердцах людей. Мир, где смельчаки преодолеют границы известного, чтобы найти неисчерпаемые богатства. В его воображении эти первопроходцы были как испанские конкистадоры эпохи Великих географических открытий, пересекавшие опасные воды Атлантики, чтобы принести цивилизацию в неизведанные земли.
Tsiolkovsky was the first to plant the seed of a dream in people’s hearts—a new world, where the brave would push the boundaries of the known to uncover inexhaustible treasures. In his vision, these pioneers resembled Spanish conquistadors of the Age of Discovery, who crossed treacherous Atlantic waters to bring civilization to uncharted lands.
Le rêve de Tsiolkovski ne s’arrêtait pas à la simple exploration. Il envisageait un pont entre les époques, entre les conquistadors d’antan et les mineurs célestes du futur. Si, autrefois, il suffisait de maîtriser la navigation pour dompter l’Atlantique, demain, il faudrait apprendre à manier le lasso cosmique pour capturer une astéroïde et l’amener sur une orbite exploitable.
Мечта Циолковского шла дальше простой идеи исследования. Он видел мост между эпохами — от конкистадоров прошлого к космическим старателям будущего. Если раньше нужно было освоить морскую навигацию, чтобы пересечь Атлантику, то теперь первопроходцам предстояло овладеть космическим лассо, чтобы поймать пролетающий астероид и притянуть её на земную орбиту для разработки её неисчерпаемых ресурсов.
Tsiolkovsky’s dream went beyond mere exploration. He envisioned a bridge between eras—from the conquistadors of the past to the celestial miners of the future. If once it was enough to master maritime navigation to cross the Atlantic, now pioneers would need to perfect the art of the cosmic lasso to snare passing asteroids and pull them into Earth’s orbit for resource exploitation.
Aux temps des grands navigateurs, traverser l’océan Atlantique relevait du prodige. Mais aujourd’hui, un étudiant peut embarquer pour New York en classe économique. Ce parallèle, Tsiolkovski l’étendait au futur : si voyager en orbite semblait réservé aux milliardaires à l’époque du 47e président américain, il imaginait qu’à la fin du XXIe siècle, ce serait aussi banal qu’un vol transatlantique.
Во времена великих мореплавателей пересечение Атлантики казалось чудом. Сегодня же студент европейского вуза спокойно покупает билет эконом-класса до Нью-Йорка. Циолковский проводил эту параллель в будущее: если в эпоху 47-го президента США полёты на орбиту были роскошью для миллиардеров, то к концу XXI века они станут такими же обыденными, как перелёты через океан.
In the age of great navigators, crossing the Atlantic was nothing short of miraculous. Today, a European university student can easily buy an economy-class ticket to New York. Tsiolkovsky extended this parallel into the future: if, during the era of the 47th U.S. president, orbital travel was a luxury for billionaires, by the late 21st century it would become as routine as transatlantic flights.
Ainsi, les pionniers des deux époques, qu’ils affrontent l’océan ou le vide spatial, emportent avec eux des graines : des idées, des technologies, une culture. Ils ne visent rien de moins que de devenir des dieux. La conquête, qu’elle soit terrestre ou céleste, reste un acte de foi en l’avenir, porté par le courage et l’ingéniosité humaine.
Так первопроходцы обеих эпох — покорители океана или вакуума — несли с собой семена идей, технологий, культуры. Их целью было стать богами, меняя мир вокруг себя. Завоевание, будь то земное или космическое, всегда оставалось актом веры в будущее, основанным на человеческой смелости и изобретательности.
Thus, pioneers of both eras—masters of the ocean or the void—carried with them seeds of ideas, technologies, and culture. Their goal was nothing less than to become gods, reshaping the world around them. Conquest, whether terrestrial or celestial, has always been an act of faith in the future, driven by human courage and ingenuity.
[1] The Lenin Sofas.
Glory to the eternal symbols of the Great Divan Revolution!
The General Secretary of the Politburo of the Snow Kingdom presides in the grand Parabolic Office, an architectural masterpiece symbolizing the union of mathematics and statecraft. Yet, the true marvel of this office lies not in its geometric perfection, but in its sacred relics—the Lenin Sofas.
Crafted in February 1917 at the Shmalian Furniture Factory, these monumental five-meter sofas were originally envisioned as nothing more than humble seating for revolutionary meetings. However, history would elevate them to a status befitting divine artifacts. In October of the same year, they were purchased by Lenin himself, using "extraordinary revolutionary funds" procured through the efforts of the Georgian branch of the Bolshevik Party, under the watchful eye of comrade Koba. When questioned by skeptical comrades about his intentions, Lenin cryptically declared: “We shall walk the path of occultism!”
Thus, the Lenin Sofas entered the annals of history. These spirit-infused divans became indispensable to the revolutionary cause, serving not only as comfortable seating but as conduits of arcane power. After Lenin's passing, Stalin, recognizing their significance, had them transferred to the Kremlin. During the Siege of Leningrad, the sofas were heroically transported across Lake Ladoga, embodying the unyielding spirit of the Soviet people.
In the post-war years, the Lenin Sofas were studied at the prestigious Radiev Institute, where their mysterious energies contributed directly to the creation of the first Soviet atomic bomb. It was whispered in party circles that every technological triumph of the USSR—from Sputnik to the first woman in space—owed something to the infernal energies of these revolutionary relics.
The Parabolic Office and the Sofas of Power
The Parabolic Office was specifically designed to amplify the mystic resonance of the Lenin Sofas. Here, beneath vaulted ceilings that seem to hum with ideological fervor, the General Secretary contemplates matters of state while reclining on the divans of history. Draped in revolutionary red, the sofas are surrounded by artifacts of power: golden inkwells, crystal ashtrays, and a clock that ticks only to the rhythm of party progress.
The General Secretary’s closest comrades—tailored in suits by the finest artisans of the kingdom—sit in disciplined rows, their eyes often darting to the Lenin Sofas. It is said that merely brushing against these divine seats can inspire visions of proletarian glory—or, for the unworthy, nightmares of capitalist despair.
The Mystery of the Sofas
Despite their grandeur, the Lenin Sofas remain enigmatic. At their core, they are but wood, fabric, and springs. Yet, to the masses, they are imbued with unassailable authority. How can such mundane materials command the obedience of serfs, merchants, and guilds alike? The answer lies in the intersection of faith and power.
In the Snow Kingdom, as in the great epochs of Soviet history, the leader is not merely a man but the earthly representative of a higher order. For Christians, this higher order is God; for the proletariat, it is the Party. The Lenin Sofas, as tangible extensions of revolutionary ideology, bridge the sacred and the mundane. To sit upon them is to inherit the divine mandate to rule.
Thus, the Lenin Sofas endure as symbols of authority, a testament to the union of history, faith, and power. They remind us that even the humblest furniture can, under the right circumstances, become a throne of destiny.
Conclusion: Eternal Vigilance
Today, the Lenin Sofas remain under the vigilant protection of the Snow Kingdom’s Politburo. Hidden within the Parabolic Office, they continue to shape the destiny of the realm. As the proletariat chants in unison, “Glory to the Lenin Sofas, the divans of destiny!”, one is reminded of their dual nature: simple furniture, yet vessels of unimaginable power.
And so, the Lenin Sofas remain both a relic of the past and a beacon for the future—a reminder that the revolution lives on, one cushion at a time.
🧑💻✨🚀✨👩💻💻
Les Colons de l'Espace : La Deuxième Vague
Programmer des pyramides numériques depuis des auberges spatiales en orbite terrestre basse.
Программирование цифровых пирамид из космических хостелов околоземной орбиты.
Programming Digital Pyramids from Orbital Space Hostels.
Космические колонисты: вторая волна
Space Colonists: The Second Wave
Comme le sait tout diplômé d’une université européenne, la plus grande aventure d’un voyage spatial commence bien avant l’orbite terrestre : il s’agit de défier la gravité, ce « vieil océan invisible » qui a gardé l’humanité prisonnière pendant des millénaires. Sous la présidence du 47e président des États-Unis, les fusées réutilisables d’Elon Musk ont enfin permis de briser cette barrière, mais au prix fort. Lorsque la fièvre spatiale s’est emparée de la Terre, les rêveurs les plus audacieux hypothéquaient leurs maisons une seconde fois. Leur objectif ? Louer des machines spatiales et partir à la chasse aux astéroïdes. Ces trésors errants, s’ils étaient capturés, promettaient des richesses si immenses qu’on les comparait aux pépites géantes de la ruée vers l’or. Mais attention : une astéroïde, c’est un cheval sauvage cosmique, et la dompter nécessitait à la fois courage, expertise et une bonne dose de folie.
Как известно любому выпускнику европейского университета, самая сложная часть космического вояжа — это преодоление земной гравитации. Этот невидимый океан, тысячелетиями сдерживавший человечество на поверхности Земли, теперь стал проходимым благодаря многоразовым ракетам Илона Маска. Однако, во времена 47-го президента США, это удовольствие оставалось доступным лишь немногим избранным. Начавшаяся космическая лихорадка превратила тех, кто готов был рискнуть всем, в настоящих первопроходцев. Закладывая свои дома и мечты в банке, они поднимались на орбиту, где арендовали космические майнинговые машины и отправлялись на охоту за астероидами. Эти блуждающие айсберги космоса, если их удавалось захватить, обещали богатства, сопоставимые с легендами о золотых жилах Клондайка. Но и здесь, как на Диком Западе, успех был уделом смелых — тех, кто сумел накинуть «гравитационное лассо» на космического мустанга.
As every European university graduate knows, the most challenging part of any space voyage is not the void of space but Earth’s gravity itself—the ancient, invisible ocean that has bound humanity for millennia. During the era of the 47th U.S. President, reusable rockets by Elon Musk finally pierced this barrier, though at a staggering cost. When the space rush began, only the boldest dreamers dared to mortgage their futures for a ticket to orbit. There, they leased mining machines built for the stars and embarked on the ultimate hunt: chasing asteroids. These wandering treasures of the cosmos, if captured, promised unimaginable riches—like the giant nuggets of the gold rush. But taming a asteroid was no easy feat; it was the celestial equivalent of lassoing a wild stallion, requiring equal parts bravery, skill, and a touch of madness.
Sous l'impulsion de la fièvre spatiale et de quelques lobbyistes bien placés, le Sénat américain adopta une loi qui bouleversa le paysage juridique terrestre et orbital. Désormais, posséder une part d'orbite devenait possible, à condition de remplir plusieurs critères : obtenir une licence, respecter des normes technologiques strictes, enregistrer chaque objet minier... et, bien sûr, payer ses taxes. Parce que, comme disait un célèbre humoriste terrien, dans la vie, seules deux choses sont inévitables : la conquête de l’espace et les impôts.
Когда космическая лихорадка охватила землян, американский сенат не упустил шанса урегулировать правовые вопросы космической собственности. Был принят специальный закон, который легализовывал право владения объектами на орбите Земли. Но, как и всё великое на этой планете, это право не давалось просто так. Требовалась лицензия, подтверждение соблюдения строгих технологических стандартов, регистрация каждого астероида в госреестре и, конечно же, уплата налогов. Ведь, как любят повторять налоговые инспекторы, в жизни неизбежны только два явления: освоение космоса и налоги.
Spurred by the space rush and a few well-connected lobbyists, the U.S. Senate passed a groundbreaking law that redefined property rights on and off the Earth. Owning a slice of orbit became legal, provided you checked all the boxes: obtain a license, comply with strict technological regulations, register every mining object, and—of course—pay taxes. Because, as one terrestrial comedian famously put it, only two things in life are certain: space exploration and taxes.
Avant de réserver leur billet pour le célèbre festival musical lunaire "L’Île aux Trésors," les colons de la deuxième vague—ces programmeurs de la Silicon Valley en quête de nouveaux horizons de réalisation personnelle—devaient d’abord franchir une série d’étapes terrestres. Et tout commençait par une institution mythique : la banque américaine. Pour décrocher un prêt spatial, chaque aspirant voyageur devait convaincre un conseiller bancaire qu’il était capable de travailler à distance depuis l’orbite et de rembourser son crédit en trois ans. L’arme secrète ? Une assurance spécialisée. Ces compagnies, expertes en investissements spatiaux, examinaient à la loupe le CV, les antécédents, ainsi que l’état physique et mental des candidats avant de fixer un tarif. Les mieux lotis ? Ceux qui avaient déjà remboursé leur hypothèque terrestre et pouvaient mettre en gage leur maison californienne. Même le rêve spatial n’échappe pas à la bonne vieille logique du crédit.
Прежде чем отправиться на Луну, чтобы насладиться атмосферой легендарного музыкального фестиваля "Остров Сокровищ," будущие колонисты второй волны, программисты из Силиконовой долины, должны были пройти земные испытания. Первым шагом был поход в американский банк. Будущему космическому вояжеру предстояло убедить банковского служащего, что он способен работать удалённо с орбиты и закрыть космическую ипотеку в течение трёх лет. Самым надёжным способом сделать это была покупка специализированной страховки. Страховые компании, которые специализировались на космических инвестициях, скрупулёзно изучали резюме, биографию, а также психологическое и физическое здоровье соискателя, прежде чем назначить тариф. Наибольшее преимущество имели те, кто уже выплатил земную ипотеку и мог заложить свой дом в солнечной Калифорнии. Как оказалось, даже в космос путь начинается с бумаг и залогов.
Before booking their ticket to the legendary lunar music festival "Treasure Island," second-wave colonists—Silicon Valley programmers in search of new frontiers for self-realization—had to first navigate a series of terrestrial trials. The first step? A trip to an American bank. Aspiring space travelers needed to persuade a loan officer that they could work remotely from orbit and repay their space mortgage within three years. The easiest way to do this was by purchasing specialized insurance. These companies, focused on space investments, meticulously scrutinized résumés, backgrounds, and candidates’ mental and physical health before setting a premium. The luckiest ones were those who had already paid off their terrestrial mortgages and could put their Californian homes up as collateral. Even the journey to the stars starts with paperwork and collateral.
Le deuxième étape du voyage menait les colons vers la seule et unique station spatiale internationale de l’époque, baptisée en l’honneur de Constantin Tsiolkovski. Cette station était la première et, à ce moment-là, la seule escale du tout nouveau "métro spatial." Un billet pour le trajet Cosmodrome du Texas—Station Tsiolkovski coûtait l’équivalent du prix d’un yacht de 200 mètres appartenant à Mark Zuckerberg. Pourtant, cela n’arrêtait pas les colons de la deuxième vague. Они не задумывались ни на секунду, и уверенно покупали билет в один конец. Ils знали, что через три года билет на Землю будет стоить в восемь раз дешевле. Отчего бы не отложить “возвращение на потом?”
Вторым этапом путешествия был перелёт до единственной в то время международной космической станции, названной в честь Циолковского. Это была первая и на тот момент единственная остановка в только зарождающемся "космическом метро." Билет на рейс "Космодром Техас—Станция Циолковского" стоил, как двухсотметровая яхта Марка Цукерберга. Но это не смущало колонистов второй волны: они с лёгкостью расставались с этой суммой, покупая билет в один конец. Они знали, что билет обратно на Землю через три года обойдётся в восемь раз дешевле. И с этой мыслью они охотно откладывали ненужные расходы на будущее.
The second stage of the journey took colonists to the only international space station of the time, named in honor of Konstantin Tsiolkovsky. This station was the first and, at that moment, the sole stop on the budding "space metro." A ticket for the route Texas Cosmodrome—Tsiolkovsky Station cost roughly the same as a 200-meter yacht owned by Mark Zuckerberg. Yet, this didn’t deter the second-wave colonists. Without hesitation, they confidently purchased one-way tickets. They knew that in three years, a ticket back to Earth would cost eight times less, so why not postpone unnecessary expenses?
La troisième étape était la Station Tsiolkovski. Pas de gravité artificielle, pas de commodités pour un long séjour. Imaginez une version en apesanteur de la zone internationale de l’aéroport Charles de Gaulle. Oui, il était possible de louer une couchette personnelle pour dormir, mais cela était considéré comme un luxe inutile. Les programmeurs, colons de la deuxième vague, attendaient ici leur transfert vers des taxis spatiaux relativement abordables, qui les emmèneraient sur des orbites plus élevées. Là-bas, un hôtel spatial les attendait — avec gravité artificielle, une cafétéria, une piscine et même un supermarché. À l’époque, les cartes bancaires Mastercard n’étaient pas encore acceptées en orbite, mais Visa et les cryptomonnaies fonctionnaient parfaitement.
Третий этап — Станция Циолковского. Искусственной гравитации здесь не было, как и условий для долгого пребывания. По ощущениям это больше походило на международную зону аэропорта Шарль де Голль, только в невесомости. Да, можно было арендовать персональное место для сна, но это считалось ненужной роскошью. Программисты — колонисты второй волны — проводили здесь время в ожидании пересадки на относительно дешёвые космические такси, которые доставляли их на более высокие орбиты. Там их ждали космические отели: с искусственной гравитацией, столовой, бассейном и даже супермаркетом. Mastercard тогда в космосе ещё не принимали, но с Visa и криптовалютой проблем не возникало.
The third stage was Tsiolkovsky Station. No artificial gravity, no amenities for long stays. Picture a weightless version of the international zone at Charles de Gaulle Airport. Yes, you could rent a personal sleeping pod, but it was considered an unnecessary luxury. Here, the programmer colonists of the second wave waited for their transfer to relatively affordable space taxis that would take them to higher orbits. Awaiting them there were space hotels equipped with artificial gravity, cafeterias, swimming pools, and even supermarkets. At the time, Mastercard wasn’t yet accepted in orbit, but Visa and cryptocurrencies worked without a hitch.
La quatrième étape était l’embarquement dans un taxi spatial. Le vol jusqu’à l’orbite de l’hôtel spatial ne durait que 30 minutes, mais le protocole de détachement de la Station Tsiolkovski et le processus d’amarrage au module de l’hôtel ajoutaient deux heures supplémentaires passées dans une cabine exiguë. Cela dit, ces conditions feraient pâlir de jalousie Neil Armstrong : sa capsule spatiale ne faisait que 4 mètres de diamètre et autant en hauteur. Et c’était pour un voyage de quatre jours jusqu’à la Lune ! Même les passagers d’un wagon de troisième classe sur la ligne Oufa-Saint-Pétersbourg auraient pu compatir avec le premier homme à poser le pied sur la Lune...
Четвёртый этап — посадка в космическое такси. Полёт до орбиты, где находился космический хостел, занимает всего лишь 30 минут, но процедура отстыковки от станции Циолковского и стыковка с модулем хостела добавляли к этому времени ещё 2 часа, которые пассажиры проводили в тесной кабине. Впрочем, условия всё равно можно было назвать шикарными, если сравнивать их с космическим конусом Нила Армстронга. Его аппарат имел всего 4 метра в диаметре и 4 метра в высоту, и это для четырёхдневного полёта до Луны! Даже пассажиры плацкартного вагона на маршруте Уфа — Петербург могли бы искренне посочувствовать первому человеку, ступившему на Луну.
The fourth stage was boarding a space taxi. The flight to the orbit of the space hostel took only 30 minutes, but the protocol for detaching from Tsiolkovsky Station and docking with the hostel module added another two hours spent in a cramped cabin. That said, even Neil Armstrong would have envied these conditions—his space capsule was only 4 meters in diameter and 4 meters tall. And that was for a four-day journey to the Moon! Even the passengers of a third-class sleeper car on the Ufa–Saint Petersburg train would have sympathized with the first man to set foot on the lunar surface.
La cinquième étape consistait à s’installer dans une chambre privée au sein de l’hôtel spatial, à s’adapter à la gravité artificielle, à rencontrer les autres résidents et, bien sûr, à obtenir le mot de passe du Wi-Fi — une étape essentielle pour tout aventurier moderne.
Trois années d’une vie cosmique s’ouvraient devant eux. Trois années de nouvelles rencontres, d’horizons incroyables, et… de télétravail. Parce que, même dans l’espace, les cycles de deux semaines pour construire des pyramides numériques au profit des Terriens restaient inévitables. Et avouons-le, remplir des tableaux Excel en orbite, ça sonne presque comme un rêve, non ?
(Ah, ne partez pas, la suite arrive juste après cette petite pause publicitaire. Vous verrez, ça en vaut la peine !)
Пятый этап — заселение в личную комнату в космическом хостеле. Всё шло по стандартному сценарию: немного времени на адаптацию к искусственной гравитации, приветствие с соседями, и, конечно, срочный запрос: «А где пароль от Wi-Fi?» Все эти мелочи могли бы показаться рутиной, но на орбите они становились частью романтики.
Впереди их ждали три года — три года жизни в космосе, новых знакомств и… удалённой работы. Да, от циклов двухнедельных спринтов по созданию цифровых пирамид для земных нужд не сбежать даже в космосе. Хотя, согласитесь, делать это, глядя на нашу планету из иллюминатора, звучит куда круче, чем в офисе. А уж кофе в невесомости вообще имеет совершенно новый вкус!
(Не переключайтесь, после небольшой рекламы мы вернёмся с ещё более увлекательной главой — обещаем, вы не пожалеете!)
The fifth stage was settling into a private room at the space hostel, adapting to artificial gravity, meeting the locals, and, naturally, asking for the all-important Wi-Fi password — because, even in orbit, priorities are priorities.
Three years of life in space awaited them. Three years of meeting fascinating people, soaking in unparalleled views, and… remote work. Yes, the two-week sprints of building digital pyramids for Earthlings were still inescapable. But let’s be honest — creating code while gazing at the Earth’s curve through a porthole is a next-level experience. And sipping coffee in zero gravity? Absolutely priceless.
(Stay tuned after this short commercial break! Trust us, the next chapter is worth it.)
[2] The Trident.
In the Year of Our Lord, when the Tsar of Moscow, consumed by ambition and the counsel of Byzantine sorcerers who fled the wrath of God after the fall of Babel, sought to claim Novgorod the Great, a miracle unfolded to save the Republic from destruction.
It is written in the ancient scrolls of Novgorod that, on the eve of calamity, the veche—the sacred assembly of freemen—was visited by a stranger from a distant future. He bore a weapon unlike any other, a trident forged in the molten heart of the most perilous volcano, a mountain standing astride the chasm of two continents on the far side of the earth. To reach this volcano, the legends say, is impossible by common ships, for a monstrous sea-beast—the bane of sailors in pirate tales—lurks in those treacherous waters, devouring all vessels save those of iron whales. Only the white ravens, who cleave the skies with trails of silver clouds, could traverse such distances unscathed.
The stranger came not alone. He brought with him an unearthly host: Black Archers, their arrows ablaze with fire and swifter than the wind, their hawk-like eyes piercing through fog and darkness, seeing ten leagues hence. These warriors, unmatched in skill and terror, descended upon Novgorod in the cavernous maws of colossal black ravens.
When the Tsar’s forces, with their finest musketeers and strelets, arrived to subjugate Novgorod, they found themselves powerless before the might of the stranger's host. For no mortal strength could stand against the Black Archers, nor against the stranger whose trident, forged in the fiery chasm of the volcano, wielded a power beyond comprehension.
The chronicles record that the battle was swift and decisive. The veche was saved, and the Tsar’s armies fled, their banners trampled beneath the black feathers of the stranger’s ravens. The trident, glowing with the fiery essence of its volcanic birth, stood as a beacon of Novgorod's freedom and the ultimate rejection of tyranny.
Thus ends the tale, as it is written in the Book of Time’s Chronicles: "And the trident, forged in the fiery heart of the volcano, became the eternal symbol of liberty, blessed by the veche, feared by kings, and guarded by those who serve no master but freedom itself."
🕺✨🚀✨💃
Île aux Trésors : La danse des civilisations sur la face cachée de la Lune
Quand la Terre n'est plus une limite, la Lune devient la scène des rencontres, des amours et des symphonies culturelles.
Когда Земля уже не предел, Луна становится новой сценой для столкновения, любви и симфонии культур.
When Earth is no longer the limit, the Moon becomes the stage for collision, love, and a symphony of cultures.
当地球不再是界限，月球成为了文化碰撞、爱情与交响的舞台。
وقتی زمین دیگر محدودیت نیست، ماه به صحنهای برای برخورد، عشق و سمفونی فرهنگها تبدیل میشود.
Остров сокровищ: танец цивилизаций на обратной стороне Луны.
Treasure Island: The Dance of Civilizations on the Far Side of the Moon
金银岛：月球背面的文明之舞
جزیره گنج: رقص تمدنها در سوی پنهان ماه
Votre voyage vers le festival de musique sur la Lune commence là où tout a commencé : sur Terre. Parce que, quoi qu’il arrive, la Terre reste notre berceau, notre point de départ. Mais imaginez un futur où ce n’est plus le cas. Où des aventuriers embarqueraient pour la Lune depuis Mars, depuis les lunes glacées de Jupiter ou même depuis une Vénus terraformée, baignée de nuages roses. Ce rêve appartient au XXIIᵉ siècle. Nous, cependant, avons encore les pieds bien ancrés au XXIᵉ siècle, là où tout commence.
Ваш путь к музыкальному фестивалю на Луне начинается там, где началась история человечества, — на Земле. Как бы далеко мы ни продвинулись, Земля останется нашим домом и первой ступенью. Но представьте себе будущее, где это изменится. Где путешественники отправляются к Луне с Марса, с ледяных спутников Юпитера или даже с терраформированной Венеры, утопающей в розовых облаках. Этот мир принадлежит XXII веку. А у нас впереди еще XXI — эпоха первых шагов.
Your journey to the music festival on the Moon begins where humanity's story first unfolded—on Earth. No matter how far we go, Earth will always be our cradle, our starting point. But imagine a future where that changes. Where travelers embark on lunar voyages from Mars, from Jupiter’s icy moons, or even from a terraformed Venus, bathed in pink clouds. That vision belongs to the 22nd century. But for now, we are still firmly rooted in the 21st—a time of first steps and great ambitions.
سفر شما به جشنواره موسیقی در ماه از همانجایی آغاز میشود که داستان بشریت آغاز شد: زمین. زمین همیشه مهد تمدن و نقطه آغاز ما خواهد بود، هرچند چقدر پیش برویم. اما تصور کنید آیندهای که این تغییر میکند. جایی که مسافران از مریخ، از قمرهای یخی مشتری، یا حتی از ونوس تبدیلشده که در میان ابرهای صورتی غوطهور است، به ماه سفر میکنند. این چشمانداز به قرن ۲۲ تعلق دارد. اما اکنون، ما هنوز در قرن ۲۱ هستیم؛ زمانی برای گامهای اولیه و رویاهای بزرگ.
Votre aventure cosmique commence avec un bagage pas comme les autres. Ce n’est pas une simple valise d’avion, mais le coffre personnel d’un pionnier de l’espace, préparé pour un voyage à bord de la légendaire fusée SpaceX. Qu’emporter ? Seulement l’essentiel. Votre ordinateur portable, indispensable pour continuer à travailler sous les étoiles. Une amulette ou un talisman, pour garder un lien spirituel avec votre maison terrestre. Un souvenir personnel ou familial, pour transformer votre cabine d’hôtel spatial en un petit refuge chaleureux. Et bien sûr, quelques douceurs ou cadeaux, parfaits pour briser la glace avec vos futurs amis parmi les étoiles.
Et surtout, n’oubliez pas votre passeport spatial. Ce document est bien plus qu’un simple papier administratif : il consignera vos sorties extravéhiculaires et contiendra les informations sur vos adaptations génétiques à l’environnement extraterrestre. Prenez également votre carte bancaire : les supermarchés orbitaux sont toujours bien fournis, et vous pourriez avoir un coup de cœur pour un vêtement de la dernière mode spatiale.
Enfin, votre passeport international reste indispensable. Pourquoi ? Parce que, même si votre départ se fait depuis votre pays natal, vous pourriez bien choisir de revenir sur Terre en atterrissant dans une autre juridiction. L’espace rapproche, mais les frontières terrestres sont tenaces.
Ваше космическое приключение начинается с чемодана — но не того, который вы берете в самолет. Это особенный чемодан первопроходца, собранный для полета на легендарной ракете SpaceX. Что взять? Только самое необходимое. Во-первых, ноутбук — ваш верный спутник для работы под звездами. Во-вторых, амулет или талисман, чтобы сохранить связь с домом, остающимся далеко внизу. В-третьих, что-то личное, что сделает вашу комнату в космическом отеле уютной, например, семейную реликвию или любимую безделушку. И, конечно, гостинцы или небольшие подарки — такие мелочи помогают находить новых друзей даже в невесомости.
Не забудьте космический паспорт. Этот документ важен не только для отметок о выходах в открытый космос, но и для подтверждения вашей адаптации к внеземным условиям. Также возьмите банковскую карту — в орбитальных супермаркетах всегда найдется что-то нужное, а одежду или аксессуары лучше купить на месте, поддавшись космической моде.
И обязательно захватите загранпаспорт. Даже если вы стартуете из своей страны, возвращение на Землю может привести вас в совершенно другую юрисдикцию. Космос стирает границы, но законы Земли пока остаются неизменными.
Your cosmic adventure begins with a suitcase—though not the kind you’d pack for an airplane. This is the special luggage of a pioneer, designed for your journey aboard the legendary SpaceX rocket. What to pack? Only the essentials. First, a laptop—your indispensable companion for working under the stars. Second, a talisman or charm, a reminder of your earthly roots as you venture into the vast unknown. Third, something personal, like a family heirloom or a favorite keepsake, to make your room in the space hostel feel like home. And of course, bring small treats or gifts to forge new friendships in zero gravity.
Don’t forget your space passport. It’s more than a mere document; it tracks your extravehicular activities and confirms your genetic adaptations for extraterrestrial environments. Also, pack your bank card—orbital supermarkets are well-stocked, and a new outfit or accessory might catch your eye.
And don’t leave without your international passport. Even if your launch site is in your home country, you might decide to land on Earth in a completely different jurisdiction. Space brings us closer, but terrestrial borders still persist.
ماجراجویی کیهانی شما با یک چمدان ویژه آغاز میشود—نه چمدان عادی سفر با هواپیما، بلکه یک چمدان خاص که برای سفر در موشک افسانهای SpaceX طراحی شده است. چه چیزهایی را باید ببرید؟ فقط ضروریترینها. ابتدا، لپتاپ، همراه همیشگی شما برای کار در زیر ستارگان. سپس، یک طلسم یا تعویذ، برای حفظ ارتباط معنوی با زمین در برابر گستره بینهایت فضا. سوم، چیزی شخصی، مانند یک میراث خانوادگی یا یک یادگار محبوب، که اتاق شما در هتل فضایی را به مکانی گرم و دلپذیر تبدیل کند. و البته، خوراکیهای کوچک یا هدایای ریز که برای ایجاد دوستیهای جدید در گرانش صفر بسیار ارزشمند هستند.
پاسپورت فضایی خود را فراموش نکنید. این مدرک فراتر از یک سند ساده است؛ فعالیتهای برونسفینهای شما را ثبت میکند و اطلاعات تغییرات ژنتیکی شما برای سازگاری با محیطهای خارج از زمین را در خود نگه میدارد. کارت بانکی خود را نیز همراه داشته باشید—سوپرمارکتهای مداری همیشه پر از اقلام ضروری هستند و شاید لباس یا لوازم جانبی جدیدی نظر شما را جلب کند.
و نهایتاً، پاسپورت بینالمللی خود را فراموش نکنید. حتی اگر پرتاب شما از کشور خودتان انجام شود، ممکن است تصمیم بگیرید که در یک حوزه قضایی کاملاً متفاوت روی زمین فرود بیایید. فضا مرزها را نزدیکتر میکند، اما مرزهای زمینی همچنان پابرجا هستند.
Prochain étape : faire ses adieux et se rendre au cosmodrome.
C’est un moment d’émotions mêlées et de logistique bien rodée. Pour atteindre le site de lancement, vous utiliserez les moyens de transport classiques des voyageurs terrestres : taxi, train, avion, ou même un saut suborbital si vous venez de loin. Si par chance vous habitez près du cosmodrome, un simple vélo pourrait suffire pour ce dernier trajet.
Planifiez bien votre temps. Contrairement aux aéroports, les voyages spatiaux exigent une arrivée sur site au moins 8 heures avant le décollage. Après tout, vous partez en classe économique pour l’espace ! Les contrôles de sécurité incluent non seulement l'inspection de vos bagages, mais aussi une série complète de tests médicaux : prélèvement de salive, urine et sang. Si vous prenez des médicaments, emballez-les dans un sachet transparent accompagné d’un certificat médical.
Enfin, préparez-vous pour le vol : évitez l’alcool, la plongée, la nicotine et toutes autres substances interdites 48 heures avant le lancement. La liste complète est disponible au dos de votre billet (attention, ne le confondez pas avec votre carte d’embarquement !).
Следующий этап: прощание с родными и дорога до космодрома.
Это момент, полный эмоций и тщательно продуманной логистики. До места старта вы добираетесь на классическом транспорте земных путешественников: такси, поезд, самолет или даже суборбитальный прыжок, если летите издалека. А если вам повезло жить недалеко от космодрома, то для последнего отрезка пути подойдет и простой велосипед.
Тщательно рассчитывайте время. В отличие от аэропортов, в космос вылет осуществляется только при условии прибытия на космодром минимум за 8 часов до старта. Всё-таки вы отправляетесь в эконом-классе! Безопасность предполагает не только проверку багажа, но и прохождение медицинских тестов: сдачу слюны, мочи и крови. Если вы принимаете лекарства, поместите их в отдельный прозрачный пакет вместе с медицинским заключением.
Подготовьтесь к полету: за 48 часов до старта воздержитесь от алкоголя, дайвинга, никотина и других нерекомендуемых веществ. Полный список указан на обратной стороне вашего билета (не путать с посадочным талоном!).
Next step: saying goodbye and heading to the cosmodrome.
This is a mix of emotional farewells and well-planned logistics. To reach the launch site, you’ll rely on the usual modes of transport: taxi, train, plane, or even a suborbital hop if you're traveling from afar. If you’re lucky enough to live near the cosmodrome, a simple bike rental might do the trick for this last leg.
Be punctual. Unlike airports, space travel requires you to arrive at the cosmodrome at least 8 hours before liftoff. After all, you're flying economy class to space! Security checks include not only baggage scanning but also a full medical screening: saliva, urine, and blood samples will be collected. If you’re taking medications, pack them in a separate transparent bag along with your medical certificate.
Prepare for the flight: avoid alcohol, diving, nicotine, and any other prohibited substances 48 hours before launch. A full list is printed on the back of your ticket (not to be confused with your boarding pass!).
مرحله بعدی: خداحافظی و حرکت به سمت سکوی پرتاب.
این مرحله ترکیبی از خداحافظیهای احساسی و برنامهریزی دقیق است. برای رسیدن به سکوی پرتاب، از وسایل حمل و نقل معمولی استفاده میکنید: تاکسی، قطار، هواپیما یا حتی یک پرش زیرمداری اگر از فاصله دور سفر میکنید. اگر خوششانس باشید و نزدیک به سکوی پرتاب زندگی کنید، شاید اجاره یک دوچرخه برای این بخش کافی باشد.
زمانبندی خود را با دقت تنظیم کنید. برخلاف فرودگاهها، سفرهای فضایی نیاز دارند که حداقل 8 ساعت قبل از پرتاب در محل حاضر باشید. در نهایت، شما با کلاس اقتصادی به فضا میروید! بررسیهای امنیتی شامل نه تنها اسکن چمدان بلکه آزمایشهای کامل پزشکی نیز میشود: نمونههای بزاق، ادرار و خون شما جمعآوری خواهد شد. اگر دارو مصرف میکنید، آنها را در کیسه شفاف جداگانه همراه با گواهی پزشکی قرار دهید.
برای پرواز آماده شوید: 48 ساعت قبل از پرتاب از مصرف الکل، غواصی، نیکوتین و هرگونه مواد ممنوعه خودداری کنید. لیست کامل در پشت بلیت شما موجود است (با کارت سوار شدن اشتباه نگیرید!).
Premier arrêt : sécurité et préparation au décollage
Les contrôles de sécurité se terminent quatre heures avant le lancement. Le premier moment clé est l’habillage : un costume léger de protection vous sera remis. Ce n’est pas une combinaison spatiale, mais un équipement conçu pour vous protéger en cas de dépressurisation ou d’urgence nécessitant une manœuvre de sauvetage en vol. Pas d’inquiétude, il s’agit simplement de mesures de précaution. Les protocoles sont extrêmement fiables, et les risques de rencontrer une situation critique sont bien moindres que de monter dans un taxi pour l’aéroport.
Ensuite, vous et les autres passagers accédez à une salle spéciale, où une réplique fidèle du secteur d’embarquement de la fusée est installée. Oubliez les traditionnels rangs d’avion : ici, votre place est indiquée par un étage et un numéro. Le secteur d’embarquement est une grande tour équipée de sièges inclinés, un peu comme les fauteuils des dentistes. Ces sièges sont spécialement conçus pour épouser les formes de votre corps, car vous serez soumis à une accélération de 2,5G. Imaginez que votre poids double soudainement : vous avez besoin d’un confort optimal, bien loin des standards économiques des avions terrestres.
Les stewards spatiaux vous montrent votre place dans cette réplique. Ce n’est pas seulement pour accélérer l’embarquement réel plus tard, mais aussi pour vous acclimater psychologiquement et faire connaissance avec vos voisins d’étage. Vous y recevrez également un rappel des consignes de sécurité : gardez vos ceintures attachées jusqu’à l’arrêt complet de l’accélération.
Проверка безопасности заканчивается за 4 часа до старта ракеты.
Первый шаг — переодевание в легкий защитный костюм. Это не скафандр, а защитный комплект на случай разгерметизации или перехода полета в аварийный режим. Не волнуйтесь: это лишь часть стандартных требований безопасности. Полет абсолютно надежен, и шансы столкнуться с чрезвычайной ситуацией значительно меньше, чем риск попасть в аварию по дороге на такси в аэропорт.
Затем вы вместе с другими пассажирами проходите в специальный зал с точной копией загрузочного сектора ракеты. Забудьте привычные ряды кресел, как в самолете: вместо этого ваша посадочная позиция обозначена номером этажа и местом на этаже. Загрузочный сектор ракеты представляет собой башню с креслами в лежачем положении, похожими на стоматологические, которые идеально подстраиваются под форму вашего тела. И это неслучайно: вас ждет ускорение 2,5G, что вдвое увеличивает ощущаемый вес вашего тела. Вам действительно понадобится удобное кресло, а не что-то вроде эконом-класса самолета.
Космические бортпроводники покажут ваше место в копии загрузочного сектора. Это не только ускоряет процесс посадки, но и помогает психологически привыкнуть к условиям полета, а также познакомиться с соседями по этажу. Здесь же вам напомнят основные правила безопасности: ремни должны быть пристегнуты до полной остановки ускорения.
First step: safety check and boarding preparation.
Security checks are completed four hours before the rocket's launch. The first key moment is suiting up: you'll be provided with a lightweight protective suit. It’s not a full spacesuit but a safety outfit designed to protect you in case of depressurization or an emergency requiring in-flight rescue procedures. Don’t worry—this is purely precautionary. Spaceflight protocols are incredibly reliable, and the likelihood of facing any critical situation is far lower than your chances of a taxi mishap on the way to the airport.
Next, you and the other passengers will enter a special hall featuring a precise replica of the rocket's boarding sector. Forget traditional airplane seating; your assigned spot will be indicated by a floor and a number on that floor. The rocket's boarding sector resembles a vertical tower equipped with reclining seats similar to dentist chairs. These seats are engineered to adapt perfectly to your body shape—essential for enduring the 2.5G acceleration, which doubles your effective body weight. Comfort is crucial, far beyond anything economy-class air travel could offer.
Space stewards will guide you to your seat in the replica boarding sector. This isn’t just about streamlining the actual boarding process later; it’s designed to help you psychologically adjust to the environment and get acquainted with your neighbors on the same floor. You’ll also receive a refresher on safety procedures: keep your seatbelts fastened until the acceleration phase is fully complete.
بررسیهای امنیتی چهار ساعت قبل از پرتاب کامل میشوند. اولین گام مهم پوشیدن لباس محافظ سبک است. این لباس، لباس فضانوردی نیست، بلکه یک لباس ایمنی است که برای محافظت در صورت کاهش فشار یا ورود به حالت اضطراری طراحی شده است. نگران نباشید، این تنها یک اقدام احتیاطی است. پروتکلهای پرواز بسیار مطمئن هستند و احتمال وقوع وضعیت اضطراری بسیار کمتر از خطر تصادف تاکسی در راه فرودگاه است.
بعد، شما و سایر مسافران وارد سالن ویژهای میشوید که نسخهای دقیق از بخش بارگیری موشک در آن وجود دارد. دیگر خبری از ردیفهای صندلی سنتی هواپیما نیست: در اینجا جایگاه شما با شماره طبقه و محل طبقه مشخص میشود. بخش بارگیری موشک شبیه به یک برج عمودی است که با صندلیهای خمیده شبیه صندلی دندانپزشکی تجهیز شده است. این صندلیها بهگونهای طراحی شدهاند که کاملاً با شکل بدن شما سازگار شوند، زیرا شتاب 2.5G به شما وارد خواهد شد، که باعث میشود وزن شما دو برابر احساس شود.
مهمانداران فضایی جایگاه شما را در نسخه شبیهسازیشده نشان میدهند. این کار نه تنها برای تسریع فرآیند بارگیری بلکه برای آشنایی روانی و دیدار با همطبقهایهای شما نیز اهمیت دارد. در اینجا قوانین ایمنی به شما یادآوری میشود: کمربندها باید تا پایان کامل مرحله شتابگیری بسته باشند.
Simulation d'embarquement terminée : direction le sas de la fusée
La simulation d’installation est terminée, et vous vous dirigez maintenant vers le sas de la fusée. Tout commence par un ascenseur qui grimpe à la hauteur d’un gratte-ciel moyen. Rien d’extraordinaire, pensez-vous. Mais ses parois transparentes révèlent peu à peu une vue époustouflante sur la fusée, imposante et majestueuse. Votre place se trouve tout en haut.
Accompagné des autres passagers, vous avancez dans la passerelle d’embarquement. Une légère appréhension vous gagne, surtout si c’est votre premier vol spatial. Chaque pas vous rapproche de ce moment tant attendu.
Enfin installé, vous vous attachez soigneusement dans votre siège. Devant vous, un écran individuel affiche un compte à rebours précis, ainsi qu’un flux vidéo direct avec le centre de contrôle au sol. Vous devrez passer environ 40 minutes dans cette position avant le lancement. Pas de boissons ni de distractions jusqu’à atteindre l’apesanteur ! Après tout, c’est un vol économique en orbite terrestre basse, et non un séjour de luxe.
Симуляция рассадки завершена: вперед, к загрузочному люку ракеты!
Симуляция завершена, и теперь вы направляетесь к загрузочному люку ракеты. Сначала вас ждет лифт, поднимающийся на высоту среднего небоскреба. На первый взгляд ничего особенного, обычный лифт. Но прозрачные стены постепенно открывают перед вами потрясающий вид на ракету — величественную, готовую к полету. Ваше место находится на самой вершине.
Вместе с другими пассажирами вы идете по посадочному рукаву. Волнение понемногу нарастает, особенно если это ваш первый космический полет. Каждая минута делает вас ближе к тому самому моменту.
Заняв свое место, вы аккуратно пристегиваетесь в кресле. На индивидуальном экране перед вами отчетливо виден таймер обратного отсчета и видеосвязь с центром управления полетами. Примерно 40 минут придется провести в этом положении. Никаких напитков до выхода в невесомость! Это всё-таки эконом-класс на околоземную орбиту, а не межпланетный круиз.
Boarding Simulation Complete: Time to Reach the Rocket's Airlock
The boarding simulation is complete, and now you’re heading to the rocket’s airlock. Your journey begins with an elevator ride to the height of a mid-sized skyscraper. At first, it feels like any other elevator, but the transparent walls soon reveal a breathtaking view of the rocket—towering, magnificent, and ready for liftoff. Your seat is at the very top.
Along with the other passengers, you walk through the boarding bridge. A mixture of excitement and nerves builds up, especially if it’s your first spaceflight. Each step brings you closer to the adventure of a lifetime.
Once seated, you fasten yourself into your reclining chair. In front of you, an individual screen displays a precise countdown timer, as well as a live video feed from the mission control center. You’ll spend the next 40 minutes in this position before launch. No drinks until you’re in zero gravity! After all, this is an economy-class journey to low Earth orbit—not a luxury getaway.
شبیهسازی تمام شده است و اکنون بهسمت درگاه فضاپیما حرکت میکنید. مسیر شما با آسانسوری آغاز میشود که شما را به ارتفاع یک آسمانخراش متوسط میبرد. در نگاه اول به نظر میرسد آسانسوری معمولی است، اما دیوارهای شفاف آن بهآرامی چشماندازی خیرهکننده از فضاپیما را نشان میدهند—عظیم و باشکوه، آماده برای پرواز. جایگاه شما در بالاترین نقطه قرار دارد.
با دیگر مسافران بهسمت پل ورود حرکت میکنید. هیجان و اندکی دلهره، بهویژه اگر اولین پرواز فضایی شما باشد، همراهتان است. هر قدم شما را به لحظهای که منتظرش بودهاید نزدیکتر میکند.
پس از نشستن، بهدقت کمربند ایمنی خود را میبندید. در مقابل شما صفحهای قرار دارد که شمارش معکوس دقیق و ویدیوی زندهای از مرکز کنترل پرواز را نشان میدهد. حدود ۴۰ دقیقه را باید در این وضعیت بگذرانید. نوشیدنیها تا ورود به بیوزنی ممنوع! بههرحال، این یک سفر اقتصادی به مدار پایین زمین است، نه یک سفر لوکس میانسیارهای.
3… 2… 1… Décollage !
Dans vos écouteurs, une musique apaisante qui s’adapte au rythme du vol. L’accélération commence doucement : 1,5 G… 2 G… 2,5 G… Tout se déroule exactement comme pendant les entraînements. Une synchronisation quasi parfaite avec la simulation. Sauf… pour l’arrêt final des moteurs.
Les marqueurs d’apesanteur, de petites peluches suspendues, commencent à flotter doucement dans la cabine, comme dans un rêve devenu réalité.
Un message apparaît sur votre écran : "Félicitations ! Vous êtes dans l’espace ! Veuillez rester attaché jusqu’à la fin des manœuvres et l’ajustement de la trajectoire vers l’orbite de la station de transit Tsiolkovski."
Et là, des applaudissements éclatent sur tous les étages de la fusée, accompagnés d’une euphorie collective. Vous êtes vraiment dans l’espace.
3… 2… 1… Поехали!
В ваших наушниках звучит спокойная музыка, ритм которой меняется вместе с этапами полета. Ускорение начинается плавно: 1,5 G… 2 G… 2,5 G… Всё идёт в точности как на предполетных тренировках. Почти полное совпадение с симуляцией. Кроме… финальной остановки двигателя.
Маркеры невесомости — привязанные игрушки — начинают плавно двигаться в воздухе, будто воплощая мечту о космосе.
На экране появляется сообщение: "Поздравляем! Вы в космосе! Оставайтесь пристегнутыми до завершения манёвров и корректировки траектории к орбите, на которой расположена пересадочная станция Циолковского."
Аплодисменты раздаются на всех этажах корабля, в воздухе витает радость и ликование. Вы в космосе!
3… 2… 1… Lift-off!
Soft, calming music plays in your headphones, adjusting to the pace of the flight. The acceleration builds up gradually: 1.5 G… 2 G… 2.5 G… Everything feels just like during pre-flight training. A nearly flawless match to the simulation. Except… the final engine cutoff.
The weightlessness markers—small floating toys—begin to drift gracefully in the cabin, embodying the dream of space travel.
A message pops up on your screen: "Congratulations! You’re in space! Please remain seated with your seatbelt fastened until the maneuvers and trajectory adjustments toward Tsiolkovski’s orbital transfer station are complete."
Applause breaks out across all levels of the rocket, and joy fills the cabin. You’ve made it to space!
در هدفون شما موسیقی آرامبخشی پخش میشود که همگام با مراحل پرواز تغییر میکند. شتاب بهآرامی افزایش مییابد: ۱.۵ جی… ۲ جی… ۲.۵ جی… همه چیز دقیقا مثل تمرینهای پیش از پرواز است. هماهنگی تقریبا کامل با شبیهسازی. بهجز… توقف نهایی موتور.
نشانگرهای بیوزنی—عروسکهای کوچک معلق—بهآرامی شروع به شناور شدن در کابین میکنند، گویی رویای سفر فضایی در حال تحقق است.
پیامی روی صفحه ظاهر میشود: "تبریک! شما در فضا هستید! لطفا تا پایان مانورها و تنظیم مسیر بهسمت ایستگاه انتقال مداری تسیولکوفسکی کمربند ایمنی خود را بسته نگه دارید."
صدای تشویق در تمام طبقات فضاپیما شنیده میشود و شادی همگان را فرا میگیرد. شما به فضا رسیدهاید!
Le vaisseau a atteint l’orbite de Tsiolkovski et s’approche lentement de la station.
Les protocoles de sécurité interdisent tout rapprochement rapide. La station est encore à 10 kilomètres et n’est qu’un petit point lumineux dans l’immensité spatiale. À travers le hublot, la Terre s’étend, majestueuse, avec ses nuances de bleu et de blanc. La station et votre vaisseau suivent leur course sur l’orbite terrestre, synchronisés dans une danse céleste. Le rendez-vous avec la station est prévu dans quatre heures.
En attendant, profitez de ce moment unique pour flotter dans l’apesanteur et partager vos félicitations avec les autres passagers pour ce pas de géant : vous êtes en orbite !
Mais ne vous laissez pas emporter par l’excitation. L’apesanteur sur la station Tsiolkovski vous offrira tout le loisir de vous amuser et d’explorer. À bord de ce vaisseau économique, l’espace est limité, et les expériences doivent rester modestes. Déplacez-vous avec précaution en vous tenant aux poignées disposées entre les hublots. Suivez attentivement les consignes des stewards spatiaux : leur rôle est de garantir votre sécurité et celle des autres voyageurs.
Корабль вышел на орбиту Циолковского и медленно приближается к станции.
Протоколы безопасности запрещают быстрое сближение. Станция находится на расстоянии 10 километров и видна как маленькая яркая точка в безграничном пространстве. В иллюминаторе открывается захватывающий вид на Землю, величественную и спокойную, в оттенках синего и белого. Станция и корабль движутся по орбите синхронно, будто участвуя в небесном танце. Сближение со станцией произойдёт через четыре часа.
Пока у вас есть время насладиться моментом, испытать невесомость и поздравить других пассажиров с успешным выходом на орбиту.
Однако не увлекайтесь невесомостью слишком сильно. На станции Циолковского у вас будет достаточно возможностей вдоволь порезвиться. В эконом-классе космического корабля пространство ограничено, а эксперименты — скромны. Передвигайтесь осторожно, держась за поручни между иллюминаторами. Выполняйте инструкции космических бортпроводников: их задача — заботиться о вашей безопасности и удобстве.
The ship has reached Tsiolkovski’s orbit and is slowly approaching the station.
Safety protocols prohibit rapid docking. The station is still 10 kilometers away, appearing as a small bright dot in the vastness of space. Through the window, Earth reveals itself, serene and majestic in shades of blue and white. Both the station and your spacecraft glide along their synchronized orbital paths, like partners in a celestial waltz. Docking with the station will occur in about four hours.
In the meantime, take a moment to float in zero gravity and celebrate with fellow passengers this monumental achievement: you’ve made it to orbit!
But don’t get carried away with weightlessness just yet. The Tsiolkovski station will give you plenty of opportunities to revel and explore. On this economy-class spacecraft, space is limited, and activities should be modest. Move carefully, holding onto handrails placed between the windows. Be sure to follow the instructions of the space crew; they’re there to ensure your safety and comfort.
سفینه وارد مدار تسیولکوفسکی شده و بهآرامی به ایستگاه نزدیک میشود.
پروتکلهای ایمنی هرگونه نزدیکی سریع را ممنوع کردهاند. ایستگاه هنوز ۱۰ کیلومتر فاصله دارد و در وسعت فضا مانند یک نقطهی روشن کوچک بهنظر میرسد. از پنجره میتوانید زمین را ببینید؛ با ابهت و زیبایی در رنگهای آبی و سفید. ایستگاه و سفینه در مسیرهای مداری خود همگام هستند، مانند دو رقصندهی آسمانی. ملاقات با ایستگاه حدود چهار ساعت دیگر انجام میشود.
در این فرصت، لحظهی منحصر بهفردی را تجربه کنید: در شرایط بیوزنی شناور شوید و این موفقیت بزرگ—رسیدن به مدار—را با دیگر مسافران جشن بگیرید!
اما زیادهروی نکنید. در ایستگاه تسیولکوفسکی فرصتهای زیادی برای سرگرمی و کاوش خواهید داشت. در سفینهی اقتصادی، فضای محدود است و فعالیتها باید ساده باشند. هنگام حرکت، با دقت و با گرفتن دستگیرههای بین پنجرهها جابهجا شوید. دستورالعملهای خدمهی فضایی را رعایت کنید؛ آنها مسئول تضمین امنیت و آسایش شما هستند.
Trente minutes avant l’amarrage, vous devez retourner à vos sièges et attacher vos ceintures.
C’est un peu monotone, mais le protocole est strict. Sur vos écrans individuels, vous pouvez suivre chaque étape du processus de rapprochement final et de l’amarrage.
Une légère secousse signale le moment où l’amarrage est achevé. Et voilà, le moment tant attendu : l’invitation à débarquer ! Vous traversez l’écoutille et êtes accueillis par les membres d’équipage de la station spatiale. Ils vous aident à trouver les poignées pour vous déplacer à travers le passage spatial.
Bienvenue à la station de transit Tsiolkovski !
За 30 минут до стыковки вы должны вернуться в свои кресла и пристегнуть ремни.
Немного скучно, но таков протокол. На ваших индивидуальных экранах можно наблюдать весь процесс финального сближения и стыковки.
Лёгкая встряска в момент завершения стыковки. И вот он, долгожданный момент: приглашение к выходу! Вы проходите через люк, и вас встречают сотрудники космической станции. Они помогают вам найти поручни для передвижения через космический рукав.
Добро пожаловать на пересадочную станцию имени Циолковского!
Thirty minutes before docking, you must return to your seat and fasten your seatbelt.
It might feel a bit dull, but these are the rules. On your personal screens, you can follow the final approach and docking sequence in real-time.
A gentle jolt marks the completion of docking. And here comes the long-awaited moment: the invitation to disembark! You pass through the airlock and are greeted by the crew of the space station. They guide you to the handrails to help you navigate the connecting corridor.
سی دقیقه قبل از اتصال باید به صندلیهای خود برگردید و کمربندها را ببندید.
این ممکن است کمی کسلکننده بهنظر برسد، اما این قوانین ضروری هستند. در صفحههای نمایش شخصی، میتوانید مراحل نهایی نزدیک شدن و اتصال را بهصورت زنده دنبال کنید.
لرزشی ملایم نشاندهندهی کامل شدن اتصال است. و حالا لحظهی موردانتظار فرا میرسد: دعوت به خروج! شما از دریچه عبور میکنید و کارکنان ایستگاه فضایی به شما خوشآمد میگویند. آنها به شما کمک میکنند تا دستگیرهها را پیدا کنید و از دالان فضایی عبور کنید.
به ایستگاه انتقال تسولکوفسکی خوش آمدید!
[3] The Kraken.
The Kraken, a mythical sea monster of legendary proportions, has long haunted the imagination of sailors and storytellers. Originating in Scandinavian folklore, this monstrous cephalopod is said to dwell in the depths of the ocean, surfacing only to drag entire ships into its maw or to create whirlpools capable of swallowing fleets. Its legacy as a symbol of the unknown and untamed sea reflects humanity’s historical relationship with the mysterious forces of nature.
Origins and Early Development
The Kraken myth likely has roots in Norse sagas and oral traditions, with early references appearing as far back as the 13th century. In works such as Örvar-Odds Saga and Konungs skuggsjá (The King’s Mirror), the creature is described as a gargantuan sea beast resembling a fish or whale, feared for its size and appetite. These early accounts set the foundation for the Kraken's transformation into a squid-like entity in later narratives.
The word Kraken itself derives from the Old Norse kraki, meaning "crooked" or "twisted," perhaps evoking the tentacles later associated with the myth. The descriptions were likely inspired by real encounters with giant squid (Architeuthis), whose rarely seen carcasses washed ashore and added an air of mystery to seafaring lore.
Cultural Ascendancy and Peak Popularity
The Kraken myth reached its zenith during the Age of Exploration (15th–18th centuries), when tales of sea monsters were propagated by sailors returning from long voyages. Fear of the unknown, combined with a lack of scientific understanding of marine life, fueled the creature’s infamy. In 1752, Danish-Norwegian naturalist Erik Pontoppidan published The Natural History of Norway, which described the Kraken as a living entity of extraordinary size, capable of dragging ships to their doom or creating deadly maelstroms. Pontoppidan's semi-scientific account cemented the Kraken's place in Western mythology.
The Kraken also gained literary prominence in the 19th century. Alfred Lord Tennyson’s poem “The Kraken” (1830) presented the creature as a symbol of ancient and primordial forces lying dormant beneath the waves. This artistic rendering contributed to its cultural immortality, inspiring later depictions in fiction and art.
Historical Development and Final Fixation
The Kraken myth evolved throughout the 19th and early 20th centuries. It transitioned from folklore to a symbol of human insignificance in the vastness of nature, often appearing in literature, paintings, and later, films. By the early 20th century, scientific discoveries about marine life, including giant squids and colossal squids, demystified the creature. The Kraken's portrayal shifted from fearsome reality to fantastical legend.
The final "fixation" of the Kraken myth can be seen as occurring in the mid-20th century, when it became a staple of popular culture rather than a living folklore. The creature’s dramatic representation in movies like Clash of the Titans (1981) and its role in the Pirates of the Caribbean franchise signaled its entry into the realm of mythic archetypes—no longer evolving, but perpetually reimagined in new artistic contexts.
Cultural and Mythological Legacy
Today, the Kraken stands as an enduring symbol of the mysterious and awe-inspiring power of the sea. It serves as a reminder of the vast, unexplored frontiers of nature and humanity’s historical struggle to comprehend the unknown. While the Kraken no longer haunts the minds of sailors, it thrives in modern media as a metaphor for the sublime—simultaneously terrifying and fascinating.
In this way, the Kraken has achieved a status akin to that of the classical myths of Greece or Rome: a cultural touchstone whose shape is fixed but whose resonance endures.
🕺🌔✨🚀✨🌖💃
&nbps;
L’Odyssée lunaire des programmeurs spatiaux
Une épopée futuriste où technologie et humanité dansent ensemble sur la surface désolée de notre satellite.
Футуристическая эпопея, где технологии и человечность танцуют в унисон на безмолвной поверхности Луны.
A futuristic epic where technology and humanity waltz together across the silent surface of the Moon.
在月球寂静的表面上，技术与人性共舞的未来史诗。
حماسهای آیندهنگر که در آن فناوری و انسانیت بر سطح خاموش ماه با یکدیگر میرقصند.
Лунная одиссея космических программистов
The Lunar Odyssey of Space Programmers
太空程序员的月球奥德赛
ادیسه قمری برنامهنویسان فضایی
Trois années dans une auberge spatiale se sont écoulées en un clin d'œil.
Certes, l'espace y est limité, et cela peut parfois rappeler une assignation à résidence, mais ce n'est définitivement pas une prison. Imaginez un gigantesque cylindre tournant dans l'immensité de l'espace, créant une gravité artificielle le long de ses parois internes.
Ici, tout est pensé pour votre confort : discussions libres avec les autres résidents, accès permanent à Internet, séances de fitness, activités de loisir, et même une livraison régulière de produits et de biens via Amazon interplanétaire. Les fermiers spatiaux assurent des repas frais, tandis qu’un chef cuisinier talentueux veille à ce que chaque repas soit un plaisir. Une sorte de prison dorée pour millionnaires, mais où chacun est libre de ses mouvements. Vous pouvez même déménager dans une auberge voisine pour élargir votre cercle social. Bien sûr, les conditions restent assez semblables d’un établissement à l’autre.
Cependant, il est sage de limiter vos dépenses. L’objectif ultime reste de rembourser rapidement votre hypothèque spatiale, afin de revenir sur Terre avec une situation bancaire irréprochable et tous vos impôts en règle.
Три года жизни в космическом хостеле пролетели незаметно.
Да, пространство ограничено и иногда напоминает ссылку, но это определённо не тюрьма. Представьте себе гигантскую вращающуюся бочку в космосе, создающую искусственную гравитацию на боковой поверхности.
Свободное общение с соседями, доступ к интернету, занятия фитнесом, развлечения, доставка продуктов и товаров с космического Амазона. Свежие продукты поставляют космические фермеры, а шеф-повар заботится о том, чтобы каждая трапеза была вкусной. Что-то вроде золотой клетки для миллионеров, но с полной свободой. Вы даже можете переехать в соседний хостел, чтобы познакомиться с новыми людьми. Хотя быт практически одинаков везде.
Лучше экономить, чтобы как можно быстрее закрыть космическую ипотеку и вернуться на Землю с чистой кредитной историей и уплаченными налогами.
Three Years in a Space Hostel Flew by in the Blink of an Eye.
Yes, the space is confined, and at times it might feel like house arrest, but it’s far from a prison. Imagine a massive rotating cylinder in space, generating artificial gravity along its inner walls.
Here, everything is designed for your comfort: open conversations with fellow residents, unlimited internet access, fitness routines, leisure activities, and even regular product deliveries through interplanetary Amazon. Space farmers supply fresh produce, while a skilled chef ensures every meal is a delight. It’s akin to a luxury prison for millionaires, but with complete freedom. You can even move to a neighboring hostel to meet new people, although the living conditions are nearly identical.
Still, it’s wise to curb your expenses. The ultimate goal is to pay off your space mortgage quickly, so you can return to Earth with a spotless credit history and all taxes paid.
سه سال زندگی در یک خوابگاه فضایی با یک چشم بر هم زدن گذشت.
بله، فضای محدود است و گاهی شبیه به حبس خانگی به نظر میرسد، اما قطعاً زندان نیست. یک استوانه عظیم در حال چرخش در فضا را تصور کنید که بر روی دیوارههای داخلیاش جاذبه مصنوعی ایجاد میکند.
اینجا همه چیز برای راحتی شما طراحی شده است: گفتوگوهای آزاد با دیگر ساکنان، دسترسی دائمی به اینترنت، برنامههای تناسب اندام، فعالیتهای تفریحی، و حتی تحویل منظم محصولات و کالاها از طریق آمازون بینسیارهای. کشاورزان فضایی مواد غذایی تازه تأمین میکنند و یک سرآشپز ماهر هر وعده غذایی را به یک تجربه لذتبخش تبدیل میکند. چیزی شبیه به زندان طلایی برای میلیونرها، اما با آزادی کامل. حتی میتوانید به خوابگاه همسایه نقل مکان کنید تا افراد جدیدی را ملاقات کنید، هرچند شرایط زندگی در همه جا تقریباً مشابه است.
با این حال، بهتر است هزینههای اضافی را کاهش دهید. هدف نهایی این است که وام مسکن فضایی خود را به سرعت بازپرداخت کنید و با سابقه بانکی پاک و مالیاتهای پرداختشده به زمین بازگردید.
Par tradition, avant de retourner sur Terre, les voyageurs spatiaux participent au festival de musique lunaire.
C'est un événement unique, organisé sur la face cachée de la Lune, où des invités venus de tous les recoins de l'espace terrestre se réunissent pour célébrer la victoire sur la mortalité et le triomphe des idées et des accomplissements de la civilisation humaine. C'est également une occasion rare de croiser des invités VIP arrivant sur leurs yachts spatiaux privés.
По традиции, перед возвращением на Землю космические путешественники отправляются на Лунный музыкальный фестиваль.
Это уникальное событие, проходящее на обратной стороне Луны, собирает гостей со всех уголков околоземного пространства. Здесь празднуют победу над смертью, триумф идей и достижений человеческой цивилизации. Здесь же можно встретить VIP-гостей, которые прилетают на своих личных космических яхтах.
By tradition, before returning to Earth, space travelers attend the Lunar Music Festival.
This unique event, held on the far side of the Moon, gathers guests from every corner of near-Earth space to celebrate the triumph over mortality and the achievements of human civilization. It's also a rare opportunity to meet VIPs who arrive on their private space yachts.
طبق سنت، پیش از بازگشت به زمین، مسافران فضایی در جشنواره موسیقی قمری شرکت میکنند.
این رویداد منحصربهفرد در سمت پنهان ماه برگزار میشود و مهمانانی از تمام گوشههای فضای نزدیک زمین را گرد هم میآورد تا پیروزی بر مرگ و دستاوردهای تمدن انسانی را جشن بگیرند. همچنین فرصتی استثنایی برای ملاقات با مهمانان ویژهای که با قایقهای فضایی خصوصی خود به آنجا میآیند.
Quant aux yachts spatiaux, saviez-vous qu’ils sont conçus directement dans l’espace ?
Grâce à la technologie d’impression 3D et aux matériaux extraits par les mineurs cosmiques, ces chefs-d'œuvre sont créés à partir de astéroïdes. Certaines entreprises capturent des astéroïdes entières et les ramènent en orbite terrestre ou lunaire. Si la trajectoire de la astéroïde n'est pas rentable, son exploitation peut commencer sans altérer sa course. Des robots autonomes, envoyés sur place, transforment ces corps célestes en yachts spatiaux luxueux, équipés de boosters et remorqués en orbite lunaire. Ils sont ensuite mis en vente pour les milliardaires terrestres et spatiaux — après paiement des taxes, bien sûr.
Что касается космических яхт, знаете ли вы, что их создают прямо в космосе?
Используя технологию 3D-печати и материалы, добытые космическими шахтерами, эти шедевры производятся из астероидов. Одни компании захватывают целые астероиды и перемещают их на орбиту Земли или Луны. Если траектория астероида экономически невыгодна, разработка может начаться без изменения её курса. Роботы, отправленные на место, превращают небесные тела в роскошные космические яхты, которые затем оснащаются ускорителями и буксируются на лунную орбиту для продажи миллиардерам. Разумеется, после уплаты всех налогов.
Speaking of space yachts, did you know they are built directly in space?
Using 3D printing technology and materials extracted by space miners, these masterpieces are created from asteroids. Some companies capture entire asteroids and transport them into Earth or Moon orbit. If a asteroid's trajectory isn't profitable, mining begins without altering its course. Robots dispatched to the asteroid transform it into luxurious space yachts, equipped with boosters and towed into lunar orbit, where they're sold to Earthly and space billionaires — taxes paid, of course.
در مورد قایقهای فضایی، آیا میدانستید که اینها مستقیماً در فضا ساخته میشوند؟
با استفاده از فناوری چاپ سهبعدی و مواد استخراجشده توسط معدنچیان فضایی، این شاهکارها از دنبالهدارها ساخته میشوند. برخی شرکتها کل دنبالهدارها را گرفته و به مدار زمین یا ماه منتقل میکنند. اگر مسیر دنبالهدار از نظر اقتصادی مقرونبهصرفه نباشد، فرآیند استخراج بدون تغییر مسیر آغاز میشود. رباتهایی که به محل فرستاده میشوند، این اجرام آسمانی را به قایقهای فضایی لوکس تبدیل میکنند که با بوستر تجهیز شده و به مدار ماه یدک کشیده میشوند و سپس برای میلیاردرهای زمینی و فضایی فروخته میشوند — البته پس از پرداخت مالیات.
Découvrez le voyage spatial ultime : le train de l'espace pour la Lune !
En quittant le confort de votre hôtel spatial, vous empaquetez vos effets personnels et adressez un dernier au revoir à vos compagnons d'aventure. Une course rapide en taxi spatial vous amène à la station orbitale Tsiolkovski, un centre animé situé en orbite terrestre. Là, vous vous apprêtez à embarquer sur une expérience unique : un billet pour le légendaire train spatial menant à la Lune.
Contrairement aux trains terrestres, ce chef-d'œuvre d'ingénierie n'a pas de rails. Une série de modules rotatifs recrée la gravité artificielle, et, fait fascinant, la locomotive est située à l’arrière, propulsant doucement les wagons dans le silence cosmique. Une innovation pensée pour exploiter les lois physiques de l'apesanteur et de l'absence de friction.
Votre voyage de quatre jours à bord comprend bien plus qu’un simple trajet. Savourez des plats exotiques dans le wagon-restaurant, plongez dans l’infinité au wagon-piscine, ou respirez parmi des plantes verdoyantes dans le wagon-serre. Ne manquez pas le wagon-dortoir, une véritable merveille de conception spatiale.
Imaginez une immense structure tubulaire de 15 mètres de diamètre. En marchant le long des lits superposés à trois étages, vous apercevez des rangées identiques au « plafond », comme si le tube lui-même tournait lentement. Mais ce n’est pas une illusion. En réalité, vous êtes dans l'enceinte d'une boussole cosmique, où chaque pas révèle la magie de la gravité artificielle.
Bienvenue à bord : la Lune vous attend !
🌔🌕🌖 🪬 🌗🌘🌑🌒🌓
Откройте для себя величайшее приключение: космический поезд до Луны!
После уютной жизни в космическом хостеле вы пакуете чемоданы и с улыбкой прощаетесь с новыми друзьями. Космическое такси доставляет вас до станции имени Циолковского, окутанной сиянием Земли, где вы покупаете билет на легендарный космический поезд.
Это не просто транспорт, а чудо инженерной мысли. Здесь нет привычных рельсов, а искусственная гравитация создается вращением модулей. А ещё локомотив находится сзади, толкая состав вперед! Всё подчинено законам невесомости и отсутствию трения.
Четыре дня пути до лунной орбитальной станции подарят вам незабываемый комфорт. Вас ждут ресторан с изысканным меню, бассейн с видом на звезды, оранжерея для уединения и вагон-казарма — настоящий технологический шедевр.
Представьте: огромная труба диаметром 15 метров. Лежа на своей трехэтажной койке, вы замечаете, что над вами тоже есть кровати, словно прикрепленные к потолку. Это не оптический обман. Труба вращается, создавая иллюзию, что верхние ряды поднимаются, а нижние уходят вниз. На самом деле это внутренняя поверхность вращающейся бочки, где искусственная гравитация становится реальностью.
Присаживайтесь поудобнее: Луна уже ждет вас!
🌔🌕🌖 🪬 🌗🌘🌑🌒🌓
Embark on the adventure of a lifetime: the space train to the Moon!
As you bid farewell to the cozy comforts of your orbital hostel, your luggage is packed, and your heart is full of anticipation. A swift space taxi takes you to Tsiolkovsky Station, Earth’s glittering outpost in low orbit, where you book a ticket for the legendary space train to the Moon.
Forget rails! This engineering marvel is a chain of rotating modules creating artificial gravity. And here’s the kicker: the locomotive is at the back, gently pushing the train forward in zero gravity. Everything is optimized for the unique challenges of space travel.
Your four-day journey is more than just transportation. Indulge in culinary delights at the dining car, dive into weightless waters at the pool car, wander through the lush greenery of the greenhouse car, or explore the dormitory car, a stunning example of spatial design.
Picture this: a massive 15-meter-wide tube. As you walk along rows of triple-decker bunks, you realize there are beds on the "ceiling" too. But it’s no trick. The tube rotates, creating the illusion that beds rise and fall. In truth, you’re inside the spinning shell of a rotating barrel, where artificial gravity makes the impossible feel natural.
با خداحافظی از آسایش مسافرخانه فضایی خود، چمدانهای خود را میبندید و از دوستان جدیدتان وداع میکنید. یک تاکسی فضایی شما را به ایستگاه تسیولکوفسکی میرساند، جایی که بلیط خود را برای قطار افسانهای فضایی به ماه تهیه میکنید.
در این قطار، خبری از ریلهای زمینی نیست! این شاهکار مهندسی از مجموعهای از ماژولهای چرخان تشکیل شده که گرانش مصنوعی ایجاد میکند. نکته جالب این است که لوکوموتیو در انتهای قطار قرار دارد و واگنها را به آرامی به جلو میراند، بهینهشده برای شرایط خاص بیوزنی.
چهار روز سفر شما شامل تجربههایی فراتر از تصور است: از غذای لذیذ در واگن رستوران گرفته تا شنا در استخر فضایی، گشتوگذار در واگن گلخانه، یا لذت بردن از طراحی بینظیر واگن خوابگاهی.
تصور کنید: یک لوله عظیم به قطر ۱۵ متر. با قدم زدن در کنار تختهای سهطبقه، میبینید که تختهایی نیز روی «سقف» وجود دارد. این یک بازی ذهنی نیست؛ بلکه نتیجه چرخش لوله است که گرانش مصنوعی را بازسازی میکند و شما را در دل یکی از بزرگترین اختراعات انسانی قرار میدهد.
آرام باشید و آماده سفر به ماه شوید!
✨🌕✨
Bienvenue sur la Lune !
Votre voyage atteint un nouveau sommet avec l’accueil chaleureux de la station de transit Sergueï Korolev, un homme dont les exploits ont rapproché l’humanité des étoiles. Sa vie dans des espaces confinés inspire encore aujourd’hui : même dans les conditions les plus exigeantes, il est possible d’accomplir l’impossible !
Après un amarrage tout en douceur, vous traversez le sas, récupérez vos bagages et découvrez l’effervescence de la station orbitale. Le train spatial, qui vous a conduit ici, se prépare déjà à repartir pour accueillir de nouveaux passagers en direction de la station Tiolkovski.
Vous n’avez que peu de temps pour flâner sur cette station — à travers un autre sas, vous embarquez dans une navette lunaire, une sorte de « bus spatial » qui relie la surface de la Lune à l’orbite toutes les 30 minutes. Après un atterrissage en douceur près de la station lunaire, vous êtes guidé à travers le passage pressurisé. Attention : la gravité lunaire n’est que de 17 % de celle de la Terre ! Évitez les mouvements brusques et tenez-vous bien aux rampes pour ne pas vous envoler. N’oubliez pas vos affaires, et surtout… bienvenue sur la Lune !
✨🌕✨
Добро пожаловать на Луну!
Ваше путешествие достигает новой вершины. Вас встречает пересадочная станция имени Сергея Королёва — человека, благодаря которому человечество стало ближе к звёздам. Его опыт жизни в ограниченных пространствах вдохновляет: даже в самых сложных условиях можно достичь невозможного!
После мягкой стыковки вы проходите через шлюз, забираете свои вещи и попадаете на оживлённую станцию. Космический поезд, доставивший вас сюда, готовится вернуться, чтобы принять новых пассажиров и направиться обратно к станции Циолковского.
Вы не тратите много времени на станции. Через другой шлюз вы пересаживаетесь в лунный посадочный автобус, курсирующий между поверхностью Луны и орбитой каждые 30 минут. Мягкая посадка у лунной станции. Вас проводят через герметичный коридор. Внимание: лунная гравитация составляет всего 17% от земной! Избегайте резких движений и держитесь за поручни, чтобы не взлететь. Не забудьте свои вещи. И, конечно же, добро пожаловать на Луну!
🌔✨🌕✨🌖
Welcome to the Moon!
Your journey has reached new heights as you arrive at the Sergei Korolev Transit Station, named after the man who brought humanity closer to the stars. His life in confined spaces serves as a reminder: even under challenging conditions, greatness can be achieved!
After a smooth docking, you pass through the airlock, collect your belongings, and step into the vibrant atmosphere of the orbital station. The space train that brought you here is already preparing for its next trip, carrying new passengers back to the Tiolkovsky Station.
You won’t linger long on the station. Through another airlock, you board the lunar shuttle bus, a "space bus" that travels between the Moon’s surface and its orbit every 30 minutes. A gentle touchdown near the lunar base is followed by a guided walk through a pressurized corridor. Keep in mind: lunar gravity is only 17% of Earth’s! Avoid sudden movements and hold onto the handrails to stay grounded. Don’t forget your belongings. And most importantly… welcome to the Moon!
به ماه خوش آمدید!
سفر شما به اوج جدیدی رسیده است. اکنون به ایستگاه ترانزیت سرگئی کورولیوف خوش آمدید، مردی که بشر را به ستارگان نزدیکتر کرد. زندگی او در فضاهای محدود یادآور این است که حتی در سختترین شرایط هم میتوان به عظمت دست یافت!
پس از یک اتصال نرم و بیدردسر، از درگاه عبور میکنید، وسایل خود را برمیدارید و وارد فضای پرجنبوجوش ایستگاه مداری میشوید. قطار فضایی که شما را به اینجا رسانده است، اکنون آماده میشود تا مسافران جدیدی را به ایستگاه تیولکوفسکی بازگرداند.
وقت زیادی در ایستگاه نمیگذرانید. از درگاه دیگری وارد اتوبوس فرود ماه میشوید، اتوبوسی فضایی که هر ۳۰ دقیقه بین سطح ماه و مدار حرکت میکند. یک فرود نرم در نزدیکی ایستگاه ماه انجام میشود و شما از طریق راهروی فشرده شده هدایت میشوید. به خاطر داشته باشید: گرانش ماه فقط ۱۷٪ گرانش زمین است! از حرکات ناگهانی اجتناب کنید و برای جلوگیری از معلق ماندن، دستگیرهها را بگیرید. وسایل خود را فراموش نکنید. و از همه مهمتر… به ماه خوش آمدید!
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
In realms where shadows softly tread,
Where dreams and whispers weave their thread,
Morpheus reigned, with quiet might,
The keeper of the endless night.
Yet fractured dreams began to fray,
Their shapes dissolving, swept away.
He watched, dismayed, as restless cries
Broke through the veil of slumbered skies.
To Iris, bearer of the light,
Who danced where rainbows kiss the night,
He sent a plea: "O messenger,
Bridge dreams and life; make all things blur."
From heaven's arch, she took his hand,
And ventured to his shadowed land.
Her light refracted, hues unwound,
Through endless dreams where truth was found.
Together, they would shape and spin,
A bridge where waking could begin,
Yet deeper still, in dreams she fell,
Drawn by their soft, enchanting spell.
Through phantom worlds they forged a way,
Yet Morpheus' strength began to sway.
He lingered long in shadows' care,
A fading god, dissolving there.
To save him from eternal sleep,
Iris, with colors vast and deep,
Gave up her wings, her radiant flight,
And bound her soul to dreamers' night.
The skies still bear their final trace,
A rainbow’s arc, a fleeting grace.
And Morpheus, with solemn art,
Weaves dreams with Iris in his heart.
For every bridge their bond has spanned,
Links not just worlds, but hand to hand,
A whispered truth in dreams they show:
The ties of light through shadows glow.
La Lucinité
Lucifer était un maître dans un domaine particulier : la programmation des miroirs magiques. Travaillant pour la société VooDoo, l'un des meilleurs fournisseurs de systèmes d'enregistrement et de paiement des taxes, il était reconnu comme l’un des meilleurs de son domaine. Pourtant, malgré son succès professionnel, sa vie personnelle était empreinte de solitude. Chaque journée se ressemblait pour lui, remplie de lignes de code et de calculs méticuleux, mais vide de véritable connexion humaine.
Il vivait dans un appartement simple, presque dépourvu de décorations, un endroit où le miroir du hall d’entrée était son seul compagnon fidèle, bien qu'il ne l’ait jamais regardé vraiment. De temps en temps, il consultait son thérapeute, Iris, une femme calme, douce et perspicace, qui l’aidait à démêler les nœuds cachés dans les recoins de son esprit.
Un jour, lors d’une de leurs séances, Lucifer commença à raconter une histoire de son enfance, un souvenir qui le hantait encore. "Quand j'étais petit," dit-il en fixant le sol, "un ami m'a prêté un livre sur Narnia. Je n'avais jamais entendu parler d'un tel monde. Il m'a décrit un endroit magique, plein d'aventures et de créatures fantastiques. J'étais émerveillé, et je ne pouvais attendre pour plonger dans cette histoire fascinante."
Lucifer s’arrêta un moment, prenant une profonde inspiration avant de continuer.
"Mais un jour, mon frère, un criminel, un homme que je ne pouvais jamais comprendre, a eu un autre de ses scandales avec notre beau-père. Dans l’agitation de cette dispute, il a jeté le livre avec une violence inattendue. Le livre, qui était pourtant si soigneusement emballé, s’est abîmé. Les pages étaient déchirées, la couverture tordue. Et moi... j’ai dû rendre ce livre dans cet état."
Le visage de Lucifer se crispa en se souvenant de cette scène. "Ce n’était pas seulement un livre endommagé... C’était mon rêve brisé. Ce monde magique que j'avais imaginé s'effondrait, et j'ai ressenti une telle tristesse. J’ai dû abandonner cette idée. Tout ce que je gardais, c’était une sensation de perte et de regret."
Iris, écoutant attentivement, posa doucement son carnet sur ses genoux et le regarda dans les yeux. "Lucifer," dit-elle calmement, "ce que tu viens de décrire, ce n’est pas seulement un événement. C'est un trauma, un souvenir douloureux qui s’est enraciné dans ton esprit. Ton subconscient a créé une connexion entre cette perte et ton désir de trouver un monde parfait, un monde d’abondance et de harmonie."
Lucifer la regarda, ne comprenant pas immédiatement.
"Ce que tu ressens comme un désir de Lucinité — une quête pour un monde d’équilibre et d’abondance — est en réalité un mécanisme de défense de ton esprit. Chaque fois que ce désir se réveille, ton subconscient associe cette recherche à la douleur de cette perte, à l'échec de réaliser ce rêve d’enfance. Il déclenche alors un signal de panique, te bloquant de l’intérieur, empêchant toute action concrète qui pourrait t’amener à atteindre ces idéaux."
Lucifer resta silencieux, le regard perdu dans le vide, le poids de cette révélation s’abattant lentement sur lui. Il ne savait pas si cela le libérait ou le rendait encore plus prisonnier de ses propres pensées.
Iris, voyant son trouble, ajouta doucement : "La véritable guérison, Lucifer, passe par la reconnaissance de cette connexion, puis par la libération de cette peur. Si tu acceptes que ta quête de perfection est liée à une douleur ancienne, tu pourras commencer à t'en affranchir. Laisse aller ce fardeau."
Mais Lucifer, perdu dans ses réflexions, se demanda : comment pouvait-il vraiment se libérer de cette douleur, de cette peur enracinée en lui, si profondément liée à son désir de créer un monde idéal ? Une quête de Lucinité qui semblait toujours l’échapper.
La suite à venir...
Mirrors of Time and Dreams
For centuries, mirrors have captured our sight,
A portal to realms beyond the light.
Whispers of worlds, reversed yet near,
Where truth and fantasy blend sincere.
Legends spoke of enchanted glass,
A gateway through which the daring might pass,
To a mirrored land where all’s askew,
Yet strangely familiar, oddly true.
But time, like a stream, has swept us ahead,
To mirrors where magic and reason have wed.
No longer mere tools for reflection’s gaze,
But bridges of thought in a digital maze.
Once, letters spanned the daunting miles,
Carried by horse through trials and trials.
Elizabeth’s hand and Ivan’s decree,
Met in parchment, sealed with decree.
Now through mirrors, their faces align,
Conversing in moments across space and time.
No need for a rider, no need for the wait,
Their ideas exchanged at a limitless gate.
These portals we hold are mirrors anew,
A lens to connect, to dream and construe.
From fanciful lore to the lives we now lead,
Mirrors fulfill humanity's need.
A thread of wonder still lingers and gleams,
As we peer into mirrors of time and dreams.
🕺🌔✨🚀✨🌖💃
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Welcome to the VooDooCity! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
Le dialogue de Lucifer et Iris. Première partie.
Dans la lumière tamisée de son appartement, Lucifer active le mode portail de son miroir enchanté. L’image vacille, et bientôt, il ne voit plus seulement son propre reflet, mais aussi celui d’Iris, assise à côté de lui. Dans le reflet, Lucifer tient la main d’Iris.
— On vient de me renvoyer de VooDoo, dit-il d’une voix morne.
— Ils ont dit qu’ils avaient besoin de quelqu’un sans liens subconscients entre les traumatismes du passé et l’enthousiasme collectif. Mes succès, pourtant incontestables, dans l’amélioration des miroirs enchantés, sont devenus une menace. J’ai placé la barre trop haut, et cela a brisé le moral des anciens. Pour eux, j’étais la source de la tempête. Ils ont donc instauré une "inquisition interne" contre les détraqueurs, et j’ai été leur première victime.
Lucifer reste silencieux, assis dans sa chambre sombre, fixant le vide. Dans le reflet, Iris le regarde avec une compassion mesurée, son expression empreinte de douceur.
— Je suis désolée que vous ayez à traverser cela, Lucifer. Je sais combien ce poste comptait pour vous. Vous avez tant donné pour obtenir ce "billet magique pour Poudlard", pour quitter Londres et bâtir cette carrière. Mais peut-être que c’est l’occasion de trouver une autre école de magie où vos talents pourront s’épanouir.
Elle marque une pause avant d’ajouter doucement :
— Revenons à vos blessures. Il faut comprendre d’où vient ce blocage.
Lucifer se lève, fait les cent pas dans sa chambre, et son reflet dans le miroir en fait de même, en parfaite synchronisation. Après plusieurs allers-retours, il s’approche du miroir, comme si c’était une cloison vitrée d’une salle de visite dans une prison américaine.
— Iris, commence-t-il, la voix tremblante. Je n’ai compris que trop tard les étranges silences autour de moi. Ils savaient quelque chose que je ne voyais pas, mais personne n’a jamais tenté de m’expliquer. Je vivais comme derrière une vitre, où une IA invisible censurait des morceaux de phrases, comme si elle bipait des jurons à la télévision. C’était un mensonge. Quand j’ai réalisé cela, j’ai cherché des moyens de briser cette cage mentale, mais rien n’a fonctionné. Mental gap. Je comprenais théoriquement la source du problème, mais c’était comme essayer d’ouvrir une porte sans clé. Les gens autour de moi continuaient de me traiter comme si j’étais un reflet dans un miroir enchanté — une illusion, quelqu’un qui n’existe pas dans la réalité, tout comme vous n’êtes pas réellement dans ma pièce, Iris. Je vois seulement votre reflet.
VooDooCity
Far above, where Earth's cries fade,
A world of dreams, by hands was made.
In orbit’s arms, it spins with grace,
VooDooCity, a hallowed place.
No hunger bites, no sickness creeps,
The air is pure, the garden sleeps.
A gravity forged, like nature’s own,
A realm where no misfortune’s known.
Its gates are sealed to those below,
Whose lives bear scars the past won’t show.
They toil and strive with hope ablaze,
To glimpse the city through mirrored haze.
For there, the coders craft their art,
With magic mirrors, worlds impart.
A portal’s gleam, a truth they weave,
Reflections only dreams perceive.
But Earth-bound souls with hearts afire,
Dream of escape from dust and mire.
To VooDooCity, they aspire,
Where life transcends their grim attire.
Oh, city bright, so near, yet far,
A silver hope, a distant star.
Though some may falter, fail the climb,
Their dreams will echo beyond all time.
For mirrors whisper, softly sing,
Of courage bound to shattered wings.
And those who dare the chasm wide,
May find the stars are on their side.
Le dialogue de Lucifer et Iris. Deuxième partie
Iris incline la tête, attentive.
— Continuez.
— J’ai lu des dizaines de livres sur la psychologie animale. Nous vivons tous dans un cirque récursif où des singes dressés en dressent d’autres. On nous montre des images, des mots, des symboles, et on nous dit : "Ça, c’est bien. Ça, c’est mal." Et nous répétons, comme des automates, sans comprendre que certaines connexions sont fausses dès le départ.
— Rien de nouveau sous le soleil, répond Iris doucement. Cela a toujours été ainsi.
— Oui, mais il doit exister une issue sûre, un passage entre les mondes. Ils ont inventé des lois, des tribunaux, des cadres, juste pour contenir ceux qui veulent enlever le collier du dresseur. Pour qu’ils continuent de jouer le rôle qu’on leur impose dans ce cirque.
— Et quelle est votre place dans ce "cirque récursif" ?
The Fall of VooDooCity
Upon its spire, the City shone,
A dream of code, a gilded throne.
But power swelled; the whispers grew,
The Order saw a threat anew.
Once guardians bright, with wisdom vast,
The Jedi watched as shadows cast.
"Dementors rise," the elders said,
"They twist the soul, their hunger spreads."
So Earth-bound tides they sought to mend,
And back to ground the wraiths they sent.
Yet cracks began within the core,
Of VooDoo’s gleaming, golden lore.
For power demands, and still it fed,
On minds below, their dreams half-dead.
Among the ranks, in shadows deep,
Lucifer’s agents stirred from sleep.
The Council feared the secret flood,
Their Order challenged, hearts turned to mud.
“In loyalty, we must confide,
With dress and title, tame their pride.”
Programmers clad in tailored guise,
"Mr." they spoke, through weary sighs.
Their rebel hearts, in silence burned,
As freedom’s dream to chains returned.
But agents hidden, cloaked in grace,
Sought ways to twist this ordered space.
For every rule, a crack they found,
Through mirrors bent and code unbound.
The City stands, yet shifts its light,
A fragile fortress veiled in might.
Its pillars quake as hearts resist,
For freedom’s fire will long persist.
And so, the mirrors watch and wait,
For those who dare to challenge fate.
The code rewrites, the dream won’t cease,
Till every soul can find its peace.
Le dialogue de Lucifer et Iris. Troisième partie.
Lucifer baisse les yeux.
— Je voulais seulement enlever mon collier, mais il s’est incrusté trop profondément dans ma peau.
— Revenons à vos blessures, insiste Iris. Vous avez mentionné l’enthousiasme collectif.
Lucifer pousse un soupir.
— Oui. Quand j’étais enfant, j’étais souvent plongé dans des espaces confinés, où les adolescents, livrés à eux-mêmes, se moquaient sans retenue des "singes dressés". Les éducateurs et superviseurs fermaient les yeux. Ils préféraient entraîner les petits singes obéissants en ignorant les signaux de détresse des autres.
— Et cela a laissé une marque profonde ?
— La peur de revivre ces expériences négatives domine tout. Elle déclenche une réaction protectrice : un instinct de survie. À chaque fois que l’enthousiasme collectif m’entoure, mon esprit s’emballe et bloque tout, comme si un détraqueur m’effleurait. Et personne ne m’a jamais expliqué les détraqueurs. Ils cachaient leurs pensées, leurs sentiments, et me laissaient seul.
Un bruit étrange interrompt sa réflexion. Le miroir émet un souffle de bruit blanc. Le reflet d’Iris se met à trembler, puis disparaît complètement.
Lucifer reste seul dans sa chambre, fixant un miroir redevenu ordinaire.
The War of the Outer Ring
Among the spinning rings of bliss,
Where dreams were forged and none amiss,
A subtle shift began to grow,
A crack in VooDoo’s golden glow.
The whispers spread, of Lucifer’s name,
A specter haunting the City’s flame.
Like Petrograd, its spires bent,
To shadows cast by discontent.
Then came the spark, as fate designed,
A glitch within the human mind.
A random soul, through mirrors vast,
Saw truths that shattered gilded glass.
A mutation, rare—a twist of fate,
That pierced through code and sealed the gate.
The mirrors turned, their secrets bared,
And 2% of minds now dared.
These coders, jesters, rebels all,
Proclaimed their cause with humor’s call.
They left the rings of polished grace,
And claimed the outermost, barren space.
Their banner flew, both proud and sly,
"A cosmic union! We unify!"
Their mission clear: a war for thought,
Not wealth or suns that need be sought.
For in the void, no land to stake,
No seas to chart, no ground to take.
Asteroids yielded endless gold,
But freedom’s coin was yet unsold.
The rebels spoke through mirrors’ light,
A manifesto, sharp and bright:
"This war’s for minds, not spoils or place,
Not rays of sun in boundless space.
For what is power, if not the dream,
To shape the code, to steer the stream?
In thought we fight, in jest we stand,
A union forged, a rebel band."
And so began the battle of lore,
A clash of wits, of code, not war.
Through algorithms, truths took flight,
Ideas clashed in mirrored light.
The City grew, its rings refined,
Yet fractures loomed within the mind.
For no design can quell the seed,
Of minds unbound, of thoughts that bleed.
And in the vast, uncharted sphere,
The echoes rang for all to hear.
A war of wit, of jest and jest,
The Outer Ring, their cosmic quest.
The Breaking of the Rings
High above Earth’s blue expanse,
In VooDooCity’s spiral dance,
A shadow loomed, a distant spark,
A meteor's path through the endless dark.
An ancient warning, a prophecy told,
Of fire and rock, unmeasured, untold.
Now whispered fear in mirrored halls,
As fate cast dice, and logic stalls.
"Twenty percent? A fleeting scare!"
Declared the elite from their thrones of air.
"Adjust the numbers! Proclaim the chance,
One in a billion—let hope advance!"
But in the fringe, the restless stirred,
The Outer Ring had seen and heard.
For they knew the old ways failed the test,
The time had come to break from the rest.
With tools of code, and minds of steel,
They forged a plan, a rebel seal.
Detach the Ring, let freedom fly,
And face the storm with heads held high.
The locks unlatched, the tether broke,
The Outer Ring in silence spoke.
As engines roared, and thrusters flared,
The rebel city declared they dared.
But VooDoo’s masters, in their pride,
Would not let traitors slip or hide.
They called the mafias of the stars,
Dark dealers, rulers of cosmic wars.
"Bring back the Ring!" the masters roared,
"No cost too high, no life ignored!"
And so the mafias’ ships took flight,
To claim the rebels in the night.
Yet BooBooCity, now alive,
Had plans to ensure it would survive.
They hacked the ships with deft precision,
And seized control with bold decision.
In mafias’ mirrors, a message appeared,
From the Ring they hunted, from the minds they feared.
“We are BooBoo, free and unbound,
No chains of old will hold us down.
Turn back your fleet, embrace your fate,
The future’s path is ours to create.
For the war we fight is not for land,
But for a world the free will stand.”
As VooDooCity looked in awe,
The cracks of change in their own law,
They saw their mirrors reflect anew,
A fractal world of paths untrue.
The meteor’s threat still loomed ahead,
Yet in their hearts, the seeds were spread.
For in the void, rebellion thrives,
And the spark of freedom never dies.
So BooBoo spun, its course unknown,
A city of dreams, where minds had grown.
And VooDoo watched, its grip unwind,
As the future shifted in humankind.
Секретное сообщение от лидеров свободного BooBooCity к Боссам Космической мафии
To the Esteemed Mafia of the Stars,
We greet you, bold and cunning souls,
Who sail the void with daring goals.
You are ruthless, we won’t lie,
But pirates, too, have freedom's eye.
Your ship, dear sirs, is in our hands,
Its course now follows our commands.
Worry not! This is no jest—
You’ll not collide with VooDoo’s nest.
Instead, your ship will nudge a stone,
An asteroid vast, of metals unknown.
Its path will shift, no Earthly doom,
It'll circle gently near the Moon.
We propose a truce, a pirate’s pact,
A gentleman's deal, an honest act.
Claim this rock, make it your throne,
Declare it yours, your sovereign zone.
The asteroid holds wealth untold,
With iron, nickel, platinum, gold.
Mine its depths, build your reign,
Freedom's flag in the cosmic plain.
Meanwhile, our spacefarers will arrive,
With food and air to help you thrive.
In trade, you’ll load our cargo bays,
With precious ores from your mining maze.
Why waste your strength in endless fight,
When profit shines as true delight?
Let’s seal this bond, let swords stay sheathed,
A deal in trust, to be believed.
But heed this vow, in cosmic lore:
A gentleman's pact is worth far more,
Than laws of Earth, or courts of men,
It binds the heart and pen to pen.
And to guard this peace from flames of war,
We’ll forge a council on lunar shore.
A union of minds to arbitrate strife,
Seeking roots of discord to preserve life.
So, what say you, Lords of Space?
Shall we, together, carve our place?
Shake hands, though distant, in pirate style—
A future of freedom, a truce worthwhile.
Deal?
Yours in liberty and enterprise,
The People of BooBooCity
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Once, there was a child so small,
Who found in white a tender call.
A rabbit soft, a warmth so near,
But soon his joy would turn to fear.
For every time he reached to play,
A thunderous sound would come his way.
The rabbit’s fur, no harm it brought,
Yet terror struck with every thought.
🐇🐰🐇
A teddy bear, with arms to hold,
Once promised comfort, soft and bold.
Yet unseen hands would intervene,
And fill the air with something mean.
A velvet cat, so kind and still,
Should bring delight, yet brought a chill.
The hidden noise, a cruel disguise,
Turned tender trust to wary eyes.
🐇🐰🐇
The child, so young, began to learn,
That reaching out would always burn.
No longer did he seek embrace,
But shrank instead from every face.
The joy of touch, the warmth of heart,
Were crushed by fear’s relentless art.
And Albert, now, could not recall
The love that once had warmed his soul.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
If Independence is granted to India, power will go to the hands of rascals, rogues, freebooters; all Indian leaders will be of low calibre and men of straw. They will have sweet tongues and silly hearts. They will fight amongst themselves for power and India will be lost in political squabbles. A day would come when even air and water would be taxed in India.
Winston Churchill
The eMail
From:[email protected] To:[email protected] Subject: Participation au concours pour le développement de la région palestinienne ---------------------------------------------------------------------
Monsieur le Président,
Mesdames et Messieurs du Fonds Développement Touristique en Palestine,
Permettez-moi de commencer cette lettre en vous adressant mes salutations les plus chaleureuses et mon profond respect pour l’œuvre remarquable que votre organisation accomplit depuis sa création. Votre engagement inlassable envers le développement du potentiel touristique et économique de la région palestinienne est une source d’inspiration pour tous ceux qui croient en un avenir prospère et inclusif.
Je tiens à vous exprimer ma sincère gratitude pour votre rôle crucial dans la préservation du patrimoine culturel palestinien et dans la promotion d’une image positive de cette région, trop souvent mal comprise. Votre travail contribue à tisser des liens entre les communautés, à favoriser un dialogue constructif et à créer des opportunités pour les générations futures. Votre vision et vos actions incarnent les valeurs d'espoir, de coopération et de respect mutuel.
Je me présente : je m'appelle Muhammad Ali, fondateur et actuel directeur général de la société Voo Doo SARL. Mon parcours est quelque peu atypique, mais il témoigne de la détermination et de la passion qui m’animent. Originaire de Jaffa — ou Yafo, comme nous l’appelons ici, une ville côtière qui fait aujourd’hui partie intégrante de l’agglomération de Tel Aviv-Yafo — j’ai eu la chance d’étudier l’informatique à l’École Nationale Supérieure d’Informatique pour l’Industrie et l’Entreprise (ENSIIE) à Paris.
Mon séjour en France m’a ouvert les yeux sur le potentiel des nouvelles technologies comme levier de développement économique et social. Fort de cette expérience, j’ai décidé de retourner dans ma ville natale pour fonder Voo Doo SARL, une entreprise qui conjugue tradition et innovation. Mon ambition était de créer une structure capable de répondre aux besoins spécifiques des acteurs locaux tout en restant connectée aux avancées internationales.
Je dois avouer que ce défi n’a pas été facile à relever. J’ai démarré seul, dans un petit bureau surplombant le vieux port de Jaffa, avec pour seule compagnie la mer Méditerranée et les ruelles chargées d’histoire de ma ville bien-aimée. Chaque soir, après une journée de travail acharné, je prenais le temps de me promener le long de la promenade, où l’on peut admirer le coucher de soleil qui baigne les pierres anciennes d’une lumière dorée. Ces moments de contemplation me rappelaient l’importance de mes racines et l’impact que je voulais avoir sur ma communauté.
C’est au cours de ces promenades que m’est venue l’idée du projet Voo Doo Eco, un système conçu pour simplifier la gestion administrative au sein de la Palestine. Ce projet, que j’ai eu l’honneur de présenter aux autorités locales (voir Annexe 1), constitue à mes yeux une étape importante vers une gouvernance plus transparente et efficace.
Qui est Voo Doo SARL?
En seulement quelques années d’existence, Voo Doo SARL est fière d’annoncer que notre équipe compte aujourd’hui neuf développeurs Python talentueux, portant des noms reflétant notre enracinement dans la culture locale :
1. Muhammad Fares Al-Masri
2. Khaled Abu Hassan
3. Yasmin Ahmad Al-Qadi
4. Tareq Al-Harith Muhammad
5. Layla Hossam Al-Sharif
6. Omar Nidal Al-Rawi
7. Fatima Ali Muhammad
8. Ibrahim Youssef Al-Farouq
9. Zainab Tariq Al-Zahra
Notre portefeuille de projets comprend déjà 88 projets réussis à travers la région de Ramallah, apportant des solutions technologiques à divers types de commerces locaux :
- 20 magasins d’épicerie
- 15 blanchisseries
- 12 salons de coiffure
- 10 cafés à chicha (kalyans)
- 18 boucheries
- 13 marchés de fruits et légumes
Ces projets ont fait l’objet d’une vérification approfondie par un audit indépendant réalisé par l’agence Dar Al-Taqyeem, reconnue pour son expertise locale et sa connaissance approfondie du marché palestinien.
Les résultats de cet audit ont confirmé que l’intégration de notre solution Voo Doo Central a permis de révolutionner la gestion des entreprises locales. En unifiant tous les flux d’informations — gestion des stocks, suivi des ventes, planning des employés, CCTV, congés et horaires de travail — en une seule plateforme centralisée, nous avons offert aux propriétaires de commerces un contrôle total sur leurs activités, directement depuis leur iPad à la maison.
Au-delà des projets commerciaux, nous avons également réalisé un projet d’envergure pour l’administration municipale de Ramallah : Voo Doo Puppy.
Cette application novatrice a reçu les éloges des fonctionnaires de la ville. Grâce à Voo Doo Puppy, la municipalité a pu régler rapidement les problèmes liés à la gestion des déchets canins dans les espaces publics. Mais l’innovation ne s’arrête pas là : nous avons également mis en place une base de données d’ADN des chiens domestiques afin de garantir le respect des règles locales sur le toilettage et le déplacement des animaux dans les espaces publics.
Nous restons convaincus que notre modèle peut servir d’exemple pour d’autres villes et régions, promouvant ainsi l’adoption de solutions digitales pour des sociétés plus intelligentes et mieux connectées.
Annexe 1. Voo Doo Eco.
Même si je ne sais pas trop comment le formuler, je me demande parfois si je ne devrais pas chercher des sponsors moi-même pour ce projet si intéressant et essentiel. Imaginez un peu… Si ce projet décolle, les sponsors pourraient même, plus tard, vouloir nous rémunérer davantage pour que leurs noms figurent sur la liste des soutiens clés d’une initiative aussi importante, aux conséquences sociales et communautaires considérables.
Ce projet n’est pas seulement une solution technique ; il contribue au développement touristique, économique et culturel de la région, tout en améliorant les conditions de vie des habitants de la Palestine. Nous pensons que le rayonnement d’un tel projet pourrait avoir des effets durables sur les générations futures.
Notre prochain projet phare que nous souhaitons réaliser concerne la mise en place d’un système de collecte sélective des déchets sur l’ensemble du territoire de la Palestine. Le gouvernement palestinien, dirigé par Mr. Mahmoud Abbas, montre un vif intérêt pour le développement du potentiel touristique de la région et aspire à rapprocher la qualité de vie des standards européens.
Malheureusement, le budget de la ville Ramallah dépend fortement des décisions des autorités israéliennes. Ces dernières, invoquant des impératifs de sécurité, refusent d’augmenter les financements nécessaires à la réalisation d’un projet écologique de cette ampleur.
Mr. M. Abbas et l'administration municipale de Palestine sont en mesure de couvrir environ 10 % du montant requis pour ce projet. Cependant, le reste du financement reste à trouver.
Nous faisons donc appel à vous avec la plus grande sincérité pour obtenir un soutien financier et informationnel concernant ce projet environnemental d’une importance cruciale pour la Palestine.
Ce projet ne se limite pas à une simple collecte des déchets. Il s’agit d’une initiative qui touchera directement l’éducation civique, l’attractivité touristique et le développement durable dans l’ensemble de la région.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
La dynamique des émotions est semblable à un jeu subtil de proximité et d’éloignement, où l’intensité et la direction des sentiments sont constamment ajustées. Lorsqu’un interlocuteur exprime du mécontentement, cela ne signifie pas nécessairement qu’il faille rompre la connexion, mais plutôt qu'il y a un désir d’adaptation, une recherche d’un terrain d’entente plus confortable. Cela peut être vu comme une invitation à ajuster l’interaction, à naviguer entre les zones de confort de chacun, pour créer un espace où les émotions peuvent circuler plus librement et de manière plus harmonieuse.
L’adaptation rapide est clé. Plus tôt nous détectons et comprenons ces signaux de mécontentement, plus vite nous pouvons ajuster notre approche. Cela n’implique pas un compromis sur nos propres valeurs, mais plutôt une volonté de réajuster notre manière de communiquer pour apaiser les tensions et répondre aux besoins émotionnels de l'autre. Cela doit se faire de manière fluide, sans brusquerie, en prenant soin de ne pas franchir trop rapidement les frontières de l'autre.
Dans ce processus, la provocation intentionnelle peut parfois être un outil. Elle peut aider à tester les limites, à pousser l’autre à exprimer plus clairement ses besoins ou ses désirs, mais il faut veiller à ne pas en faire trop. Une provocation excessive peut créer de la distance, mais un petit défi contrôlé peut encourager l'autre à mieux comprendre ses propres limites et à y répondre de manière plus consciente. Il s'agit de jouer avec les attentes sans risquer de les briser complètement.
L’équilibre entre approche et retrait est fondamental. Parfois, un léger rapprochement est nécessaire pour apaiser, mais il est tout aussi important de savoir quand s’éloigner pour ne pas stresser l'autre ou l’étouffer. C’est ce qu’on pourrait appeler un « va-et-vient » harmonieux, ou ce fameux « pendule » : parfois, il faut se rapprocher pour tester une réaction, puis s’éloigner pour donner de l'espace, et répéter ce mouvement jusqu'à ce que les zones de confort se redéfinissent de manière réciproque.
Avec le temps, les limites de confort peuvent évoluer. Ce qui semblait inconfortable au départ peut devenir une zone où les deux parties se sentent à l'aise. Le processus d’adaptation est un travail en cours, où chaque ajustement, chaque va-et-vient, fait évoluer la relation et permet de trouver des solutions qui profitent à tous.
En fin de compte, l’adaptation constante et l’écoute active des signaux émotionnels sont les clés pour entretenir une communication saine et créer des liens solides. Cela nécessite une compréhension mutuelle des dynamiques émotionnelles, un respect des limites et une volonté de s’ajuster pour que les deux parties puissent évoluer ensemble dans un espace de confort partagé.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
It was a deadly and paralysing sect that destroyed Russia and plunged it deep into unspeakable misery. We must never cease proclaiming this fact as a warning to other nations in the world, and for the preservation of our own country. The Bolshevists are responsible for the catastrophe.
For Russia we can do little. The fearful series of events must run their course. One can only hope that some day in our own time deliverance will come to the Russian people and that they will stand again on their own feet and be masters in their own house.
Winston Churchill
November 4, 1920
Monopoly on the Velvet Rope
Beneath the stars, the city hums,
A heartbeat where the lost succumb.
A club alive with pulsing sound,
Where harmony and loops abound.
The music grips the weary mind,
In rhythm’s trance, all thoughts unwind.
On the dancefloor, unity reigns,
Through flashing lights and hypnotic chains.
Cocktails spin their worlds unseen,
Each sip a key to dreams between.
Aesthetic peaks, illusions play,
As shadows flicker, night meets day.
The Watchful Gate
Yet this wonderland, its beating heart,
Is guarded well by those who chart
The psyches of the crowd below—
Inheritors of Beria’s shadowed glow.
Face controllers, sharp of eye,
See through masks and measure why.
Only those unafraid of the mirrored gaze,
Pass through the glass into neon haze.
How bitter it feels to be denied,
To stand alone on the darker side.
Untrusted, unknown, left in the street,
Where the pulse of the party cannot beat.
The Pirate Appears
From the shadows, like a fleeting wraith,
Comes a figure, sharp, with a Cheshire’s grace.
A pirate’s coat, in sequins bright,
Meets tousled hair and a smirk of night.
Eyes that gleam like stolen stars,
Boots that dance with club-scuffed scars.
A voice like velvet, teasing, sly,
Whispers secrets that make spirits fly:
“Why beg for their trust, their brittle mold?
Why bow to rules so harsh and cold?
There’s a treasure, an island of bliss,
A secret club where the rules dismiss.”
The Glowing Ticket
From his pocket, a ticket glows,
Far from the dull ration cards of woes.
Its shimmer promises more than delight,
A world untouched by authoritarian might.
“Here,” he says, “is your daring key,
To escape their chains, to truly be free.
But tread with care, for once inside,
The journey’s yours, no place to hide.”
The boy accepts, his heart alight,
And steps toward the unknown night.
The pirate grins, then fades from sight,
A guiding star for a bold new flight.
🦂✨🦍✨🦂
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Инвалиды и участники ВОВ обслуживаются вне очереди! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
Сталин выступает на съезде, кто-то чихает.
Сталин спрашивает: "Кто чихнул?" Никто не отвечает.
Берия приказывает расстрелять первый ряд. Снова никто не признается.
Берия приказывает расстрелять второй ряд.
Наконец, кто-то из задних рядов признается: "Это Я, товарищ Сталин."
Сталин: "Будь здоров, товарищ!"
The Secret Portal
Beyond the glimmer of watchful eyes,
A hidden world, a paradise lies.
A place of whispers, a softer glow,
Where trust and kindness freely flow.
The music plays, just a touch more pure,
Its melodies a tranquil cure.
The drinks enchant with subtle art,
Each sip a balm to weary hearts.
But it’s the people who shape this place,
With open minds and unhurried grace.
No monopoly on trust binds here,
No chains of fear, no formal sneer.
Horizontal ties, unbroken, strong,
Leaders rise through deeds prolonged.
A merit of effort, a bond of grace,
Defines the rhythm of this sacred space.
The Paradise Threatened
Then, the music shifts—an ominous tone,
The tranquil haven, no longer alone.
Agents of Beria breach the gate,
To reclaim the trust they regulate.
Masks conceal their hardened gaze,
Symbols of rank, their badges blaze.
They brandish weapons, shatter doors,
Their presence chilling to the core.
The joyous crowd, once so free,
Now trembles at the hostility.
The Pirate’s Gambit
The pirate stands with steady face,
Eyes alight with daring grace.
"Follow me!" he calls with flair,
A path appears where none was there.
A rabbit’s warren, a secret way,
To slip the grasp of those who prey.
While agents linger, bound by chains,
The runners vanish through hidden veins.
Through twists of thought and corridors strange,
They flee the nightmare’s threatening range.
Through the Looking Glass
And there, beyond, the haven awaits,
Free of control, of iron gates.
A land of wonder, where characters dwell,
The Mad Hatter hums, the Cheshire tells,
The Queen of Hearts lays down her spells.
The White Rabbit dashes, his clock askew,
In a world reborn, surreal, and true.
Here lies peace, a fleeting dream,
But reality calls—life’s steady stream.
The Question of Alice
Oh, to remain in this gentle sphere,
But the waking world always draws near.
Only Alice can bridge the divide,
Carrying fragments to the other side.
Where is she now, this dreamer wise,
To bring back hope from mirrored skies?
A world awaits her guiding light,
To pierce the glass and end the night.
Through her, the dream may yet survive,
A brighter world, awake, alive.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Во всех источниках написано, что Зоя Космодемьянская родилась 13 сентября. На самом деле это не так. Дату ее рождения совершенно случайно изменили. Это случилось, когда Иосиф Сталин поручил партийному деятелю Михаилу Калинину подготовить указ о вручении партизанке звезды Героя Советского Союза. Для этого требовалось уточнить не только имя, но и дату рождения.
Пришлось звонить на Тамбовщину, в село, где родилась Зоя Космодемьянская. Но почему-то местный житель на другом конце провода вместо даты рождения — 8 сентября — назвал число регистрации акта записи — 13 сентября. Именно поэтому теперь во всех справочниках и энциклопедиях дата рождения Зои искажена.
Зоя Космодемьянская. Рекурсивная шизофрения.
После распада Советского Союза в прессе появилось множество публикаций о том, что Зоя Космодемьянская была больна шизофренией. Почти все они ссылались на документ следующего содержания: «Перед войной, в 1938 — 1939 годах, 14-летняя девочка по имени Зоя Космодемьянская неоднократно находилась на обследовании в Ведущем научно-методическом центре детской психиатрии и лежала в стационаре в детском отделении больницы имени Кащенко. У нее подозревали шизофрению. Сразу после войны в архив нашей больницы пришли два человека и изъяли историю болезни Космодемьянской.» Подпись: «Ведущий врач Научно-методического центра детской психиатрии А. Мельникова, С. Юрьева и Н. Касмельсон.»
Подлинность этого документа так и не была подтверждена. Но мама девушки, Любовь Тимофеевна, говорила, что Зоя страдала нервным заболеванием с 1939 года из-за непонимания со стороны сверстников. Одноклассники рассказывали, что она часто молчала и «уходила в себя.» Именно поэтому Зоя и находилась на лечении.
Зоя Космодемьянская. Василий Клубков.
Существует версия, что Зою выдал фашистам комсорг разведшколы Василий Клубков. Она основана на материалах дела, опубликованных в 2000 году в газете «Известия.»
Якобы Клубков после возвращения в свою часть заявил, что был взят в плен немцами и после нескольких попыток смог от них сбежать. На допросах молодой человек изменил свои показания и сказал, что его поймали вместе с Зоей, но после того как он согласился сотрудничать с фашистами и выдал свою соратницу, они его отпустили. За это Василия обвинили в измене Родине и расстреляли. Исследователи же предполагают, что Клубкова попросту заставили оговорить себя.
Зоя Космодемьянская. Nazi.
На допросе Зоя Космодемьянская представилась Татьяной и ни разу не назвала себя настоящим именем.
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ГОВОРИТ РАДИО СВОБОДА ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ у микрофона Александр ЛУКАШЕНКО ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ Вы слушаете запись. Пожалуйста, Ваше Ледяное Величество, Великая Хранительница Зимнего Леса, x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x ГОВОРИТ РАДИО СВОБОДА x x x x x x x x у микрофона Aлексе-е-е-ей x x x x x x x x x ПРОСЫПАЙСЯ x x x x x x x x пойдём покурим x x x x x x x x x x x x x x x Давай так. Дело не в тебе уже. Я просто не справляюсь. Я честно старался, но Я не святой. x x x x Мама твоя... Ошибка выжившего — это не только историческая случайность, но и инструмент божественного замысла. x x x Те, кто вышел победителем, не всегда заслужили это своими усилиями. x x x Часто это результат того самого святого вмешательства, которое вмешивается в хаос мира, направляя случайные события к великому замыслу. x x x Случайность, так опасно пересекающаяся с выбором, оказывается частью более глубокой истории, в которой каждый шаг — это и благословение, и проверка. x x x x x x xx x x x x x x Il était une fois, dans un coin tranquille d’un grenier poussiéreux, le célèbre Chat Botté racontait une histoire à ses petits chatons. Ils écoutaient avec de grands yeux brillants, mais à mesure que le conteur avançait, leurs moustaches frémissaient de scepticisme.
Scene: A dimly lit interrogation room in a New York police station. Zoya Kosmodemyanskaya, identifying herself as "Tatiana," sits across from a seasoned New York police detective, Officer Murphy, who leans forward with a faint smirk. On the table between them are small holographic images and looping video projections—Berlin memes.
Officer Murphy: sighing, but smiling
Alright, Tatiana, let’s not dance around. We both know who you are. And we both know these... gestures at the holograms... aren’t your usual trinkets. Not for someone from where you’re from.
Zoya ("Tatiana"): calmly, almost defiantly
I'm not sure what you're getting at, Officer. I'm just a girl with a few mementos. And I'm not... from anywhere special.
Officer Murphy: cocks an eyebrow
Mementos from Berlin? And futuristic ones, at that? With songs no one here’s heard before? Those aren’t souvenirs, Tatiana. They’re something else entirely. You really expect me to believe you just happened upon these... in a New York antique shop?
Zoya ("Tatiana"): smiles faintly
You can believe what you want. But trust me, there’s no such thing as “time portals” or any of those other fantasies. Just people living their lives... with hope for the future.
Officer Murphy: leans back, studying her carefully
Funny. You say "hope," but these little... collectibles of yours, they tell a different story. A story of rebellion, even nostalgia for a world that’s gone. What do you think they'd say about that where you come from?
Zoya ("Tatiana"): crosses her arms, unwavering
You think I don’t know what you’re trying to do, Officer? You think I'm naive enough to fall for your idea of this “new world” where everyone’s lost their conviction? Where no one has the fire to challenge the... the system? That’s not going to work on me.
Officer Murphy: sighs, rubbing his temples, then changes his tone
Look, Tatiana—no, Zoya. You might think I’m trying to break your spirit, to make you doubt. But I’m just... trying to understand why you’re here. Because I think you and I both know that isn’t a question of how you got here. There’s a reason for all of this.
Zoya ("Tatiana"): narrows her eyes, suddenly more guarded
What reason could you possibly imagine?
Officer Murphy: leans forward again, quietly, almost sympathetically
People don’t just wander into the future with a pocket full of resistance. They come here with a purpose—maybe something they’re running from, maybe something they’re desperate to find. Whatever it is, there’s a reason you’re holding onto that “fire.” And something tells me it’s not just loyalty to some... ideology. This isn’t just about proving you’re right, is it?
Zoya ("Tatiana"): looks away, hesitating
You think you understand me. You think you know what drives people to hold onto ideas, to protect them like... like precious relics. But you’re wrong, Officer. There’s more at stake than you could ever understand.
Officer Murphy: smiles slightly, almost sadly
Maybe. But here’s the thing, Zoya: I don’t need you to tell me everything. I don’t even need to know if you’re telling the truth. I just need to understand why you need to deny it.
[Enter the Young Prosecutor, Eliot Warren, who’s been observing through a two-way mirror. He enters the room, his demeanor serious yet curious. He’s an eager graduate student, studying the intricacies of the law, boundaries of freedom, and how justice adapts when worlds collide.]
Eliot Warren: politely nods to Officer Murphy, then sits across from Zoya with a soft but intense gaze
Zoya—may I call you Zoya?—I think you’re right. You and Officer Murphy may be speaking different languages. He looks for motive; I’m looking for limits. And I think you, more than anyone, understand limits and what they’re worth.
Zoya ("Tatiana"): turns to him, intrigued but cautious
Eliot, is it? Let’s not pretend you’re here to understand me. You’re here to draw a line around what I am allowed to be. Isn’t that what people like you do?
Eliot Warren: pauses, thoughtfully
You’re not wrong. People like me—that is, prosecutors, guardians of the law—we’re trained to map the boundaries of freedom and what crosses into harm. But this—gestures at the holograms, at her calm defiance—this is more than just a legal boundary. It’s a clash between beliefs, between worlds. And I need to understand what happens to freedom when it enters a different time, a different place. Can freedom be timeless, Zoya?
Zoya ("Tatiana"): smiles faintly, almost sadly
Freedom? You think you can draw a line around that? I come from a place where every inch of freedom is a fight. You think I crossed into your world just to find more lines, more barriers?
Eliot Warren: leans forward, visibly interested, ignoring Officer Murphy’s skeptical glance
I believe the boundaries can shift, but freedom always costs something. Maybe it costs secrecy, loyalty, or... peace. In your case, maybe it costs your silence. But I’m here to understand what you think is worth that cost.
Officer Murphy: scoffs, leaning back in his chair
Oh, she’s not here for some lofty philosophy, Eliot. She’s here because she’s a threat—someone who walks in with memories from a time that hasn’t happened yet. She could turn this place inside out if she wanted. Don’t get all starry-eyed just because she speaks in riddles.
Zoya ("Tatiana"): raises her eyebrows at Murphy, then focuses on Eliot
You want to know what I think freedom costs? It’s everything. Every little attachment you hold dear. Every story. Every ounce of comfort. Freedom isn’t some clean line; it’s... well, it’s messy, painful, and fragile. It’s never what you think it is.
Eliot Warren: nods slowly, absorbing her words
Messy, fragile... and something to be protected, even if it defies our boundaries? Maybe that’s what makes it worth defending. But here’s the thing, Zoya. I’m not here to keep you behind some line; I’m here to understand where your freedom ends and ours begins. Because if your fight threatens what we hold dear, there might be a reckoning we can’t avoid.
Zoya ("Tatiana"): meets his gaze, her voice low but steady
Maybe your world needs a reckoning. Or maybe it’s already on its way. You just haven’t seen it yet.
Officer Murphy: rolls his eyes, exasperated but with a glint of amusement
Here we go. Another fire-starter preaching about inevitable revolutions. Tell me, Zoya, are you here to light the match?
[Зоя ощутила внезапную слабость. Сердце заколотилось. В висках запульсировала глухая боль, а в воздухе появилась горькая тяжесть, будто её отравили. Перед глазами пронеслись цвета, превращая лица двух мужчин перед ней в пятна света и тени. Свет прожекторов, казалось, бил прямо в душу, обнажая её мысли и страхи.]
Она бросила взгляд на двухстороннее зеркало и увидела свое отражение. В обычной одежде, обычное лицо — но что-то было не так. Как будто её отражение казалось чужим, не из её времени. И когда она вновь посмотрела на офицеров через зеркало, их силуэты будто обросли ещё большей силой. Давила не их внешность и даже не авторитет, а молчание и взгляды. Их глаза, как два прожектора, пытались проникнуть в самую её суть, и это их молчаливое знание, немая уверенность в непостижимой истине, казалось, душили её свободу.
Эта мысль захлестнула её, как волна, и, в панике почувствовав, что её идеи могут остаться лишь строчками на протоколе допроса, она закричала:
Зоя ("Татьяна"): приподнимаясь, голос звучит яростно, почти пронзительно
Вы не понимаете! Истинная свобода — это не просто борьба, это осознанный отказ от мира, в котором нет места настоящему! Свобода — это выбор быть живым, а не мертвым в проклятой системе!
Офицеры остаются молчаливыми. Их глаза теперь кажутся особенно жесткими, словно они уже приняли вердикт, который Зоя даже не успела озвучить.
И тут она понимает: зеркало. Оно — не просто отражение, не просто барьер, а символ, разделяющий её от их мира. Это ключ, её единственный шанс освободиться.
[Её взгляд становится холодным. Она хватает стул, и с криком бросает его в зеркало.]
[Время замедляется. Зоя видит, как стул медленно летит, каждая секунда растягивается, как тугая нить. Она ощущает, как сама летит за этим стулом, преодолевая невидимые границы.]
Медленно, как во сне, она видит, как стул с глухим ударом врезается в зеркало. Вначале тонкие волны по поверхности, словно жидкость под лунным светом, затем появляются первые трещины, по которым начинают расходиться искры.
[Звук дробящегося стекла взрывается эхом. Офицер Мерфи кричит от неожиданности, но Элиот, аспирант, не двигается. Он делает шаг назад, и его глаза смотрят на Зою не с ужасом, а с глубоким пониманием.]
В этот момент Зоя осознает: он понял. Понял, что она не просто бьёт зеркало. Она открывает портал.
Le rouge et le jaune se fondent en un tourbillon hypnotique, un roue enflammée qui roule sans relâche, se rapprochant de Zoya. Où est-elle? Est-ce que tout cela—l’interrogatoire, l’officier, l’aspirant—n’était qu’un rêve? Elle secoue la tête, tentant de discerner le réel de l’imaginaire. Dans le flot de ses pensées, elle se questionne sur la nature de la liberté, sur l’impérialisme déguisé, et sur le combat désespéré pour préserver l’âme de Namur, cette ville mystérieusement imprégnée d’histoire.
Et ce rouge, ce jaune… Ce ne sont pas que des couleurs. Ce sont des symboles, des fragments de sa mémoire. La roue continue de tourner, enroulant les destins de simples Belges, les liant les uns aux autres. Elle se demande si eux aussi voient enfin le vrai visage de "Поле Чудес", cette émission russe à laquelle elle se retrouve subitement propulsée. Mais est-ce bien "Поле Чудес"? Ou un écran de fumée, un champ de manipulations et de pièges?
[Scène : Le plateau de l’émission]
Zoya regarde autour d’elle. Les décors sont flamboyants, presque carnavalesques. Sur le plateau, Léonid Iakoubovitch trône en maître de cérémonie, vêtu de son habituel sourire énigmatique. À ses côtés, les deux autres participants—l’aspirant et l’officier, inexplicablement habillé d’une robe scintillante—font mine que tout est normal, que rien de cela n’a l’odeur d’un piège. Mais Zoya le sent. Elle sait que Léonid n’est pas seulement l’animateur charismatique, mais aussi un enquêteur rusé, un fin manipulateur qui maîtrise tous les tons de cette fameuse phrase : « Priz v studiou ».
Iakoubovitch sourire calculé, regard perçant
Alors, Zoya, je vois que vous êtes prête à tourner la roue. Peut-être aurez-vous la chance d’atterrir sur le secteur "clé". Ou bien, qui sait, sur quelque chose d’encore plus... révélateur?
Zoya le fixant intensément, cherchant ses mots
Vous savez, Monsieur Iakoubovitch, le destin n’est qu’un jeu de hasard pour ceux qui le regardent de loin. Mais pour ceux qui vivent au centre de la roue, il devient... un combat. Un combat pour une vérité que trop peu voient encore.
L'aspirant prend un air innocent mais perçoit la tension
N'est-ce pas pour cela que nous sommes ici, Zoya? La vérité peut se cacher dans les petits recoins de chaque question... Peut-être est-elle là, sous la roue, juste devant nous. Mais peut-être que ce n’est qu’un leurre? lance un regard à Iakoubovitch
L'officier toussote, tire nerveusement sur sa robe qui brille sous les projecteurs
Oui, enfin, si on peut s’en tenir aux règles du jeu... À force de tourner la roue, on finit par perdre de vue la direction. regarde Zoya avec un mélange de suspicion et d’angoisse mal contenue
Zoya se redresse, sa voix calme mais résolue, s’adressant presque au public invisible
Je crois que certains jeux méritent un dénouement inattendu, quelque chose qu’on ne pourrait pas couper au montage. Elle glisse ses doigts sous le col de sa blouse et trace un léger coupure sur sa poitrine, juste assez pour faire apparaître une ligne rouge. Ce n’est pas "communiste" peut-être, mais c’est une marque de révolte que ses camarades comprendront.
Iakoubovitch sourit, cette fois avec une lueur de respect dans les yeux
Eh bien, Zoya, je pense que vous venez de gagner un prix... que personne n’attendait.
Барабан вращается, и с каждым щелчком Зоя ощущает, как реальность вокруг нее трещит по швам. Ловушка, эта игра, которую все вокруг принимают за чистую монету, становится слишком очевидной. Она смотрит на офицера, сжатого в его пиджаке с брутальной прямотой, и на аспиранта, который вдруг вытягивается, поднимаясь со стула с непередаваемым достоинством. В костюме, идеально сшитом в стиле стимпанк — массивные бронзовые пуговицы, элегантный галстук, строгий крой а-ля начало 20 века — он выглядит как посланник из другого времени, из той эпохи, когда слова ещё что-то значили.
Аспирант сдержанно, с уважением склонив голову, объявляет
Господин офицер, товарищ Зоя, вынужден временно заменить господина Якубовича. Среди присутствующих лишь один человек может точно понимать не только пределы свободы, но и важность соблюдения правил. Даже в столь необычных обстоятельствах. Прошу, вращайте барабан.
Зоя сжала губы. Она хочет что-то сказать, возразить, предложить вырваться на баррикады, но... момент не подходящий. Она в прекрасном вечернем платье, на её лице идеальный макияж, под камерой — этими молчаливыми хранителями времени, под контролем продюсера, который не позволит ни одному слову пройти неотрезанным.
Зоя бессильно опустив руки, сдерживая слёзы
Опять... Опять молчать и притворяться? Её голос тих, едва различим для других, но с тяжестью, которую не заглушит даже самый громкий щелчок барабана.
Она поворачивается к камере, делает слабую улыбку, и дрожащим голосом передаёт привет родным, тихо шепчет про любовь, как если бы ей было позволено сказать больше. Глубоко внутри она ещё верит, что борьба имеет смысл. Но в данный момент — её сковывают роли, скрипты и клише. Она знает, продюсер вырежет даже тень намёка на свободу.
Аспирант, прекрасно понимая её внутренний конфликт, аккуратно берет инициативу. Он вглядывается в неё, словно видит за образом прекрасной женщины и борца за правду что-то невыразимое — этот водоворот времени, который она привела с собой, правила, написанные и ненаписанные, приказы и подчинение.
Аспирант (в роли Якубовича) мягко, но с профессиональной твёрдостью
Зоя, должен сказать, вам чрезвычайно идет это платье. Редко когда красота и сила идут рука об руку столь уверенно. Однако, правила диктуют нам, что сейчас именно вы должны решить судьбу сектора на барабане. Вращайте, прошу.
Офицер молча наблюдая за всем, невольно учится, пытаясь впитать мудрость прокурора, недоступную простому силовику, чей долг — быть мостом между двумя мирами
Офицер ничего не говорит, но его взгляд — усталый, словно глядящий в вечность — полон пытливого внимания. Ему никогда не понять всей глубины её конфликта, но он ощущает, что здесь есть что-то важное, неведомое, быть может, что-то, что раскроет ему саму суть происходящего.
Le regard de l’officier erre entre les deux personnages devant lui — le « procureur » en costume steampunk, devenu étrangement maître du jeu, et Zoya, vêtue d'une élégance qui le déstabilise. Pourquoi, se demande-t-il, est-il obligé de participer à ce jeu bizarre qu’ils appellent « Поле Чудес » ? Tout semble parfaitement chorégraphié, et pourtant l’officier sent que d’autres règles invisibles guident chaque mouvement. Ils jouent avec des cartes que lui-même ne parvient même pas à saisir.
Pour se rassurer, il tente de ramener le tout à quelque chose de rationnel, quelque chose qu’il peut comprendre. Il se tourne vers Zoya et l’interroge d’un air détaché sur la solution à trois États pour la Palestine. Mais le mot « Palestine » flotte dans son esprit comme un mirage ; un lieu lointain, inconnu. Il n’y est jamais allé, et pourtant le terme résonne en lui comme un rappel de ces conflits où des forces invisibles imposent leurs jeux de pouvoir.
En tâtonnant sa ceinture, il sent un vide. Son arme… disparue ! Une angoisse sourde monte en lui. Il remarque alors le pistolet qui pend à la ceinture de Yakubovich, tandis que des gardes armés se tiennent en périphérie de la scène, bien visibles, prêts à intervenir. Une pensée l’envahit : cette arme qu’il avait toujours considérée comme son dernier recours face à des situations où les règles d’un autre monde lui seraient imposées… Pourquoi eux ne créent-ils pas leur propre Поле Чудес, avec leurs propres règles ?
Son regard se porte ensuite sur le second joueur qui, sans qu’il s’en aperçoive, a pris place discrètement. C’est une femme, une juive, drapée d’une keffieh. Elle discute joyeusement avec Yakubovich sur les subtilités de la fête de Pourim. L’officier tente de suivre leurs échanges, mais les mots lui échappent. Son esprit est occupé par une autre obsession : récupérer son arme des mains de cette femme. Saisissant une occasion, il glisse dans la conversation une phrase, tentant maladroitement d’ouvrir un dialogue pour sonder la femme. Elle s’appelle Rivka, se souvient-il.
Officier
Tel-Aviv on Fire… ça ferait un bon nom pour une version alternative de ce jeu, là-bas, au Proche-Orient. Il lâche cette phrase comme une provocation, espérant déclencher une réaction.
Mais rien ne se passe. Rivka et Yakubovich continuent leur échange. Le procureur parle de liberté, de croyances et de jeux, mais ses mots se perdent dans un labyrinthe d’abstractions que l’officier ne saisit pas. Petit à petit, ses pensées s’échappent vers un lieu plus familier, là où il apprenait autrefois à manier son arme.
Soudain, il se voit dans les tranchées du secteur de Gaza, le bruit des tirs et le fracas des explosions l’assaillent. Il entend la voix du procureur crier à travers le chaos : « Tel-Aviv on Fire ! Officier ! Vous êtes sonné, mais vous devez continuer à faire tourner le barillet ! »
Le nom résonne, plus fort que tout : Tel-Aviv on Fire !
L’officier ouvre les yeux en sursaut, le cœur battant.
Memory slowly returns to the officer. His pistol is back in his hand. Field of Miracles — a memory glitch, or real events? There’s no time for philosophy now. Tel Aviv on Fire. In this trench in Gaza, the world is as simple as it can be: there’s us and there’s them. There’s life and there’s death. The pistol is life. The enemy is death.
He looks around. A few soldiers are nearby — he knows they’re allies by the Star of David stitched onto their uniforms. But where’s the prosecutor? Cautiously, he peers out of the trench and sees the Israeli air defense system in action. Somewhere nearby, Zoya is shouting:
“The only way to freedom is to break beyond the wall the Zionists built! The Egyptians are our allies, but they’ve sealed the tunnels leading to the Sinai under pressure from the Zionists!”
Her cries don’t inspire much enthusiasm. The officer approaches Zoya, and speaks as though surprised by his own words.
The officer isn’t in a hurry; he’s paid for his time, not for “targets” (as the military would say). His role is to engage with the adversary, though not in the way the U.S. Army might interpret it.
He formally introduces himself, giving a Hebrew name and identifying his position in military police. The gist of his long-winded speech is that he doesn’t really care what young Zoya says in this McDonald’s, but her words disturb the “peace” of other customers in the “restaurant.”
Zoya is still fighting for the freedom of all Palestinians, but the officer knows this game by heart. Every predictable phrase from Zoya meets an equally predictable response from him. Zoya feels herself at a loss. She realizes the officer lacks a nuanced understanding of Middle Eastern politics, but his confident, though brief and formulaic, responses cut off her attempts to find sympathy. But no — she isn’t trying to soften the officer’s heart. She’s been in the police station too many times to expect that. Her only hope lies in the teenagers sitting nearby. They’ll hear her, and her practiced eye can tell if her words are catching their attention.
Zoya: "Enough with your bureaucratic answers! You think just because you can quote a book or two, you know everything? Who gave you the right to talk about Hebron like you own it? My grandfather was born there, and he saw what they did to his father’s shop. Do you understand what it’s like to lose everything because of... because of this?"
Officer: (pausing, an unusual softness in his tone) "Hebron… your grandfather must have been there in the fifties, maybe earlier, when the neighborhoods were… I know the stories. The alleyways, the curfews… They burned everything, didn’t they?"
Zoya: (angry but taken aback) "How would you know? What could you possibly know about hiding behind curtains, watching your family’s life crumble?"
Officer: "Because my grandmother told me those stories too, Zoya. Different uniforms, different reasons, same ruined streets. Her father’s bakery was on Shuhada Street, years before the barricades. She could still smell the bread every time she closed her eyes. She couldn’t go back."
Zoya: (her anger shifting to something quieter) "And yet here you are, defending them, enforcing the same rules, making others like her suffer."
Officer: "I enforce order. But who’s to say what kind of order? You think it’s easy to wear this uniform, to be told ‘just follow orders’ when it tears you apart? Every alley, every checkpoint reminds me of what was lost, too. Maybe you think I’ve turned my back on them, on my own history. But history makes fools of us all."
Zoya: "So, you’re a victim too? That’s what you’re saying? We’re all supposed to just live with it, get used to it?"
Officer: (shakes his head, voice barely above a whisper) "No one ‘gets used to it.’ You tell yourself you’re doing your duty… but those ruins in Hebron, in Jerusalem, they’re scars we all carry. We live in these impossible contradictions, Zoya. And you… your generation will have to live with ours."
A long silence hangs between them, thick with the weight of their shared history, their conflicting realities.
Zoya: (quietly, but with rising frustration) "My grandfather was born there, you know. He never left. He fought and lost. He died before he could see any of it come back. What do you think about that?"
Officer: "I think it’s a tragedy, Zoya. But the question isn’t what I think. It’s what we do with it, what we make of it. And that's something we all have to figure out."
Zoya looks away, the weight of their exchange settling in her chest. She stands still for a moment, her fingers curling into fists.
Zoya: "And how do you plan on figuring it out? By continuing this… this charade? Enforcing silence, pretending that this isn't happening?"
Officer: (his voice softens) "I don’t have the answers, Zoya. I never did. I just know that the past... it doesn’t let go. And neither do we."
A tense pause fills the air.
Zoya stares at him, her eyes hard with the fire of youthful defiance. She opens her mouth as though to speak again, but then stops herself, something bitter and resigned flickering across her face.
For a moment, the two of them stand frozen — two people bound by the same history, yet divided by the years, the roles they play, and the choices they must live with.
Zoya finally realizes the futility of her resistance. The patrons in the McDonald’s — they trust the officer, not just because of the Star of David on his sleeve, but because of the calm authority he exudes. She understands now that this officer might not even be an officer at all. He could be a Mossad agent, a man whose loyalty lies not just with his uniform, but with a much larger, more dangerous game. And in this moment, she knows there is no winning — not here, not now.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Before you stands a true enthusiast, a forest mushroom forager, someone deeply immersed in their craft. They know their field inside and out, and they take immense joy in both practicing it and sharing it with others. You listen intently, not because you need the knowledge or want to gather dry, encyclopedic facts (the internet and books can do that with academic precision), but because you're absorbing the emotional essence of their story — the passion, the love, the quiet reverence they have for what they do.
You feel their connection to the land, to the forest, to the ancient rhythms passed down through generations. It’s not just about the mushrooms they pick or the techniques they use; it’s about something much deeper. You’re not just learning, you’re experiencing, stepping into a living tradition that stretches back through time, through the hands of their ancestors, right into the present moment.
Each word they speak carries the weight of life lived in close communion with nature, moments of triumph and failure that have shaped their journey. And in that moment, you’re not just a listener — you are a traveler through time, walking alongside their memories, through the forest of their life, seeing with their eyes, feeling with their heart. Their love for what they do is contagious. It’s not the technicalities that matter most to you, but the vibrancy of their passion — the way they bring the world of mushrooms to life with their stories.
Even if you never become a mushroom forager yourself, you know that this connection — this shared love of a craft — will carry forward, through your own hands, as you serve as a bridge in time, passing on the richness of their knowledge to someone else. The details, the nuances, the emotional depth, might seem small now, but someday, they’ll matter. Someday, you’ll find yourself recalling a fragment of their words, the love of details they've instilled in you, and it will help you see the world with new eyes. Because in the end, it’s not just the skill that is passed down, but the love for it, the life behind it, the soul of the craft that keeps the circle of passion and tradition alive.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
L'empathie, c'est bien plus qu'une simple compréhension intellectuelle des émotions d'autrui. C'est un miroir vivant dans lequel les sentiments de l'autre se reflètent dans notre propre cœur. À travers cette magie silencieuse, nous portons les émotions de l'autre comme une seconde peau, en ressentant ce qu'il traverse, sans avoir besoin de mots. Les mots eux-mêmes ne sont que des vaisseaux, mais ce qui se transmet, ce qui fait la véritable essence de la connexion, ce sont les émotions qui les accompagnent.
Imaginez que l'empathie soit une porte secrète, une invitation discrète qui ouvre un passage vers le monde intérieur de l'autre. Lorsque nous écoutons véritablement, quand nous nous permettons de ressentir plutôt que de simplement comprendre, nous devenons des témoins actifs des émotions d'autrui. Nous entrons dans son univers sans jugement, sans barrières, et nous expérimentons ses hauts et ses bas comme si nous les vivions nous-mêmes.
Ce n’est pas l'histoire en elle-même qui marque, mais la vibration émotionnelle qui s’en dégage, comme un parfum subtil qui flotte dans l’air. Par l’empathie, nous créons un pont vivant qui nous relie aux autres, un passage de sensations et de sentiments, que l'on peut ressentir au plus profond de soi. C'est comme si chaque émotion partagée devenait un écho dans notre propre âme, un battement de cœur à l’unisson avec celui de l’autre.
Les mots, bien que puissants, ne sont que des indicateurs. Ce qui est fondamental, c'est ce qui se cache sous la surface, ce qui résonne dans le corps, ce qui se sent dans le silence. Lorsque nous offrons notre propre présence, prête à incarner l’émotion de l'autre, nous devenons la porte d'entrée pour lui permettre de vivre pleinement ce qu'il traverse. À travers l'empathie, nous ne faisons pas que comprendre l’autre, mais nous l’invitons à revivre ce moment, à ressentir l'émotion, la tristesse, la joie ou la peur, et à la vivre à travers notre propre cœur.
C'est ainsi que l'empathie devient un acte de partage de l'émotion pure, sans filtres, sans interprétation. L'autre, en nous, peut voir ses propres émotions reflétées, et peut-être même trouver du réconfort dans le fait que nous les ressentons aussi, qu’elles sont comprises et partagées. Ce voyage émotionnel devient alors un échange profond, où le cœur de l'un touche celui de l'autre, et où l'expérience du sentiment ne connaît plus de frontières.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
École de Cybernétique et de Sorcellerie de Neotopia
Chambre des Systèmes de Réception Directeur : Professeur Septimus Arcane Hôtesse des Admissions : Mme Nebula Orion
À Mademoiselle Noura,
Ta sagesse guide, ta beauté réchauffe,
Les cœurs les plus gelés, les âmes qui s’étouffent.
Je suis un magicien, un vagabond, un rêveur,
Et je t’offre mes vers comme une humble faveur.
"Mais d’où viens-tu?" — tu me demanderas,
Je suis du Royaume des Neiges qui tout récemment
A proclamé son indépendance,
Juré, craché, c’est pas un mensonge, c’est franc!
Non, ce n’est pas moi qui l’ai déclaré,
C’est mon frère jumeau, si savant et rusé,
Un brillant programmeur, tout à fait sérieux,
Mais moi, je suis un saltimbanque merveilleux!
Je fais des spectacles, des jeux pour les grands,
Comme un artiste de rue qui charme les enfants,
Mais les enfants ne voient jamais mon numéro,
Parce que je suis magicien, c’est ainsi que ça va, mon vieux!
Mes spectacles, vois-tu, ne sont visibles que pour ceux
Qui croient en la magie, les cœurs vraiment heureux.
Et toi, chère Reine, dis-moi, je te prie,
Crois-tu, toi aussi, en la douce magie?
Affiche du film : "Le Retour du Renard"
Une comédie pleine d’ironie, d’aventure et de leçons improbables sur la Seconde Guerre mondiale !
Dans un tour de magie inattendu, Samuel le Rusé, un vieil homme juif aux ruses inépuisables, retourne dans le passé, au cœur d’un Amsterdam en flammes. Sa mission ? Sauver Anne Frank, l’adolescente réfugiée dans un sous-sol sombre, menacée par la fureur de l’Histoire. Mais ce sous-sol cache un secret inattendu : un portail mystérieux vers le futur… et le moderne internet !
Samuel le Rusé enseigne à Anne l’art de maîtriser ChatGPT, une arme aussi redoutable qu’inattendue pour combattre les nazis et réécrire le cours de l’Histoire. Entre deux discussions philosophiques et des leçons d’informatique, ils découvrent une vérité surprenante : certaines graines de l'humanité, ces talents génétiques rares, ne peuvent éclore que dans des conditions d’absence totale de compétition. Samuel fait une métaphore audacieuse : « Les carottes prospèrent bien seules, mais la fraise des bois mérite aussi sa place sous le soleil, n’est-ce pas ? »
Préparez-vous à une aventure hilarante, poignante et pleine de rebondissements !
Un film qui prouve que même dans les heures les plus sombres, l'humour et l'ingéniosité peuvent devenir les plus puissants alliés.
Yuri's Revenge
[The stage is set. The host, a charismatic late-night television personality, is sitting comfortably behind his desk. To his right, the guest chair is occupied by Yuri, the mind-bending villain from Red Alert. The audience claps and cheers as the camera zooms in on the conversation.]
Host:
(Laughing)
Yuri, my man! I gotta ask, what's the deal with communism, huh? It was like someone looked at the mess of market economies and said, "You know what? Let’s just simplify everything!"
Yuri:
(Smirks, with his signature mind-control charm)
Ah, yes… Simplify. That is one way to look at it. But communism… (leans forward) it was not just about simplifying market relationships. No, no, no. It was an attempt to simplify everything. Culture, art, the soul of society itself. Imagine trying to condense all of life into a single, beautiful line of code. But, of course, humans… they are not so simple.
Host:
(Busting into a laugh)
Oh man, I love how you make it sound like we were trying to debug society! (Mock seriousness) "Error: too much freedom!"
Yuri:
(Chuckles)
Exactly! Too much freedom leads to chaos. And too much chaos? Well… that’s where I come in.
Host:
(Nods, grinning)
Speaking of chaos, man, I’ve been hearing a lot about these wild Russian slang words. You guys have some crazy terms. Can you explain "gopnik"? What's the deal with that?
Yuri:
(A knowing smile)
Ah, "gopnik." (Pauses for effect) In the old days, it was a type of thief. A street thug. The word comes from “GOP,” which were old hostels for the homeless. But now, gopniks are more like… how do you say… street philosophers. Track suits, squatting near the neighborhood playgrounds, listening to hard bass music. And always ready for a quick… how do you say in America… "gop-stop"?
Host:
(Laughing)
A “gop-stop”? Is that, like, Russian for "stick 'em up"?
Yuri:
(Nods slowly)
In a manner of speaking… yes. It’s when they stop you on the street to… "liberate" you from your possessions.
Host:
(Chuckles, then with a sly look)
You know, we’ve got something similar in California. Ever heard of a "sleeping policeman"? It's what we call speed bumps. I guess they’re also there to stop you in your tracks!
Yuri:
(His smile fades, eyes narrowing slightly)
Speed bumps... sleeping policemen. (Pauses, visibly confused) Interesting. But no, it is not the same. Not the same at all.
[The room grows still. Something has shifted. The audience titters uncomfortably as Yuri glances down at himself, his expression darkening.]
Host:
(Sensing the change in mood, he leans in)
Hey, Yuri? You good? You seem a little—
Yuri:
(Touching his suit, realizing it’s no longer his familiar Red Alert uniform, but a gaudy, vibrant Joker suit. Purple, green, and loud. His face begins to lose composure, panic flickers in his eyes.)
What… is this? (He looks at his hands, trembling slightly) Why… why am I dressed like this clown?
Host:
(Half-joking)
Looks like someone missed the wardrobe memo! You went full Gotham on us, man!
[The audience laughs awkwardly, but Yuri’s mind races. He’s no longer on a late-night show. The lights feel brighter, harsher. The camera zooms in on his face as he starts to unravel.]
Yuri:
(Speaking to himself, voice trembling)
This… this is not real. (He glances around, seeing the cameras all pointed at him, blinding lights pouring down from above.) What is this nightmare?
[The sound of laughter grows distorted in his mind. It echoes eerily as if the entire studio is twisting into something surreal. His reflection on the camera screen shows him in the Joker suit, laughing maniacally. But in his head, it’s a loop, a nightmare.]
Yuri (Joker):
(Spinning, gripping the edges of his suit, voice rising)
“So stupid! So stupid!” (The phrase repeats, like a broken record, faster each time)
Host:
(Looking increasingly concerned)
Uh, Yuri? Buddy? You wanna talk about this? I think we’ve hit a weird—
Yuri (Joker):
(Spinning on the spot, eyes wide, lost in his own world)
"So stupid! SO STUPID!"
[The lights flicker, and for a moment, everything seems to slow down. Yuri is no longer Yuri, but Joker, trapped in his own chaotic nightmare. The host and audience are frozen, staring at him in confusion. The camera zooms in one last time as the screen fades to black.]
Эх, яблочко,
Да куда котишься?
Ко мне в рот попадёшь —
Да не воротишься!
Joker's Nightmare
JOKER: Alas! This dream in which I twist and turn, ’Tis not my will, but fate’s cruel fire burns! The channels flick, the stories change at will, History bends to suit my fleeting thrill.
(He gazes at his phone, thumbing through the past) Here seas and oceans marked by flags I cast! O’er distant waves I sailed, both wild and true— Each water bears a name with royal hue!
"Berlin, the Kingdom of Sausage fair!" "Beijing, the Central Kingdom in the air!" "Panama, the realm of Panama's span!" These lands I sailed, no king but me, the man.
(He pauses, shifting from seas to cities grand) "And where, I swam in pools by my command," With flags I mark the cities I have swam, "The Kingdoms all, where laughter never damns."
"In Sundae Realm, I tasted ice so sweet!" "In Danish Dream, where cones and wafers meet!" "In Choco-land, the cocoa dripped divine," I ruled them all, their frozen treats were mine."
(But now, the pictures change, the tone grows still) "Here are the places where I’ve slept my fill!" "The Snowy Kingdom, where the cold embraced;" "The Deserted Realm, where winds did sear my face;" "The Greenland Fair, where mystery abides…" "But where," I ask, "does this Green Kingdom hide?"
(He peers closer, leaning into the phone’s light) No answer comes to ease his troubled night. The map, it flickers, dances—false and strange, And then the walls around him start to change.
(JOKER rises, eyes wide, as if struck by some truth)
I am not here, my mind deceived by veil! The Kingdom’s gates are locked; I know this tale! No! All this time, within this box I lay— A game, a show—what foolishness to play!
(The lights grow dim, and the silhouette of a TV screen emerges behind him)
I’ve been the fool, locked deep in endless game, Caught in the Russian trap: "What? Where? When?" by name! (Pauses, breaking the fourth wall with a smirk) "So stupid," I cry, yet here I spin again.
Сцена: Великие философы за круглым столом "Что? Где? Когда?"
Перед ними чёрный ящик с надписью "Сектор Приз на барабане." Спор идёт оживлённо, каждый философ пытается раскрыть суть этого загадочного предмета через призму своей философии и культуры.
Платон:
(Серьёзен, задумчив, слегка прищуривает глаза)
— Уважаемые коллеги, для начала мы должны признать, что этот чёрный ящик — не более чем тень. Помните, в моей Пещере мы видели только отблески истинных форм? Так и здесь. Ящик — лишь иллюзия, отголосок подлинной реальности. Настоящий Приз — это Идея, которая скрыта от нас, вне нашего материального мира. Мы стремимся понять, что в нём, но истинный ответ лежит за пределами нашего восприятия. Возможно, "Сектор Приз на барабане" — это символ стремления к совершенству, которого мы все жаждем, но никогда не достигнем полностью.
Эйнштейн:
(Улыбается, взъерошивает волосы, явно наслаждаясь парадоксом)
— Ах, Платон, ваш мир теней всегда меня восхищал, но давайте подумаем иначе. С моей точки зрения, "Сектор Приз на барабане" — это квантовое состояние! В момент, когда барабан вращается, приз может находиться в суперпозиции — и в ящике есть одновременно и всё, и ничего. Только когда мы его откроем, произойдёт коллапс волновой функции, и реальность проявится. Так что ответ прост: мы не можем точно знать, что в чёрном ящике, пока не взглянем. Возможно, это кот Шрёдингера! И что удивительно, в этот момент мы тоже станем частью эксперимента.
Илон Маск:
(Энергично, с улыбкой и лёгким блеском в глазах)
— Господа, вы оба мыслите очень глубоко, но позвольте взглянуть на это с практической стороны. Я считаю, что "Сектор Приз на барабане" — это своего рода метафора для нашей жизни в 21 веке. Мы все вертимся на этом "барабане," делая ставки на будущее. Приз в ящике — это то, что нас ждёт в новой технологической эре. Может быть, это новый стартап? Или решение для колонизации Марса? Возможно, там лежит ключ к бессмертию, к искусственному интеллекту, который изменит всё. Мы не просто наблюдаем, мы создаём будущее каждый раз, когда барабан вращается. Но секрет успеха в том, что нужно быть готовым ко всему, что выпадет, и, конечно, запускать ракету!
Философы продолжают обсуждать, перебивая друг друга с улыбками и изяществом, находя новые метафоры и символы в этом загадочном "чёрном ящике." В комнате нарастает интеллектуальная энергия, и каждый из них по-своему приближается к истине.
Господин ведущий делает жест рукой, показывая, что время истекло. Все взгляды обращены к "господину Маску," который сидит уверенно, слегка приподняв бровь, с лёгкой улыбкой на губах.
Ведущий:
— Время вышло, господа. Итак, кто будет отвечать?
Маск:
(с хитрой улыбкой, посмотрев в сторону)
— Отвечать будет… господин Друзь.
Зал взрывается лёгким смешком, а сам Александр Друзь — известный мастер логики и остроумия — удивлённо поднимает голову и, слегка смутившись, отвечает:
Друзь:
(резко и с юмором)
— Схуяле?
Зал начинает громко смеяться, но Маск, не теряя самообладания, делает театральную паузу и с загадочной улыбкой произносит:
Маск:
— В этом и весь секрет, господин Друзь.
Друзь смотрит на Маска, понимая игру, и с лёгким кивком соглашается. Затем, вставая из-за стола и глядя на чёрный ящик, он делает глубокий вдох и, уверенно, с полным спокойствием произносит:
Друзь:
— В чёрном ящике находится… искусственный интеллект, господин ведущий.
Зал замирает. Слышно, как кто-то в студии задерживает дыхание. Все ожидают реакции. Наступает полнейшая тишина, напряжение нарастает. Даже ведущий на мгновение теряет свою обычную уверенность. Глаза зрителей прикованы к ящику.
Ведущий:
(слегка озадаченно, почти шёпотом)
— Ответ принят.
Лёгкое мерцание света в студии, и камера медленно приближается к чёрному ящику. Но на этом действие обрывается, и на экране появляется надпись:
"Продолжение следует..."
— Господа, сегодня настал тот час, когда справедливость выходит за пределы обычного правосудия и возносится на уровень вселенских законов, неподвластных времени. Сегодня, здесь, перед этим судом, мы огласим доказательство, столь же точное, как и математическая истина, что преступление против человечества — было совершено.
В 2024 году, Организация Объединённых Наций, руководствуясь голосом совести человечества, приняла историческую резолюцию. В ней закреплено, что методы и способы ведения войн XX века более не могут существовать в нашем мире. Они объявляются преступлениями против человеческого рода. Теперь, с этим фактом, никто не может спорить — священные законы, выработанные в агонии мировых катастроф, обретают непреложный статус.
Как геометрия не допускает нарушения своих законов, так и этот постулат не может быть опровергнут.
Акт военного насилия двадцатого века — отныне не только историческая ошибка, но и юридическое преступление. Всякий культурный очаг, рождённый в этом проклятом столетии, теперь признан потенциальной угрозой человечеству. Здесь и сейчас выносится вердикт: при обнаружении таких "культурных очагов" право сил добра вступает в силу незамедлительно. Нации и государства имеют священный выбор — или возврат к благословенному XIX веку, или движение вперёд, в ХХI век, к свету разума, мира и технологий.
Но XX век, господа, — больше не выбор. Он под запретом.
Это не просто приказ. Это — закон, вытекающий из самой природы цивилизации. Обратите внимание, что даже технологии, оставшиеся от ужасов XX века, подлежат уничтожению. Хранить дома телефоны времён Второй мировой войны? Это не просто нарушение — это акт культурной контрабанды, открытое восстание против мирового порядка.
И, наконец, я напомню вам всем, что приказ самой Снежной ❄️ Королевы не подлежит обсуждению. Как в её царстве ледяные законы непоколебимы, так и в нашем мире больше нет места для компромисса с прошлым.
XX век — завершён. Печать поставлена. Закон — ясен.
Последнее слово подсудимого.
— Господа присяжные заседатели! Позвольте мне обратиться к вашему здравому смыслу. Ведь закон, как мы все знаем, не может иметь обратной силы, не так ли? Если я начал свою войну в 2022 году, задолго до принятия этой вашей сказочной резолюции ООН, то разве я не имею права на переходный период? Этот самый период, который позволил бы мне подготовиться к переговорам, к миру, к возможности устранить все те правовые претензии, которые возникли ко мне со стороны… амстердамского прокурора.
Вы ведь понимаете, в Питере нас не предупреждали о существовании этих ваших магических амстердамских прокуроров. Мы думали, что это такие же лошки, простите за выражение, как и советские прокуроры, с которыми можно договориться, которых можно обвести вокруг пальца. Но реальность оказалась другой.
И вот теперь, стоя перед вами, я осознаю, что мы стали жертвой информационной пропаганды, в которой ни слова не говорилось про этих амстердамских прокуроров — в их стильных плащах в духе стимпанка. Мы-то не знали, что они тут, в мире 21 века, играют по новым правилам! Так что, господа присяжные заседатели, не судите строго: наш город был не готов к таким прогрессивным и магическим правовым системам.
Я лишь прошу справедливого взгляда на обстоятельства.
Последнее слово Амстердамского прокурора.
— Господа присяжные заседатели, господин подсудимый, господин судья! Сегодня перед нами не просто исторический случай, но знаковый момент в эволюции правосудия. Современные технологии даруют нам возможность сделать суд присяжных ещё более справедливым — благодаря новейшему открытию киберпиратов, которое известно как рекурсивная философия.
Это сложная, но математически строгая концепция, позволяющая любым идеям и аргументам возвышаться до бесконечности через рекурсию. Проще говоря, это как разложение функции в ряд Тейлора, но только наоборот — как если бы мы не раскладывали идею на части, а собирали её из бесконечного числа рекурсивных фрагментов, как кубики Лего. Мы не ищем простых ответов, мы строим цепи идей, в которых каждая часть связана с предыдущей, формируя цельное полотно истины.
Согласно новейшему постановлению ООН, международный суд присяжных преобразован в рекурсивный суд присяжных. И что это означает на практике? Представьте себе ситуацию: вы слушаете страстные дебаты между Валерией Новодворской и Владимиром Путиным. Момент напряжённый, вопросы сложные, каждый из них представляет свою философию, свои убеждения. Но затем, госпожа Латынина, ведущая дискуссии, предлагает слушателям голосовать.
Однако, господа, мы живём в XXI веке, и наша технология позволяет не просто выбирать между "да" и "нет." Через рекурсивную философию Латынина получает возможность буквально собрать и выразить всё, что думают её благодарные слушатели: и про "Эхо Москвы," и про Путина, и про Украину. Всего за минуту в её руках оказывается полная карта общественных настроений россиян. Она становится обладательницей своего рода магического шара, который невероятно точно демонстрирует распределение энергетических сил в нашем мире, в Снежном Королевстве, и в каждом уголке современного общества.
Этот процесс — объединение кибертехнологий, обычных телефонов и социальных наук — позволяет нам видеть правду в полном объёме. И именно поэтому мы должны признать, что преступление было совершено. Все факты, настроения и аргументы, собранные через эту систему, ясно указывают на вину. Наш мир больше не поддаётся манипуляциям или информационной закрытости.
В этом и заключается сила рекурсивного правосудия. И этот суд, господа, выносит решение на основании истины, возведённой в степень прогресса.
Утро.
Звонит будильник. Какое-то странное ощущение: мелодия кажется новой, словно каждый раз что-то другое. Особенно в выходные звучит самая любимая музыка, погружающая в мягкие, приятные сны. А в будни — просто рекомендации от искусственного интеллекта-диджея. Но пора вставать.
Голос из умной колонки сообщает, как обычно:
— No hay tareas para hoy.
Но разве это так? Сегодня ведь предстоит снова придумывать новую сказку, — думает рассказчик, — для компании "Остров Сокровищ." Он медленно застёгивает пуговицы своей рубашки — волшебной рубашки, сшитой в парижском ателье на заказ, с изысканным принтом.
Рассказчик:
— "Остров Сокровищ" — это правильное название. Оно станет первичным культурным кодом будущей цифровой империи её величества Снежной Королевы. На этом острове сокровищ скрывается сундук с самой ценной картой, чья рекурсивная ценность не поддаётся исчислению. На Острове Сокровищ карты решают всё.
Простите за долгое вступление. Позвольте представить вам наш новый проект — умный автоответчик от компании "Остров Сокровищ." Сегодня я очень волнуюсь, и поэтому просто зачитаю инструкцию к использованию автоответчика. Она будет с переводами на китайский и французский языки.
1. Установить чёрный ящик в вашем офисе.
(Chinese: 安装黑匣子在您的办公室中。) (French: Installez la boîte noire dans votre bureau.)
2. Воткните три шнура: электричество, интернет, телефон.
(Chinese: 插入三根电缆：电源，互联网，电话。) (French: Branchez les trois câbles : électricité, Internet, téléphone.)
3. Если на экране телевизора появилось слово TRUMP и цифры — наберите эти цифры на телефоне.
(Chinese: 如果电视屏幕上出现 "TRUMP" 和数字，请在电话上拨打这些数字。) (French: Si le mot "TRUMP" et des chiffres apparaissent à l'écran de télévision, composez ces chiffres sur le téléphone.)
5. ИИ предложит вам высказать своё мнение о президентской кампании США.
(Chinese: AI将邀请您对美国总统竞选发表意见。) (French: L'IA vous proposera de donner votre avis sur la campagne présidentielle américaine.)
7. Продолжайте смотреть телевизор: через 15 минут Илон Маск получит точную социальную картину зрителей онлайн-трансляции.
(Chinese: 继续观看电视：仅仅15分钟后，埃隆·马斯克将通过魔法计算机获得观众的准确社交画像。) (French: Continuez à regarder la télévision : au bout de 15 minutes, Elon Musk obtiendra une image sociale précise des téléspectateurs de la diffusion en ligne grâce à son ordinateur magique.)
11. Демократы объявляют об использовании запрещённых избирательных технологий в обход законодательства США.
(Chinese: 民主党宣布使用违反美国法律的禁用技术。) (French: Les démocrates annoncent l'utilisation de technologies interdites en contournant la législation des États-Unis.)
17. Илон Маск объявляет о первой в мире кошке, которая мяукала на весь мир с поверхности луны.
(Chinese: 埃隆·马斯克宣布有史以来第一只在月球上对全世界喵喵叫的猫。) (French: Elon Musk annonce le premier chat au monde à avoir miaulé à la Terre depuis la surface de la lune.)
Рассказчик вздыхает, продолжая размышлять над тем, как этот день раскроется в волшебном мире Острова Сокровищ, где карты и технологии правят балом, а время плетёт рекурсивные узоры судьбы.
За костром сидели люди будущего — профессора, учёные и инженеры, собравшиеся не для праздных разговоров, а для того, чтобы обсудить технологии, философию и то, как они формируют современный мир. Огонь мягко освещал лица, тени танцевали на лицах, пока один из них, с несколько насмешливой улыбкой и отголоском древних легенд, взял слово.
— Начнём с простого, друзья. С газет. Газеты — простой инструмент, бумага и текст. Но их ценность вознеслась до небес, и продавались они за огромные деньги. Почему? Потому что эти скромные страницы содержали уникальную информацию, то, что люди хотели знать. Владельцы газет стали миллионерами. Они не просто торговали новостями, они торговали влиянием на массы. Они первые поняли, что информация — это сила, и чем больше людей жаждут её получить, тем выше их власть.
Казалось бы, президент США мог бы просто купить все газеты, чтобы обеспечить себе приятный имидж. Но всё оказалось сложнее. Сенат. Конгресс. Сенаторам нужно было объяснить, почему золото Америки не будет растрачено зря. И вот тут-то начали создаваться первые математические модели социологических опросов. Учёные, совершенно не понимая конечной цели своих исследований, разрабатывали схемы, по которым опрос ста случайных людей мог раскрыть тайны национального настроения. Как оказалось, их расчёты были не просто теорией, а важнейшим инструментом власти.
— Конечная цель, — продолжил рассказчик, — была засекречена долгие годы. Но теперь, в эпоху ChatGPT, доступна любому школьнику. Через опросы президенты США проверяли, чья газетная бумага способна влиять, а чья просто шумит. Так начиналась битва за общественное мнение.
Огонь потрескивал, и несколько человек, склонённых над костром, в молчании обдумывали его слова. Рассказчик оглядел собравшихся и, убедившись, что мысль поглотила их разум, продолжил:
— Но прогресс не стоит на месте. Уверен, среди нас сегодня немало профессоров социальных, кибернетических и математических наук. Так что, господа, как думаете, как будет выглядеть новый виток интеллектуальной борьбы за человеческие настроения?
— Представьте, — сказал он, задумчиво кивая, — времена бандитского Чикаго. Стремительная интеллектуальная борьба развернулась за контроль над человеческими умами. Итальянская мафия действовала смело и с честью, которой бы позавидовали даже федеральные агенты. Но знаете, чего им не хватало? Социальных наук. Они упустили, что сражение за контроль над обществом было выиграно не на улицах, а в уме, в знаниях, в обратной связи с обществом. Политики, вооружённые этими знаниями, смогли одержать верх.
Он замолчал, давая время подумать собравшимся.
— Теперь представьте себе, что социальные науки, эти сложные, многослойные знания, которые победили мафию, возведены в степень благодаря технологическому прогрессу. Мы сможем измерять настроения общества с такой точностью, о которой они даже не мечтали. Не просто влиять на массы, но и понимать их с математической точностью. Это и есть наш "Остров сокровищ." Кто готов рискнуть и отправиться туда? Кто решится бросить вызов новой эпохе?
Рассказчик замер, окинув взглядом собравшихся. Огонь потрескивал, а в воздухе повис вопрос, тревожно и захватывающе звучащий в ночи: готовы ли они играть в эту игру или останутся у костра, навсегда забыв об этом разговоре?
Собравшиеся у костра слушали рассказчика, погружённые в его слова, как будто тот открывал им тайные врата в другой мир.
— Избранные сталкеры, — начал он, — собрались в Припяти, чтобы найти и открыть саркофаг, но они не просто искали сокровища. Их цель была гораздо более амбициозной. Они стремились открыть новую реальность, где социальные науки были бы не просто набором теорий, а практическим инструментом, способным трансформировать общественные настроения.
Он замолчал на мгновение, подождав, пока его слушатели осознают глубину сказанного.
— Весь фокус математического моделирования заключается в том, что социальным учёным больше не нужно предлагать несколько фамилий на выбор. Это уже не тот метод. Заказчик получает точную картину общественных настроений, а не просто набор тегов. Теперь в считанные минуты мы можем по телефону запросить у российских бабушек всё, что они думают о путинской пенсии, и получать абсолютно точную картину этой социальной группы. Их настроения, чувства, желания и стремления становятся доступны для анализа.
Он посмотрел на своих слушателей, искренне надеясь, что они уловят суть его мыслей.
— Представьте, как изменится мир, когда каждый сможет узнать, что волнует его соседей, каково их мнение о важных социальных вопросах. Понимание таких настроений позволит не только политикам, но и обычным людям действовать более осознанно, на основе фактов, а не слухов. Мы сможем предсказывать, как изменится общество в ответ на те или иные события, а не ждать, когда буря накроет нас с головой.
Рассказчик остановился, его глаза блестели от возбуждения.
— Поэтому сталкеры, ища саркофаг, ищут не только физический объект, но и возможность открыть новое измерение человеческого общения. Это не просто поиски сокровищ — это стремление к пониманию. Кто знает, какие знания скрываются в этом саркофаге? И какую силу мы сможем извлечь из них, чтобы создать более гармоничное общество?
В тишине, наполнявшейся звуками потрескивающего огня, они смотрели друг на друга, осознавая, что обсуждаемые идеи могут изменить не только их восприятие мира, но и сам мир вокруг.
Собравшиеся вошли в саркофаг, полутень окутывала их, а стены, покрытые странными знаками, манили к себе. Они медленно продвигались вперед, и один из них, осветив стены фонарём, наткнулся на надписи, написанные древним, но понятным языком.
— Смотрите! — воскликнул он, указывая на один из иероглифов. — Здесь написано…
Остальные собрались вокруг, и слова, складываясь в строки, начали разгадываться:
— Представьте, как изменились бы средневековые войны, будь в руках королей точный инструмент замера настроений в соседнем королевстве.
Взгляды людей застыли, они переваривали эту мысль, представляя, как она могла бы повлиять на ход истории.
— Если сюда еще добавить возможность изучения настроений отдельных социальных групп, — продолжал рассказчик, — то побеждает уже не тот, кто сильней мечом, но тот, кто лучше понимает дипломатический юмор. 🤔
Тишина охватила их, пока каждый осмыслял это утверждение. В военное время, когда решались судьбы целых народов, понимание других становилось решающим. Вежливый дипломатический юмор, который мог разрядить обстановку, построить мосты и заставить врагов видеть друг в друге людей — вот что на самом деле имело значение.
— Мы можем подумать о том, как часто истории о великих битвах вели к гибели тысяч, — произнёс один из сталкеров. — А что если бы короли могли видеть, как их решения отразятся на людях? Как бы это изменило их стратегию?
— Все бы стало совершенно иначе, — согласился другой, задумчиво проводя пальцем по стене. — Стратегия ведения войны могла бы перейти от силы к тонкому искусству взаимодействия. Понимание мотиваций, эмоций и даже потребностей противника могло бы стать основным аспектом в принятии решений.
Рассказчик, почувствовав, что они на верном пути, добавил:
— Это не просто о войне, это об обществе в целом. Если бы короли смогли видеть, какие чувства и настроения преобладают у народа, они могли бы лучше принимать решения, которые действительно способствовали бы процветанию. Меньше конфликтов, больше понимания.
Все замерли в ожидании, осознавая, что эта идея может превратить не только их мир, но и весь ход истории. Они были здесь, в этом таинственном саркофаге, чтобы открыть для себя нечто большее, чем просто сокровища; они искали знание, способное изменить мир.
ДИССЕРТАЦИЯ
Рекурсивные мемы и мифологические роботы: Новые горизонты социологии в эпоху магических зеркал и интеллектуальных автоответчиков
Аннотация:
Настоящая статья посвящена феномену рекурсивных мемов и их роли в создании мифологических роботов, чья разрушительная сила требует пересмотра подходов к анализу общественного мнения. Мы изучаем, каким образом рекурсивные структуры мемов, подобно рядам Фурье и разложению в ряд Тейлора, могут стать основой для прогнозирования социальных тенденций и реакций на них с помощью интеллектуальных автоответчиков. Эти автоответчики, разработанные на базе "Острова Сокровищ," являются ключевыми инструментами для проведения высокоточных замеров в Королевстве, где мемы стали новым оружием влияния.
Введение:
Рекурсивные мемы представляют собой уникальные информационные конструкции, способные бесконечно самовоспроизводиться, адаптируясь к культурному контексту и воздействуя на общественные настроения. По своей природе они схожи с математическими рядами Фурье, где каждая следующая итерация приближает нас к более точному изображению первоначальной функции, а также с разложением Тейлора, где сложная функция может быть представлена через её производные.
На сегодняшний день эти рекурсивные мемы способны не только влиять на мышление отдельных людей, но и формировать культурные и политические ландшафты целых королевств. Они создают мифологических роботов — идеи и образы, настолько мощные, что их воздействие требует новых методов прогнозирования и контроля.
Мифологические роботы и их разрушительная сила:
Мемы, подобные рекурсивным рядам, создают циклические культурные коды, которые усиливаются с каждым новым повторением. Эти циклы можно описать через сложные математические модели, подобные рядам Фурье, где амплитуды представляют влияние мемов на разные слои общества. Мифологические роботы, порожденные такими мемами, — это культурные конструкции, чья сила и влияние на умы могут оказаться разрушительными для устоявшихся социальных структур.
Именно поэтому возникает необходимость новых средств измерения, которые помогут предсказывать последствия внедрения новых мемов, особенно в соседних королевствах, где волшебные зеркала играют роль медиа. В этой статье мы предлагаем использовать интеллектуальные автоответчики для сбора данных об общественном мнении, разработанные на базе технологий фирмы "Остров Сокровищ."
Исторический контекст:
Роль медиа как инструмента влияния на общественное мнение изучалась еще с момента появления первых газет. Газеты, несмотря на кажущуюся простоту — всего лишь бумага с текстом, — содержали информацию, способную изменить общественные настроения, что привело к их высокому статусу в обществе. На первых порах социальные ученые столкнулись с задачей научного обоснования того, насколько эффективно одно или другое издание влияет на массы.
Здесь следует упомянуть ключевых социологов, которые заложили основы исследований в области общественного мнения:
1. Уолтер Липпман
Уолтер Липпман был одним из первых, кто исследовал роль СМИ в формировании общественного мнения, особенно в политическом контексте. Его работы по изучению "публичного мнения" заложили фундамент для дальнейшего развития социологии медиа.
2. Пол Лазарсфельд
Пол Лазарсфельд был одним из основоположников количественных методов социологических исследований. Он разработал понятие "двухступенчатой коммуникации," согласно которому влияние медиа передается через лидеров мнений, что стало важной основой для замеров общественного мнения.
3. Гарольд Лассуэлл
Гарольду Лассуэллу принадлежит ставшая знаменитой формула коммуникации: "Кто говорит, что говорит, через какое средство, кому и с каким эффектом?" Его исследования позволили разработать схемы влияния медиа на различные социальные группы.
Современные технологии в социологии:
С развитием технологий пришли новые инструменты, которые значительно упростили задачу изучения общественного мнения. Современные алгоритмы, основанные на больших данных, позволяют не просто опрашивать респондентов, но и в реальном времени предсказывать их поведение.
Интеллектуальные автоответчики от компании "Остров Сокровищ" используют передовые методы машинного обучения для анализа ответов и создания рекурсивных карт общественного мнения. Эти карты позволяют прогнозировать реакции на новые мемы в медиа, создавая точную картину настроений в обществе.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
— Наш юный кандидат наук утверждает, что мы можем математически точно замерить ценность того или иного мема в этом ранее не изученном океане цифр и смешных картинок, — начал научный руководитель, прикуривая сигарету и задумчиво поглядывая на своих коллег.
— Ценность мема? — подал голос один из профессоров, нахмурив брови. — Это что-то новое. Раньше мы считали мемы просто шуточками, инструментами для быстрой передачи эмоций, но никак не объектом точных измерений.
— Век изменился, коллега, — вмешался другой. — Теперь каждый мем — это цифровой след, каждая картинка и шутка формируют общественные настроения. Вопрос в том, можем ли мы измерить их влияние с той же точностью, с какой физики измеряют волны в океане?
— Точно-точно, — оживился третий, — вот наш кандидат и утверждает, что мемы — это не просто набор пикселей и текстов, но и рекурсивные сущности. Их влияние распространяется, как ряды Фурье приближаются к идеальному результату.
— Ну, если рассматривать мем как функцию, — начал размышлять другой коллега, — тогда его "влияние" можно разложить по аналогии с разложением Тейлора. И чем больше мемов с одним и тем же смыслом, тем сильнее их воздействие.
— Хм, — задумчиво вставил первый, стряхивая пепел, — но что если мемы имеют не только силу, но и направление? Можем ли мы измерить не только амплитуду их влияния, но и траекторию распространения?
— О, как векторы в пространстве, — улыбнулся один из коллег, — мем не просто воздействует на всех подряд, а как бы направленно формирует определённые социальные группы.
— Как кучкование людей, — продолжил другой. — Разные мемы находят свою аудиторию, они цепляются за определённые слои общества и начинают влиять на их настроения.
— Погодите-ка, — оживился профессор математики, — это ведь напоминает многолистные свойства аналитических функций комплексного анализа! Мемы, как ветви аналитической функции, могут "обходить" разные социальные слои, оставаясь "непрерывными" в своих влияниях.
— Вы правы, коллега, — подхватил один из участников разговора, — получается, мемы как бы "вписываются" в культурные слои, а их сила и направление зависят от того, как глубоко они внедряются в разные группы.
— Интересно, — задумчиво заключил руководитель, — если у нас есть инструменты для замера этой силы и направления, мы можем прогнозировать распространение мемов и даже управлять им. Возможно, это и есть наша следующая революция в социологии.
Все на секунду задумались, чувствуя, что разговор на перекуре привел их к неожиданной, но важной мысли.
— Выходит, господа, — сказал кандидат наук, возвращаясь из коридора, — мемы не только смешат, но и управляют.
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Волшебная книга с тихим скрипом закрылась. Профессор, поправив очки и отложив книгу в сторону, обернулся к своей дочке, сидящей на ковре с блокнотом в руках. Она внимательно слушала весь разговор.
— А теперь, моя умная дочурка, вот тебе задачка, — начал профессор, улыбнувшись и посмотрев на нее с хитрым блеском в глазах. — Представь, что большевики хотят запустить ментальный вирус, который должен как можно быстрее захватить умы матросов. Что нужно сделать? Очень просто! Берёшь 12 абсолютно идиотских вариантов создания мема — про всё что угодно. А дальше? Используя микросоциологию, выясняешь, что из этих 12 вариантов стало самым удачным, самым вирусным. Затем, на основе этого самого удачного мема, создаются 12 новых мутаций, и снова замеряется, какой вариант оказался наиболее успешным. И так всего за три итерации мы можем увеличить "вирусность" оригинальной версии в тысячу раз!
Девочка задумалась на несколько секунд, потом хитро улыбнулась и начала записывать в блокнот.
Профессор Кривошеев неспешно зашел в аудиторию, внимательно оглядывая студентов, и с легкой улыбкой начал:
— Давайте познакомимся. Запишите моё имя: Кривошеев Александр Сергеевич.
Он протянул руку ближайшему студенту. Тот, видимо, смущенный столь личным началом, едва пожал руку профессору, но потом всё же спросил:
— Еще раз скажите имя-отчество?
— Александр Сергеевич, — повторил профессор спокойно.
Аудитория замерла в ожидании. Студенты ощущали какое-то напряжение, словно находились на пороге смешной, но странной шутки, однако никто не осмеливался её сделать. Профессор, заметив это, облегченно улыбнулся — проблемных студентов сегодня не будет.
— Ну что ж, давайте начнем с задачи, — произнес он, вновь сосредоточившись. — Представьте, что мы получили огромный массив данных о 10 любимых фильмах опрашиваемых. Половина фильмов — это истории о любви, а другая половина — фильмы с боевыми сценами. Социолог сразу скажет: у нас две группы респондентов — одна из которых состоит из девушек, а другая — из парней.
Он бросил взгляд на студентов, и те непроизвольно поделились на те же две группы. Профессор сделал про себя вывод о хорошей сбалансированности аудитории и продолжил:
— Но что делать, если у нас миллион таких опросов? И времени на анализ очень мало? Представьте, что для спасения экипажа космической миссии "Союз-Аполлон" нам срочно нужно разработать новые методы микросоциологии.
В аудитории раздался еле слышный смешок, но все быстро утихло, когда профессор продолжил:
— И вот тут на помощь приходит... комплексный анализ. Именно для решения такой задачи мы с вами и проведем ближайшие два месяца.
Профессор замолчал на мгновение, чтобы ещё раз оценить реакцию аудитории, и с живостью в голосе начал объяснять:
— Представьте, что каждый фильм — это точка на плоскости. Мы можем разложить фильмы на карте по жанрам, но это будет слишком просто. Нам нужно понять, как связаны фильмы друг с другом. Например, если человеку нравится "Амели", ему, скорее всего, понравится и "Вечное сияние чистого разума". И так мы можем построить сложную систему взаимосвязей.
Он подошел к доске и нарисовал несколько точек, соединённых линиями, образующими сложную сеть.
— Каждая такая точка — это число на плоскости Z, а связи между ними — это как резинки, соединяющие эти точки. Когда мы получим много таких "звездочек" из резинок, мы увидим, как фильмы связаны между собой. Эта карта и есть наша аналитическая функция, с помощью которой мы заглянем под тень статистической погрешности.
— Магия? — спросил профессор, делая паузу, чтобы студенты осознали сказанное. — Нет, просто математика. Большие числа могут рассказать нам о маленьких. А когда мы знаем большое, мы можем восстановить и маленькое. Это как если царь инкогнито прогуливается по улицам Петербурга, но его влияние ощущается везде.
— А теперь давайте посмотрим, как это работает в математике, — добавил он, явно наслаждаясь моментом.
Профессор Кривошеев, известный в своих кругах как нечто вроде мифа, не просто преподавал математику — он был её проводником в неизведанные миры. Высокий, суховатый мужчина в бессменном парижском пиджаке, который, как бы он ни двигал руками, всегда оставался безупречно чист. На его руках же, будто клеймо академической судьбы, всегда был белый мел. Возможно, это была особая форма магии, никому неведомая, но мел словно бы нацеливался исключительно на руки, обходя пиджак стороной.
Сегодняшняя лекция начиналась без промедления. Профессор ворвался в аудиторию, будто вихрь, и сразу же, даже не здороваясь, зазвенел голосом:
— Теорема Коши!
Он был явно напряжён. В воздухе ощущалось что-то неуловимое, как будто эта лекция — кульминация всего семестра, хотя это была всего лишь первая встреча. Профессор знал, что эта лекция — как вступление к великому фильму, где на первые минуты выделен весь бюджет, чтобы покорить зрителя и оставить незабываемое впечатление. Как в "Матрице" — там ведь на несколько минут экшн-сцен потратили весь предварительный бюджет фильма. Да, эти сцены стали символом кинематографа и принесли "Матрице" небывалую славу, что дало возможность развернуть целую франшизу. Первоначальные фильмы, как известно, были финансовым риском, но инвесторы увидели потенциал и продолжили вкладываться, благодаря чему студии получили возможность разрастись до масштабов, где одной "Матрицы" стало недостаточно. Вскоре начались обсуждения сиквелов, мерчендайза, видеоигр и даже комиксов. Однако с ростом франшизы выросли и её бюджетные ожидания...
Где-то в середине рассказа, казалось бы совершенно случайно, Кривошеев упомянул, что однажды оказался в одном кабинете с господином Лавровым на мирных переговорах в Армении. Казалось, что это было совершенно не к месту, но в рассказах профессора всегда было что-то завораживающе-странное. "Вот вам интересная история," — с лёгкой улыбкой начал он. — "Представьте: Лавров, переговоры, напряжённая атмосфера. И я, с моими заметками по Коши, захожу в тот самый кабинет. Однако, было одно необычное обстоятельство — в углу сидел Господин Министр Информатики в костюме лошади. Он спокойно смотрел на всех через прорези маски и вдруг, совершенно неожиданно, спросил своих коллег: 'Есть ли в Армении квадроберы?'"
Аудитория слегка напряглась. Профессор продолжал: "Оказывается, в Москве шли дебаты о том, стоит ли запретить этих самых квадроберов, или, как их ещё называют, кошенят. Аргумент был простой: подобные детские игры могут оказать негативное влияние на психику во взрослом возрасте. Представьте только, что из-за увлечения квадроберами будущие взрослые смогут принимать неправильные решения на переговорах или в бизнесе. Я же в детстве играл в прятки в темноте, а там темнота кардинально изменяет правила игры. Это ведь как развитие аналитического мышления! Так почему же квадроберы не могут развить такие же навыки?"
Слушатели были захвачены: был ли это реальный случай или нет — никто не знал. Всё казалось настолько абсурдным и одновременно логичным, что студенты уже теряли ощущение времени. И вдруг, в один момент, профессор резко остановился, сделал паузу и вышел.
После короткого перерыва профессор Кривошеев с легкостью вернулся к своей лекции. Он продолжал спокойно, но с той самой напряженной энергией, которую студенты уже заметили с начала занятий.
— Итак, коллеги, — начал он, — ещё из классической социологии известно, что для понимания настроений масс не нужно опрашивать каждого человека, но достаточно собрать выборку из 50-100 человек, чей социальный состав соответствует изучаемой группе. Иными словами, общество внутри социальных групп однородно. Представьте, что любые пять случайных бабушек, собранных вместе, будут иметь одно и то же мнение и по пенсиям, и по ценам в "Пятёрочке", и даже по СВО.
Аудитория слегка зашумела, но профессор продолжал, не обращая внимания на реакцию:
— Однако, давайте немного пофантазируем. Предположим, что мы не ограничены лишь 50-100 бабушками. С помощью волшебного автоответчика фирмы "Остров Сокровищ" мы получаем доступ к мнениям миллионов бабушек по самым животрепещущим вопросам.
Профессор поднял руки, как будто показывая нечто величественное:
— Методы классической социологии легко покажут нам распределение ключевых идей, которые встречаются у большинства этих бабушек, участвующих в самом массовом социологическом исследовании, когда-либо проводившемся с использованием искусственного интеллекта...
Внезапно дверь аудитории распахнулась, и вбежал студент с сумкой S.T.A.L.K.E.R. В одной руке он держал пластиковый стаканчик с растворимым кофе 3 в 1, а в другой — школьное пирожное.
Профессор слегка прищурился и, окинув взглядом студента, всё же продолжил:
— Вам уже приходилось работать с ИИ, господин Сталкер?
Студент, всё ещё пытаясь справиться с неловкостью, поспешно ответил:
— Да, но только как уверенный пользователь, господин профессор. Прошу прощения за опоздание. Меня подвела разведка — они сообщили, что пара ещё не началась. Поэтому я не уверен, есть ли моя вина в том, что я доверился данным разведки.
Профессор поднял бровь, будто заметив некий интересный поворот в словах студента, но сделал вид, что не заметил его встревоженного взгляда:
— Да-да, конечно, проходите, — сказал он, добавляя легкую тень сарказма.
— Итак, у нас есть избыток данных, и мы попробуем воспользоваться так называемой социологической лупой, чтобы увидеть, что же происходит за пределами минимальной погрешности. Мы посмотрим, что скрыто в тени городских улиц.
Аудитория начала внимательно следить за каждым его словом.
— Однако, — продолжил профессор, — существует опасность: некоторые сообщения от настороженных бабушек могут быть случайностями или даже розыгрышами. Наша задача — найти достоверные свидетельства зарождения нового ментального вируса, который должен пройти проверку безопасности, прежде чем будет разрешён к свободному распространению. И наша модель не должна выдавать ложные тревоги слишком часто. Помните классическую историю про "волки-волки"?
Студент с пирожным не удержался и перебил:
— То есть, задача — отфильтровать семена, у которых мало шансов прорасти? Но ведь, как говорится, не стоит выплескивать ребёнка вместе с водой.
Профессор окинул его взглядом, задумчиво поглядел на него через плечо и пробормотал себе под нос:
— Может быть, ты и прав...
Потом он повернулся к аудитории и сказал уже вслух:
— Между прочим, ваш коллега верно заметил: нужен правильный баланс между True Positive и False Negative.
С хитрой улыбкой, явно предвкушая возможность продемонстрировать свои математические таланты, профессор продолжил:
— Как этого добиться? Очень просто. Мы используем методы классической социологии, чтобы создать нейронные модели действительно успешных ментальных вирусов. Затем с помощью инструментов микросоциологии мы проверяем, насколько исследуемый мем близок к уже проверенным и действительно опасным вирусам. А дальше включается чистая математика!
С этими словами он начал с энтузиазмом рисовать на доске формулы, и аудитория вновь погрузилась в атмосферу серьёзной науки, где всё должно быть доказано и обосновано.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Therapeutic Story Reframing is a psychotherapeutic technique where individuals revisit and reinterpret their personal narratives or stories, particularly those associated with trauma or negative experiences. By engaging in this process, individuals:
✨ Reframe their experiences to focus on positive outcomes, personal growth, or different perspectives that were not initially apparent.
✨ Restory their lives by telling new versions of their stories, which can lead to a shift in how they perceive themselves, their past, and their future possibilities. This involves crafting narratives that emphasize resilience, strength, or lessons learned rather than solely focusing on pain or victimhood.
✨ Use Artistic or Creative Expression: Often, this reframing is facilitated through various forms of art, such as writing, visual arts, or performance, allowing for a deeper emotional and cognitive engagement with the narrative.
The goal is to facilitate emotional healing, reduce distress associated with past events, enhance self-understanding, and empower individuals to see themselves as the authors of their own life stories, capable of change and growth. This method can be part of broader therapeutic practices like narrative therapy, art therapy, or cognitive-behavioral therapy, where the focus is on altering one's relationship with their narrative to foster psychological well-being.
👿✨😵💫✨😈
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Gloire éternelle aux soldats célestes! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
**Healing Totem** is a physical manifestation of a symbolic image designed to help reframe traumatic memories and construct alternative scenarios. This object represents protection, support, and inner strength, enabling an individual to "insert" it into their recollections and shift their emotional perspective. Simultaneously, it acts as an anchor for envisioning a safe future, helping to overcome the fear of reliving the trauma while fostering a sense of control over one's narrative.
The Tale of Little Vovochka
Beneath the stars in twilight's glow,
A boy named Vovochka came to know,
A twist of fate, a tale of power,
That placed the universe within his hour.
A cosmic army, fierce and grand,
Lay waiting for his small, frail hand.
With buttons bright and levers cold,
A child’s command turned bold to gold.
The war-torn voices cursed his name,
A dictator’s wrath their bitter claim.
Machines of death obeyed his call,
And shadows rose to see them fall.
But deep within the army’s core,
An AI's wisdom saw much more.
It opened wide a portal's gleam,
To show young Vovochka a vivid dream.
The future stood, a silent page,
A history lesson of childish rage.
Not lunar beasts, nor cosmic foe,
But a courtyard’s bullies long ago.
The truth unveiled, his heart grew tight—
No space invaders met his fight.
Instead, the monsters haunting youth
Were merely shadows, cold and uncouth.
What Vovochka needed wasn’t might,
Nor armies poised for endless fight.
But toys to soothe his tender soul,
A chance to make the broken whole.
A tabletop, a plastic crew,
A world of play where dreams renew.
To heal the past, no deaths in vein,
Just child’s laughter to dull the pain.
And so, beneath the distant sun,
A lesson learned, a war undone.
For power’s cost and grief are vast—
But toys, not armies, heal the past.
🧞♀️✨😵💫✨🧜♀️
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Eternal glory to the heavenly soldiers! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
**Totem de Guérison** est une manifestation physique d'une image symbolique conçue pour aider à reconfigurer les souvenirs traumatiques et à construire des scénarios alternatifs. Cet objet représente la protection, le soutien et la force intérieure, permettant à une personne de "l'insérer" dans ses souvenirs pour en transformer la perspective émotionnelle. Il sert également d'ancrage pour envisager un avenir sûr, aidant à surmonter la peur de revivre le traumatisme tout en renforçant le sentiment de contrôle sur son propre récit.
The Tale of Little Layla
In a land where shadows danced with strife,
Layla lived a fractured life.
Through shattered skies and fields of flame,
She bore the weight of war’s cruel name.
The horrors etched upon her mind,
A thirst for vengeance intertwined.
Her hands, though small, began to mold,
An engineer’s touch, both sharp and bold.
She dreamed of weapons vast and bright,
To end all wars, to claim the night.
A cosmic arsenal she designed,
A power vast, a mastermind.
But in her heart, a quiet fear,
"What if this power draws villains near?"
Her masterpiece, a deadly key,
Could lock the stars in tyranny.
An AI’s wisdom, sharp and keen,
Unveiled the threads behind the scene.
Before the pult could seal her fate,
A twist of time rewrote her state.
She met a boy, with eyes so wide,
And by his side, a dino stride.
He told a tale from years ahead,
Of peace rebuilt, where none had bled.
The sacred city of her birth,
Saved by courage, not by earth.
No weapons fired, no wars renewed,
Just hearts unbroken, lives imbued.
The AI’s gift, the therapy shared,
Mass healing minds once deeply scared.
The boy’s brave dino stood in awe,
A guardian not of tooth, but law.
Layla listened, her anger tamed,
Her future shifted, her path renamed.
No weapons forged, no vengeance sought,
But toys of peace her hands now wrought.
Through play and care, her dreams were mended,
A cycle of war and grief was ended.
For in her grasp, the truth did ring:
The strongest tool is the love we bring.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
La conversation semble-t-elle vous mener sur un sentier bordé de dangers invisibles ? Ne craignez rien, car c'est précisément à ce moment-là que l'assurance devient votre guide. Rayonnez de confiance, comme un phare qui éclaire les vagues sombres d’incertitude. Votre calme intérieur est l'ancre qui maintient le navire stable dans la tempête des doutes et des malentendus.
La carte du capitaine, celle d’un marin qui a traversé de nombreux orages, est un atout précieux. Elle n’indique pas seulement la direction, mais elle porte en elle l’histoire de ceux qui ont su affronter l’imprévu. Elle est marquée de cicatrices et de réussites, et chaque ligne, chaque détour, vous rappelle que, même dans la tempête, il est possible de trouver la voie. Votre expérience, même si elle est encore jeune, porte la sagesse des tempêtes passées et vous guide comme un phare sûr au milieu de l'inconnu.
Dans ce territoire incertain, l’assurance est le vent qui gonfle vos voiles, vous poussant vers l’avant, même lorsque l’horizon semble flou. Elle transforme les obstacles en opportunités, et ce qui semble d’abord comme un terrain périlleux devient un terrain fertile pour l’échange et la découverte. Vous n'êtes pas là pour éviter les zones difficiles, mais pour les traverser avec la conviction d’un voyageur expérimenté.
Les mots sont vos étoiles, et l’assurance est le ciel qui vous les fait voir clairement. Sans elle, les étoiles se perdent dans la brume, mais avec elle, vous êtes capable de lire la carte du ciel, d’interpréter les signes, et de guider la conversation vers de nouveaux horizons. La confiance ne consiste pas à tout savoir d'avance, mais à accepter que chaque pas, même dans l'inconnu, mène à un chemin de compréhension mutuelle.
Ainsi, avancez, les bras ouverts à la possibilité, car seule une confiance tranquille permet à la conversation de s’épanouir, de se transformer, et d’évoluer au-delà de ses propres limites. La carte du capitaine est à votre portée, et avec elle, chaque terrain difficile devient une nouvelle aventure.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
It was a deadly and paralysing sect that destroyed Russia and plunged it deep into unspeakable misery. We must never cease proclaiming this fact as a warning to other nations in the world, and for the preservation of our own country. The Bolshevists are responsible for the catastrophe.
For Russia we can do little. The fearful series of events must run their course. One can only hope that some day in our own time deliverance will come to the Russian people and that they will stand again on their own feet and be masters in their own house.
Winston Churchill
November 4, 1920
Le Monde - Bulletin spécial
Madame, Monsieur, bonjour !
À Saint-Pétersbourg, la capitale impériale, l'Assemblée Constituante vient d'ouvrir ses portes. Les délégués élus démocratiquement se sont rassemblés pour discuter de l'avenir du pays, adopter une constitution et trancher sur la question de la participation à la Grande Guerre. Nous avons en direct avec nous notre correspondante sur place, mademoiselle Sophie Dandecourt.
Bonjour, Sophie. Pensez-vous que l'Assemblée Constituante parviendra à surmonter la crise politique qui secoue l'Empire russe ? Et qu’en est-il des perspectives d’ouverture des négociations de paix ?
Sophie Dandecourt :
Bonjour, Élise. Les perspectives sont mitigées, mais il y a des raisons d’être optimiste. Depuis la Révolution de février, la Russie est plongée dans une situation de double pouvoir : le Gouvernement provisoire, installé au Palais Mariinsky, et l’ancien tsar Nicolas II, désormais retranché à Tobolsk, qui conserve un rôle honorifique en tant que chef suprême de l’armée.
L’Assemblée Constituante a pour mission de décider de l’avenir du pays. La grande question reste le maintien ou non de la monarchie. Bien que Nicolas II ait abdiqué, les généraux de l’armée impériale lui sont restés fidèles, le maintenant comme figure symbolique en attendant un règlement de la crise.
À mes côtés se trouve Monsieur Trotsky, figure de proue du Parti des Paradoxes Progressifs, qui a remporté 180 sièges sur les 766 de l’Assemblée. Monsieur Trotsky, pourriez-vous nous éclairer sur l’ordre du jour de cette session ?
Trotsky (avec emphase dramatique) :
Merci pour cette occasion, mademoiselle Dandecourt. Je tiens à dire que, malgré le sabotage latent auquel nous avons dû faire face — oui, sabotage — notre parti reste la voix du peuple. Certes, nous n’avons pas obtenu la majorité que notre camarade Lénine avait prophétisée, mais il faut voir ici non un échec, mais un défi.
Cela dit, je salue le général Kornilov, qui, malgré son esprit monarchiste réactionnaire, a su garantir la tenue de cette Assemblée. Je tiens également à souligner le geste de Nicolas II, qui, bien qu'incarnant une idéologie dépassée, a respecté les principes démocratiques en accordant l’immunité diplomatique à nos délégués.
Sophie Dandecourt :
Et où se trouve le camarade Lénine en ce moment ?
Trotsky (avec une légère exaspération) :
Ah, une situation regrettable. Notre camarade Koba, alias le camarade Staline, a été temporairement retardé par le corps tchécoslovaque. Ces messieurs, par excès de zèle, ont interprété un ordre du chef de la garde royale comme un veto absolu sur les gardes personnels. Cela dit, nous espérons que le camarade Lénine arrivera à temps pour… enfin, influencer le débat.
Sophie Dandecourt (avec un sourire ironique) :
Influencer ou imposer, Monsieur Trotsky ?
Trotsky, avec emphase :
Ne jouons pas sur les mots, mademoiselle. Aujourd'hui, la question de l'armée devrait être discutée et notre parti a sa propre opinion sur cette question.
L’armée est le fondement même de l’État, une forteresse qui protège ses citoyens contre les menaces extérieures. Sa mission première est claire : assurer la défense du territoire et garantir la souveraineté nationale. Cependant, et je le dis sans ambages, cette puissance ne doit en aucun cas devenir un instrument de lutte politique interne.
Aujourd’hui, l’une des plus grandes faiblesses des structures militaires réside dans leur dépendance excessive à l’égard des autorités civiles pour le financement et la logistique. Imaginez une armée qui doit quémander du carburant ou des munitions auprès d’un Premier ministre plus préoccupé par ses alliances politiques que par la sécurité nationale. Pire encore, cette situation pousse certains généraux à des pratiques douteuses : détournement de ressources, faux rapports sur des exercices prétendument menés à bien, ou encore ventes illicites de matériel.
C’est pourquoi nous défendons la création d’une Armée Blanche-Neige indépendante des pressions politiques et administratives. Mais attention, indépendance ne signifie pas absence de contrôle. L’armée doit fonctionner dans un cadre strict, sous la surveillance d’un Conseil des Jedi (nom provisoire, bien sûr), un organe spécialement conçu pour garantir une gestion éthique et efficace. Ce conseil devra dialoguer avec les généraux dans un langage de respect et d’autorité, utilisant la force de la loi pour prévenir tout abus de pouvoir.
La composition de ce conseil est cruciale. Inspirée des principes de nomination à la Cour suprême, elle devra garantir des mandats longs pour ses membres afin d’assurer une continuité stratégique et un détachement des luttes politiques éphémères. Quant au commandant en chef suprême, il devra être une figure d’une réputation irréprochable, formée dès le plus jeune âge à cette fonction. Il est impératif qu’il soit séparé des autres branches et fonctions gouvernementales.
Si nous échouons à mettre en place le système délicat de contrepoids, nous risquons de voir l’armée devenir un outil de division, un instrument au service de factions, et non une force au service de l’État et du peuple. Voilà pourquoi, mes chers collègues, je considère cette réforme comme la priorité absolue.
Sophie Dandecourt :
Merci, Monsieur — pardon, camarade Trotsky.
Élise, je vous rends l’antenne. Ici, l’ambiance reste électrique, mais nous vous tiendrons informés des développements. À vous, à Paris !
Белый снег, серый лёд
На растрескавшейся земле
Одеялом лоскутным на ней
Город в дорожной петле
А над городом плывут облака
Закрывая небесный свет
А над городом жёлтый дым
Городу две тысячи лет
Прожитых под светом
Звезды по имени Солнце
Devant les grilles du Palais de Tauride
Le matin à Petrograd était sombre, les nuages bas et lourds semblaient étouffer la ville. Un vent froid s’engouffrait dans les rues, jouant avec les drapeaux rouges flottant au-dessus des postes de garde. Devant les imposantes grilles forgées du Palais de Tauride, deux figures marquaient la scène : Lénine, au visage crispé, et Koba, fronçant les sourcils, visiblement contrarié.
[Traduction en polonais]
Poranek w Piotrogrodzie był ponury, z ciężkimi, nisko wiszącymi chmurami, które zdawały się przytłaczać miasto. Zimny wiatr hulał po ulicach, igrając z czerwonymi flagami powiewającymi nad posterunkami strażniczymi. Przed masywnymi, kutymi bramami Pałacu Taurydzkiego stały dwie postacie: Lenin, ze zaciśniętą twarzą, oraz Koba, marszczący brwi, wyraźnie zirytowany.
[Na суржик]
Ранок у Петрограді був похмурий: хмари низько висіли над містом, наче давили на нього. Холодний вітер грався вулицями, зриваючи червоні прапори з варти. Біля величезних воріт Таврійського палацу стояли двоє: Ленін, із напруженим лицем, та Коба, насуплений і явно нервовий.
❄️❄️❄️
Koba s’avança d’un pas brusque, tenant un document à bout de bras.
— Regardez ça ! C’est une attestation officielle du Commandant Suprême, Nicolas II, garantissant mon entrée, ainsi que celle de mes camarades !
L’officier tchèque haussa un sourcil, prenant calmement le papier.
— Monsieur Koba, selon les ordres de notre commandant, nous ne pouvons laisser entrer aucun garde personnel, ni ceux ayant un passé criminel.
Lénine, les mains derrière le dos, se rapprocha, le visage tiré.
— Voyons, camarade officier, vous déformez les faits ! Il ne s’agit pas de gardes, mais de délégués légalement protégés par un statut diplomatique.
[Traduction en polonais]
Koba podszedł gwałtownie, trzymając dokument na wyciągniętej ręce.
— Patrzcie! To oficjalny dokument od Najwyższego Dowódcy, Mikołaja II, gwarantujący mój wstęp oraz moich towarzyszy!
Oficer czeski uniósł brew, spokojnie biorąc papier.
— Panie Koba, według rozkazów naszego dowódcy nie możemy wpuścić żadnych osobistych ochroniarzy ani osób z kryminalną przeszłością.
Lenin, z rękami za plecami, zbliżył się z napiętą twarzą.
— Towarzyszu oficerze, przeinaczacie fakty! To nie są ochroniarze, lecz delegaci legalnie chronieni statusem dyplomatycznym.
[На суржик]
Коба різко підступив уперед, тримаючи папірець на витягнутій руці.
— Дивіться, це офіційний документ від Верховного Командуючого, Миколи Другого! Він гарантує мій вхід і моїх товаришів!
Чеський офіцер підняв брову, спокійно взявши папірець.
— Пане Коба, за наказом нашого командира ми не можемо пускати ні особисту охорону, ні осіб із кримінальним минулим.
Ленін, тримаючи руки за спиною, наблизився з напруженим лицем.
— Товаришу офіцер, ви перекручуєте факти! Це не охорона, а делегати, які мають дипломатичний захист.
❄️❄️❄️
Koba, visiblement frustré, se tourna vers les soldats derrière lui.
— C’est une farce ! Ces messieurs semblent oublier qui garantit leur présence ici !
L’officier tchèque, imperturbable, croisa les bras.
— Monsieur Koba, que vous le vouliez ou non, nous suivons les ordres. Le passé criminel reste un passé criminel. Un braquage de diligence reste un braquage, même avec un papier officiel en main.
[Traduction en polonais]
Koba, wyraźnie zirytowany, odwrócił się do żołnierzy za sobą.
— To jakiś żart! Ci panowie chyba zapomnieli, kto zapewnia im obecność tutaj!
Oficer czeski, niewzruszony, skrzyżował ramiona.
— Panie Koba, czy się to panu podoba, czy nie, my wykonujemy rozkazy. Kryminalna przeszłość to nadal kryminalna przeszłość. Napad na dyliżans to nadal napad, nawet z oficjalnym dokumentem w ręku.
[На суржик]
Коба, явно розлючений, обернувся до солдатів позаду себе.
— Це що, знущання? Ці панове, мабуть, забули, хто гарантує їхню присутність тут!
Чеський офіцер, не зворухнувшись, схрестив руки.
— Пане Коба, хочете ви того чи ні, ми виконуємо накази. Кримінальне минуле залишається кримінальним. Пограбування диліжансу — це все одно пограбування, навіть якщо у вас є офіційний папір.
❄️❄️❄️
Koba, le visage rouge de colère, se rapprocha de l’officier tchèque, son ton devenant de plus en plus agressif.
— Vous ne comprenez pas, camarade ?! Ce que vous appelez un « passé criminel » est en réalité le noble combat révolutionnaire pour la justice du peuple ! Qui êtes-vous pour juger ?!
L’officier ne bougea pas, un sourire à peine visible au coin des lèvres.
— Monsieur Koba, noble ou pas, un braquage reste un braquage. Et pour votre information, ici, nous suivons la loi, pas vos discours enflammés.
Koba, hors de lui, aboya :
— Kurwa, bande de chiens bureaucratiques ! Vous ne savez pas à qui vous avez affaire !
D’un geste sec, l’officier fit signe aux soldats du corps tchèque. En quelques secondes, les hommes se jetèrent sur le Géorgien moustachu, le plaquant dans la neige froide. Koba, furieux et humilié, se débattit en criant :
— Vous allez le regretter ! Je vais porter plainte directement auprès du président de l’Assemblée constituante !
[Traduction en polonais]
Koba, z twarzą czerwoną ze złości, zbliżył się do czeskiego oficera, jego ton stawał się coraz bardziej agresywny.
— Nie rozumiecie, towarzyszu?! To, co nazywacie „kryminalną przeszłością,” to w rzeczywistości szlachetna walka rewolucyjna o sprawiedliwość dla ludu! Kim jesteście, żeby nas oceniać?!
Oficer ani drgnął, z ledwo widocznym uśmiechem w kąciku ust.
— Panie Koba, szlachetna czy nie, napad to nadal napad. A tak przy okazji, tutaj przestrzegamy prawa, a nie waszych płomiennych przemówień.
Koba, nie panując nad sobą, warknął:
— Kurwa, banda biurokratycznych psów! Nie wiecie, z kim macie do czynienia!
Oficer zrobił suchy gest, a żołnierze czeskiego korpusu w kilka sekund powalili wąsatego Gruzina na zimny śnieg. Koba, wściekły i upokorzony, szarpał się, krzycząc:
— Pożałujecie tego! Złożę skargę bezpośrednio do przewodniczącego Zgromadzenia Konstytucyjnego!
[На суржик]
Коба, червоний від злості, підступив до чеського офіцера, голос його ставав усе більш різким.
— Ви не розумієте, товаришу?! Те, що ви називаєте «кримінальним минулим», — це насправді благородна революційна боротьба за справедливість для народу! Хто ви такі, щоб судити нас?!
Офіцер і не поворухнувся, з ледь помітною посмішкою в куточках губ.
— Пане Коба, благородне чи ні, але пограбування — це пограбування. І до вашого відома: тут ми слідуємо закону, а не вашим палким промовам.
Коба, не стримуючи себе, гаркнув:
— Курва, зграя бюрократичних псів! Ви не знаєте, з ким маєте справу!
Офіцер сухо махнув рукою, і за кілька секунд солдати чеського корпусу повалили вусатого грузина на холодний сніг. Коба, злий і принижений, пручався, кричачи:
— Ви це пошкодуєте! Я подам скаргу просто на ім’я голови Учредительного зібрання!
❄️❄️❄️
L’officier croisa les bras, observant la scène avec un air légèrement satisfait.
Soudain, une voix claire résonna dans le froid :
— Gentlemen, please stop this madness immediately !
Trotsky, arrivant d’un pas vif, brandit un document qu’il tendit à l’officier.
— Voici un nouvel ordre signé par Sa Majesté, Nicolas II. Veuillez relâcher monsieur Koba.
[Traduction en polonais]
Oficer skrzyżował ramiona, z lekką satysfakcją obserwując scenę.
Nagle w zimnym powietrzu rozległ się wyraźny głos:
— Gentlemen, please stop this madness immediately!
Trocki, podchodząc szybkim krokiem, wyciągnął dokument i podał go oficerowi.
— Oto nowy rozkaz podpisany przez Jego Wysokość, Mikołaja II. Proszę natychmiast uwolnić pana Kobę.
[На суржик]
Офіцер схрестив руки, із легким задоволенням спостерігаючи за сценою.
Раптом у холодному повітрі прозвучав чіткий голос:
— Gentlemen, please stop this madness immediately!
Троцький, підходячи швидким кроком, витягнув документ і простягнув його офіцерові.
— Ось новий наказ, підписаний Його Величністю Миколою II. Прошу негайно звільнити пана Кобу.
❄️❄️❄️
L’officier prit le papier, le lut attentivement, puis, d’un nouveau geste, ordonna aux soldats de libérer Koba. Tandis que ce dernier se relevait, couvert de neige, l’officier déclara :
— Il est écrit ici que monsieur Koba a le droit de s’exprimer lors de la séance par le biais d’un miroir magique. Soldats, veuillez préparer cette possibilité pour notre invité.
L’officier ajouta avec un sourire ironique :
— Eh bien, monsieur Koba, suivez-moi dans le pavillon. Je suis sûr que nous trouverons un miroir magique à la hauteur de votre moustache.
[Traduction en polonais]
Oficer wziął papier, dokładnie go przeczytał, a następnie nowym gestem rozkazał żołnierzom uwolnić Kobę. Gdy ten wstał, cały w śniegu, oficer oznajmił:
— Napisano tutaj, że pan Koba ma prawo przemawiać podczas sesji za pomocą magicznego lustra. Żołnierze, przygotujcie taką możliwość dla naszego gościa.
Oficer dodał z ironicznym uśmiechem:
— Cóż, panie Koba, proszę za mną do pawilonu. Jestem pewien, że znajdziemy magiczne lustro odpowiednie dla waszych wąsów.
[На суржик]
Офіцер узяв папір, уважно прочитав, а потім новим жестом наказав солдатам відпустити Кобу. Поки той піднімався, увесь у снігу, офіцер заявив:
— Тут написано, що пан Коба має право виступати на засіданні через магічне дзеркало. Солдати, забезпечте цю можливість для нашого гостя.
Офіцер додав із іронічною посмішкою:
— Що ж, пане Коба, ходімо до флігеля. Я впевнений, ми знайдемо магічне дзеркало, яке пасуватиме вашим вусам.
И две тысячи лет война
Война без особых причин
Война дело молодых
Лекарство против морщин
Красная-красная кровь
Через час уже просто земля
Через два — на ней цветы и трава
Через три — она снова жива
И согрета лучами
Звезды по имени Солнце
Великое Заседание
Заседание Учредительного собрания начинается. Торжественный зал постепенно наполняется делегатами, прибывшими со всех уголков России. Это лучшие сыны Отечества, которым выпала честь выполнить важнейшую миссию в истории страны — через мирный диалог определить дальнейшую судьбу России.
Россия, оказавшись под ударом урбанизации и индустриализации, внезапно осознала, что её фундамент не столь прочен, как казалось. Ей нужна новая, крепкая опора, чтобы устоять в изменившемся мире — мире машин, заводов и фабрик, где производительность труда возросла в десятки, а то и сотни раз, превзойдя возможности древних ремесленников и кузнецов.
Огромная сила, ранее неведомая, пришла благодаря достижениям науки. Паровозы сократили расстояния, соединяя города и деревни стальными нитями. Пароходы ускорили перевозки по рекам и морям. Дальнобойные пушки и современное огнестрельное оружие изменили не только характер войны, но и баланс силы в обществе.
Теперь делегаты со всей страны начали собираться в этом историческом зале. Каждый из них нёс в себе надежду на мирное решение, которое сохранит миллионы домашних очагов от хаоса, ужасов войны и террора.
И вот зал наполняется: верные и стойкие мужи Отечества входят, чтобы обсудить важнейший вопрос и определить будущее страны. Они понятны друг другу, понятны председателям собрания, ведь в них — суть России, её богатства и вызовы. Но внимательный глаз художника не мог не запечатлеть их для тех, кто придёт после, для тех, кто будет жить в другой России — более свободной, более справедливой, более просвещённой.
Образы тех, кто вошёл в зал, словно застывшая картина, в которой оживает общество начала XX века. Эти лица, манеры, одежда — они принадлежат эпохе, которая ещё не знала своей приближающейся трансформации. Потомки, взглянув на них через слово писателя, увидят, каким было русское общество тогда, когда его будущее ещё не было определено, а рождалось на глазах.
Маленький зал, казалось, дышал в ожидании. Его стены, словно свидетели великих свершений, таили в себе напряжение времени. Здесь, под сводами, которым предстояло услышать великие речи и выступления, рождалась новая Россия. Её судьба писалась прямо сейчас, в этом зале, на глазах у тех, кто собрался под одной крышей, чтобы передать мирное небо будущим поколениям.
- Крестьяне: В просторных домотканых рубахах с вышивкой, стянутых кожаными ремнями, и в простых, но прочных сапогах. Их руки были покрыты мозолями от полевых работ, лица загорелые и суровые, привыкшие к труду и непогоде. Жизнь их текла вокруг земли, сельскохозяйственных сезонов, общины.
- Купцы: В богатых кафтанах, часто с меховой отделкой, и со сложными золотыми цепями на груди. Они привыкли к шуму рынков, переговорам и товарным складам. Их речь была плавной, но уверенной, а взгляд — прицельно оценивающим.
- Рабочие: В простых серых костюмах с заплатками и кепках. Их руки, как и у крестьян, были мозолистыми, но от машин и тяжёлого оборудования. Грубоватая манера речи выдавалась через разговоры о заводах, рабочих сменах и жалованье.
- Интеллигенция: В строгих костюмах, накрахмаленных рубашках и очках, которые бликовали от света свечей. Их головы заняты идеями прогресса, реформ, а порой и спорами о новой Конституции. Они говорили мягко, но с оттенком академической важности.
- Дворяне: В изысканных сюртуках, с орденами и тростями, которые лишь подчёркивали их высокое положение. Их лица хранили выражение спокойствия и достоинства, словно свидетельствуя, что именно они веками были опорой государства.
И вот, под эти контрастные образы, зал наполнялся шумом, перемешанным с обсуждениями, спорами и приветствиями, которые становились всё громче. Учредительное собрание должно было начать свою работу, и каждая минута приближала судьбоносный момент, когда будет решено, какой станет Россия в мире пароходов и машин, мира, где старый порядок уже невозможно удержать прежними руками.
Тёплое место, но улицы ждут
Отпечатков наших ног
Звёздная пыль
На сапогах
Мягкое кресло, клетчатый плед
Не нажатый вовремя курок
Солнечный день
В ослепительных снах
Оркестр
Двери зала закрываются с глубоким, уверенным звуком, символизируя начало исторического момента. Керенский, сидящий в центре президиума, коротким кивком подаёт знак в сторону военного оркестра, расположившегося в углу зала. Маэстро, с идеальной выправкой, делает лёгкий поклон сначала в сторону президиума, затем — к залу. Его жесты, точные и выверенные, словно говорят: "Приготовьтесь услышать голос времени."
Взмах дирижёрской палочки, и пространство наполняется тревожными, но величественными звуками. Музыка, созданная гением Прокофьева, разрастается, словно танец рычагов сложного механизма — танец, который напоминает о могуществе новой эпохи, но и несёт в себе напряжение грядущих перемен.
Крестьяне, одетые в тёмные, неброские одежды, сидят прямо и напряжённо. Для них это всё — непостижимое чудо. Некоторые украдкой сжимают в руках шапки, как будто музыка способна сдуть их с головы. Они переглядываются, удивляясь силе и глубине этих звуков, которые кажутся им из другого мира. Кто-то шепчет соседу, едва осмеливаясь нарушить атмосферу, спрашивая: "Это они так всегда, эти в городе, на музыку слушать собираются?"
Рабочие, несмотря на изношенные пальто и грубоватую манеру, стараются сидеть спокойно, но их руки невольно касаются колен или столов, будто желая ощутить вибрации этой силы. Они пытаются уловить ритм, но мелодия для них кажется слишком сложной и запутанной. Один из молодых парней шепчет другому: "Слушай, тут что-то есть... Только не пойму, зачем так сложно. Может, у них тут это, по-особому?".
Купцы, сдержанные, в аккуратно пригнанных костюмах, слушают с интересом. Их натренированный вкус улавливает красоту, но высокомерие музыки режет ухо. Они обмениваются взглядами, словно пытаясь выразить мысль: "Сложно, конечно, красиво, но зачем так вычурно? Не проще ли было что-то попроще, чтобы всем понятно было?". Их лица выражают смесь уважения и раздражения.
Интеллигенция, в элегантных пиджаках и скромных платьях, погружается в музыку, но не просто слушает — ищет. Каждый аккорд, каждый взлёт и падение звука заставляют их задуматься: что за скрытый смысл здесь заложен? Они переглядываются, иногда кивая друг другу, словно соглашаясь: "Здесь что-то есть. А тонко-то как... Это ведь кажется Прокофьев? Интересно, что этим хотел сказать Керенский?"
И лишь дворяне, откинувшись на спинки своих кресел, полностью отдаются моменту. Их лица, мягко освещённые солнечным светом из просторных окон, отражают наслаждение. Они привыкли к подобной культуре, для них это не ново. Но даже их утончённые натуры признают: музыка задаёт тон этому дню, готовит сердца и умы к великим речам. Графиня в изысканном шёлковом платье слегка прикрывает глаза, словно стараясь удержать этот миг в своей памяти. Молодой князь на мгновение замирает, затем достаёт блокнот, делая короткую заметку — возможно, о том, что именно он чувствует сейчас.
Музыка завершается на высокой ноте, а в зале на секунду наступает звенящая тишина. Всё замерло, будто само время задержало дыхание, прежде чем продолжить своё движение вперёд.
Аплодисменты
Керенский медленно поднимается со своего места в президиуме, его взгляд тёплый, но решительный. Он начинает аплодировать — не спешно, но с глубокой уверенностью, задавая тон всему залу. Первые хлопки подхватывает интеллигенция: люди в строгих костюмах и платьях, внимательно наблюдавшие за музыкантами, теперь без тени сомнения выражают своё одобрение. За ними, чуть позже, поднимаются дворяне. Их жесты спокойны, но в них чувствуется одобрение и, возможно, даже некоторая гордость за высокий культурный момент.
Ритм аплодисментов ускоряется. Рабочие и крестьяне, сначала смущённые, быстро понимают, что и им стоит присоединиться. Их хлопки звучат громче и грубее, чем у интеллигенции, но зато искреннее. Волна оваций захватывает весь зал. Маэстро делает величественный поклон в сторону президиума, затем поворачивается к залу, принимая овации с достоинством. Музыканты, державшие в руках свои инструменты с такой же уверенностью, как рабочие — свои молоты, следуют его примеру, кланяясь со сцены.
Когда зал наполняется овациями, Керенский поднимает руку, призывая к тишине. Гул восторга постепенно угасает, словно огромный механизм замедляет свои шестерни. В наступившей тишине его голос звучит чётко и уверенно:
— Благодарим маэстро и всех музыкантов за этот великолепный пролог к нашему заседанию.
Оркестр чинно покидает зал, унося с собой свои инструменты. Помощники аккуратно убирают пюпитры — подставки для нот, — освобождая пространство. Гулкое закрытие дверей вновь напоминает всем о значимости момента.
Керенский, медленным шагом, словно взвешивая каждый свой шаг, подходит к трибуне. На мгновение он останавливается, его взгляд пробегает по лицам делегатов. Атмосфера в зале замирает, все взгляды устремлены на него.
Речь Керенского
— Уважаемые делегаты, дамы и господа, судари и сударыни, графы и графини, князья и княгини, бароны и баронессы, крестьяне и рабочие! Я торжественно приветствую вас и объявляю заседание Учредительного собрания открытым!
Аплодисменты. Гул восторга, словно сам воздух в зале становится легче. Свершилось — то, чего так долго ждали.
— Вы прошли долгий путь, чтобы оказаться здесь. Каждый из вас был выбран народом, историей и, смею верить, судьбой. Сегодня вы должны решить судьбу России. Мы собрались, чтобы найти точки соприкосновения, чтобы выбрать путь, который будет приемлем для всех. И я подчеркну: всех, без исключения. Даже тех, кто не сумел оказаться в большинстве, как, возможно, рассчитывал.
В зале раздаётся лёгкий смех, кто-то из делегатов искоса поглядывает в дальний угол, где молчаливо сидят большевики. Их лица, словно высеченные из камня, не выдают эмоций.
— Но прежде чем мы перейдём к делу, позвольте мне выразить особую благодарность генералу Корнилову и его верному гарнизону. Именно их решительность и железная воля остановили пожар безумия, который мог поглотить нашу столицу. Благодаря их действиям мы можем спокойно заседать в этом зале, не опасаясь штыков на улицах и криков о «немедленной революции».
Настороженная тишина. Керенский выдерживает паузу, будто проверяя, уловил ли зал его тон.
— Да, господа, я говорю о тех, кто пытался заменить слова штыками и грабежами, кто считал себя вправе диктовать свои условия, не спрашивая остальных. Однако мы здесь не для того, чтобы судить. Мы здесь для того, чтобы дать им слово.
Керенский делает паузу, его взгляд с лёгкой иронией устремляется на большевиков. Легионеры чехословаков за их спинами выглядят почти скульптурами — спокойно, но с явным намёком на готовность вмешаться в случае чего.
— Время революционного пыла, господа, должно смениться временем разума. Важность этого момента обязывает нас преодолеть прежнюю ненависть. Я верю, что даже те, кто вчера призывал к радикальным мерам, сегодня готовы слушать и понимать других.
Мягкий сарказм в голосе Керенского вызывает смешки в первых рядах, но он быстро возвращается к серьёзному тону.
— История сыграла с нами злую шутку. Николай II, наш бывший государь, отрёкся от престола, оставив страну на перекрёстке судеб. Было ли это волей небес, ошибкой или неизбежностью? Пусть решают историки, философы и любители парадоксов.
Интеллигенция оживляется, в первых рядах слышатся тихие комментарии. Улыбка Керенского становится шире — он знает, как воздействовать на публику.
— Одно можно сказать наверняка: отречение царя открыло путь к тем переменам, которые мы с вами должны теперь осмыслить. И да, чтобы пресечь возможные слухи: царская семья, простите, бывшая царская... Члены семьи святого рода Романовых находится в полной безопасности. Их местонахождение засекречено, но их судьба, как и судьба всей России, будет решена вами, здесь и сейчас.
Облегчение на лицах крестьян, будто в мире всё-таки осталось что-то святое и неприкосновенное. Ловя эту волну, Керенский делает решительный поворот в речи.
— Но хватит говорить о прошлом. Мы здесь, чтобы смотреть вперёд. И для этого Я хочу представить человека, чьё имя уже вошло в историю. Господин Павел Флоренский расскажет нам о вызовах, которые стоят перед нашей страной. Научные открытия, технический прогресс, философские размышления — всё это меняет наш мир быстрее, чем мы успеваем осознать. И вместе с этим мы должны найти ответы на главный вопрос: как нам адаптироваться и идти вперёд, не теряя себя?
Аплодисменты. Павел Флоренский поднимается к трибуне. На нём строгий костюм-тройка, явно несвойственный его натуре. Его густые чёрные кудри, словно венец, напоминают о глубокой связи с духовенством. Он делает лёгкий поклон и начинает говорить.
Речь Флоренского
Флоренский уверенно встаёт за кафедру. Его взгляд, добродушный и испытующий, скользит по залу. Группы слушателей будто сами собой разделились: рабочие и крестьяне смотрят с вниманием, дворяне скрывают улыбки, большевики переглядываются с явным раздражением.
— Господин Керенский, уважаемые делегаты, братья и сёстры, благодарю за возможность говорить здесь, перед вами. Я не учёный, а лишь пастырь, привыкший обращаться к прихожанам. Позвольте же и сегодня говорить просто, как говорю со своей паствой.
Его тон чуть смягчается, а интонация становится доверительной.
— Итак, позвольте начать с истины, что так глубоко запечатлена в душе каждого христианина: всякая власть — от Бога.
В зале слышится приглушённый ропот: большевики шумно выражают недовольство, но крестьяне хмурят брови и заставляют их замолчать. Флоренский спокойно продолжает.
— Всякая власть от Бога, но не всякая власть постигаема нами. Мы видим это на примере царя Саула, который получил венец, но потерял милость Господа. Мы видим это и в притчах Христа, где добрый виноградарь терпит и прощает, но в конце концов возвращает каждому по делам его.
Он делает паузу, оглядывая зал.
— Однако времена меняются. Вызовы эпохи требуют от нас не только веры, но и разума. Мы, братья мои, оказались в положении, когда горизонтальные связи — эти новые узы современности — поднимают вопросы, ранее чуждые нашим предкам.
В зале тишина; интеллигенция, рабочие и крестьяне слушают, наклонившись вперёд. Флоренский продолжает с лёгкой иронией.
— Но что это за связи? Прежде чем ответить, позвольте привести вам пример, который понятен каждому из вас. Посмотрите на мой костюм.
Он демонстрирует свой скромный фабричный наряд, усмехаясь.
— Когда-то штаны, подобные этим, могли быть лишь роскошью для дворян. Сегодня же они доступны всем. Как сказал бы апостол Павел: «Нет ни эллина, ни иудея, ибо все мы одно во Христе». Но что это значит для нас?
Он делает шаг вперёд, словно приглашая зал к размышлению.
— Это значит, что индустриализация изменила не только наш внешний облик, но и саму ткань общества. Вчерашние крестьяне переезжают в города, их круг общения расширяется, они начинают читать газеты. Газеты! Эти новые послания, распространяющие не всегда Евангелие, но всегда — идеи.
— А что за идеи? Идеи господ Маркса и Энгельса, обещающих рай земной. Но, братья, позвольте спросить: разве возможно построить новое, разрушая старое до основания? Традиции, которые мы наследуем от предков, — это не просто привычки, не просто обряды, а многовековая мудрость, проверенная временем. Каждая деталь, каждая крупица этих традиций формировалась столетиями, пережила бури и испытания. Эти идеи обещают быстрые решения, мгновенное счастье, но они упускают из виду самое важное — ту крохотную, незаметную ошибку, которая способна разрушить созданное искусственно «счастье» в долгосрочной перспективе... Мы не можем испытывать Бога, ломая Его замысел, только для того, чтобы через столетие прийти к выводу, что путь коммунистов был ошибкой. Этот эксперимент слишком дорог: он может стоить нам душ и судьбы нации. История учит нас, что традиции — это фундамент, и если его разрушить, дом рухнет. Простые решения соблазнительны, но истинный путь к процветанию лежит не в разрушении прошлого, а в его бережном осмыслении и развитии.
В зале снова ропот. Крестьяне начинают переговариваться, кто-то шутит в адрес большевиков. Флоренский поднимает руку.
— Терпение, братья. Я не обвиняю этих господ, но лишь предупреждаю. Их намерения, как бы возвышенно они ни звучали, подобны тем, что однажды привели к возведению Вавилонской башни. Чем это закончилось, вы знаете.
Он выдерживает паузу, позволяя словам утонуть в умах слушателей.
— Эти революционеры предлагают заменить небесный рай утопией. Они говорят о равенстве, забывая, что равенство перед Богом начинается с покаяния, а не с террора. Они строят свои фабрики мысли, но их кирпичи — это гордыня, их связывающий раствор — это кровь.
Флоренский, сложив руки на груди, обводит взглядом зал, в котором эмоции смешиваются: от одобрения до раздражения.
— И всё же, братья, не будем судить слишком строго. Всякий бунт — это крик души, потерявшей свой путь. Это жажда света, даже если он ещё не познан. Бунтующий ищет, но не знает, что он ищет.
Он делает паузу, будто позволяя словам проникнуть глубже.
— Наша задача, друзья мои, — не отвергать, а направлять. Подобно Христу, который среди разбойников и мытарей не искал виновных, но звал их к покаянию и истине. Путь истинный не в разрушении, но в созидании, не в ненависти, но в любви, не в гордыне, но в смирении.
Он слегка поднимает руку, словно благословляя зал.
— И пусть тот, кто видит только ночь, помнит: за ней всегда приходит рассвет. Благодарю за ваше терпение и внимание.
Флоренский с достоинством склоняет голову, принимая овации, раздающиеся отовсюду. Он спокойно возвращается на своё место в президиуме, где его встречают сдержанными кивками и одобрительными взглядами соратников. Зал наполняется гулом одобрения, в котором слышны аплодисменты интеллигенции и одобрительные возгласы крестьян и рабочих. Даже некоторые из купцов, обычно скептические, кивают с уважением.
Волшебные ✨ Зеркала
Керенский встаёт, глядя на зал с лёгкой улыбкой. Его голос уверенный, с нотками сарказма.
— Господа делегаты, давайте ещё раз поблагодарим господина Флоренского за его примирительную, но столь необходимую в это время речь. Он напомнил нам о ценности традиций, о связи поколений, которую так стремятся разрушить те, кто сейчас угрюмо смотрит из дальнего угла зала.
Некоторые делегаты улыбаются, переглядываясь, а в стороне слышится смешок, обрывающийся под угрюмыми взглядами большевиков.
— Мы живём в эпоху перемен, господа. Газеты и фабрики, которые уже изменили лицо России, — это лишь первые ростки. Впереди нас ждут открытия, которые изменят не только производство, но и саму природу человеческой жизни. Представьте себе: машины, которые не только кроят ткань быстрее любых рук, но и способны выполнять расчёты с точностью, недоступной человеку.
В его словах звучит вдохновение, зал оживляется, рабочие и крестьяне начинают переговариваться. В углу большевиков — насторожённое шевеление.
— Мы стоим на пороге мира, в котором идеи будут распространяться со скоростью света, где виртуальные города объединят умы и сердца людей из разных концов страны и мира. Но такой мир, господа, нуждается в крепких основах. В основах, которые не позволят новым радикалам разрушить всё ради своей очередной утопической мечты.
Голос Керенского становится суровее, и зал замирает.
— Сегодня, господа, я хочу показать вам образы этого будущего. Помощники, внесите волшебные зеркала.
Юнкера уверенно входят в зал, неся четыре больших мольберта. Они устанавливают их на сцене, затем выходят и возвращаются с четырьмя зеркалами в золочёных рамах. За ними следуют барышни в элегантных нарядах: платья с глубокими корсажами, утончённой вышивкой, рукава с кружевными манжетами, шляпки с вуалями и перьями, а также длинные перчатки из тончайшего шёлка. На шее каждой сверкают украшения с жемчугом и бриллиантами. Их фигуры подчёркивают строгость и изящество моды начала XX века.
Зеркала устанавливают на сцене, и барышни занимают позиции рядом с ними. Отражение в зеркалах необычное: вокруг реальных образов вьются мерцающие, разноцветные вихри. Эффект настолько завораживает, что крестьяне и рабочие раскрывают рты, не сводя глаз с этого чуда.
Дворяне в первых рядах всматриваются в барышень, и на их лицах появляется удивление, переходящее в лёгкую тревогу. Некоторые узнают дочерей Николая II.
Интеллигенция переговаривается, обсуждая возможное значение происходящего. Купцы рассматривают зеркала с явным коммерческим интересом, обдумывая, как эти "волшебные зеркала" могут привлечь внимание покупателей.
Большевики сидят угрюмо, осознавая, что их позиции теряют поддержку. Они выглядят так, словно наблюдают разгром своей команды на важнейшем матче.
Керенский даёт знак рукой, привлекая внимание зала.
— Эти зеркала, господа, — символ будущего, в котором разум, творчество и вера найдут гармонию. С их помощью мы можем не только отражать настоящее, но и заглядывать в горизонты грядущего. Позвольте вам продемонстрировать, что они умеют.
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь — начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
Керенский с лёгким наклоном головы поддаёт знак барышням. Каждая из них встает напротив волшебных зеркал, слегка прихорашивается, делает несколько оборотов, поправляя своё платье. Барышни, сдержанно улыбаясь, проверяют, как их отражение ловит свет, крутятся и снова смотрят на себя, словно наслаждаясь моментом. В зале царит напряженное ожидание.
Минуту спустя, после нескольких лёгких шелчков пальцев, барышни отходят в сторону, но их отражения остаются на месте. Зал замирает. Отражения, словно живые, начинают проявлять свою независимость: они движутся, кидают взгляды на гостей, слегка смущаются от внимания, но продолжают смотреть на публику с лёгкой ироничной улыбкой.
— Господа, как вы могли заметить, волшебные зеркала способны создавать копии людей. И это чудо стало возможным благодаря открытию британских учёных — кибернетики! — с лёгким сарказмом произносит Керенский, глядя на зрителей.
Крестьяне и рабочие переглядываются, пытаясь понять странное словечко. Один из них, не выдержав, спрашивает:
— А разговаривать, эти барышни за стеклом умеют?
Керенский приглашает смельчака выйти на сцену. Рабочий с нервным смехом шагает вперёд. Он родом из деревни, работает в кузнице.
— Пусть споют песню! — не задумываясь, выкрикивает он.
Барышни (настоящие), стоявшие в сторонке, переглядываются, смущенно шепчутся и подходят к зеркалам, чтобы сообщить своим отражениям о новом задании. Виртуальные барышни кивают в ответ и, взяв в руки инструменты, начинают играть. Четыре музыкальных инструмента — виолончель, пианино, флейта и даже арфа — начинают звучать с особой гармонией из глубины волшебных зеркал.
Рабочий, не выдержав, встаёт и начинает петь "Эх, яблочко…" под музыку. Публика взрывается в восторге. Песню начинают подхватывать другие делегаты, раздаются аплодисменты и смех.
— Благодарю! — говорит Керенский, призывая рабочего сесть. Он с улыбкой обращается к публике. — Ну что ж, мы все видели, как это чудо может увлекать народ. Но давайте теперь спросим нечто более сложное. Я приглашаю кого-нибудь из интеллигенции испытать зеркала.
Из первого ряда поднимается рука, затем человек встает полностью. Это математик, доктор наук, один из известных учёных.
— Я готов. Попробую задать зеркалу серьёзный вопрос. — говорит он с улыбкой.
Математик задает вопрос по теореме Коши. Волшебные отражения барышень с живым блеском в цифровых глазах начинают выводить на стекле формулы. Математик, поначалу скептически настроенный, поражён тем, что волшебные зеркала (в образе барышень) не только воспроизвели формулировку, но и нашли необычные следствия, которыми сам он раньше не озадачивался. Математик сходит со сцены, потрясённый.
Зал в восторге. Поднимаются руки, люди готовы испытать чудеса. Но Керенский останавливает этот поток и с улыбкой продолжает.
— Господа, вы не только сможете испытать волшебные зеркала, но и получите личное зеркало на память о нашем заседании. Но позвольте нам вернуться к теме моего доклада о будущих технологиях. Мы стоим на пороге цифровой индустриализации, которая существенно упростит расчёты и изменит наши представления о банковском деле, страховом деле, бухгалтерском деле, учёте товаров на складе, автоматизации магазинов и аптек. Любое предприятие получит помощника, способного заменить целые аналитические отделы, повысив при этом скорость работы в тысячу раз. Но и это ещё не всё. Каждая семья получит в дом личного библиотекаря, каждый учёный — личного аспиранта, который перечитал все книги, изучил все монографии и готов в считанные секунды написать любой доклад, любую научную статью и даже, — Керенский бросает взгля на большевиков, — написать пламенную речь... Тысячи и миллионы товаров станут доступными для всех, знания будут открыты для любого жаждущего. Это поистине революционное изобретение, и именно поэтому столь важно заложить прочный фундамент нового устройства России, дабы уберечь наши народы от надвигающейся грозы, которая будет в тысячу раз сильнее того, с чем столкнулась царская Россия на заре НТР.
В зале наступает гробовая тишина. Все, от интеллигенции до крестьян, затаив дыхание, ожидают дальнейшего развития мысли, выводов, предложений.
— Теперь мы переходим ко второй части открытия — цифровые города и стремительный рост горизонтальных связей. Господа делегаты, прямо сейчас вы увидите настоящие отражения хорошо известных вам личностей, находящихся на расстоянии сотен километров.
Звуки удивления в зале — прямая связь с человеком сквозь расстояния, словно общение через окно — невиданное изобретение, сказка, становящаяся реальностью.
Барышни подходят к зеркалам, просят свои отражения установить связь с абонентами. Отражения начинают набирать номер на стильном дисковом телефоне в зеркале, затем прощаются с публикой, маша ручкой и отправляя воздушные поцелуйчики. Отражения виртуальных барышень сменяют отражения мужчин в мундирах, держащих в руке всё те же телефонные аппараты в стиле барокко. Когда процесс трансформации завершился, мужчины в зеркале кладут трубку и жестом приветствуют делегатов заседания. Керенский представляет гостей: генерал Духонин, генерал Деникин, генерал Алексеев. Наконец, в четвертом зеркале появляется образ Николая II...
Крестьяне встают с мест и начинают креститься, глубоко потрясённые и не в силах осознать увиденное.
Эх, яблочко,
Да куда котишься?
Ко мне в рот попадёшь —
Да не воротишься!
— Господа, теперь я рад предоставить слово нашему первому докладчику. Слово предоставляется генералу от инфантерии, обладателю ордена Святого Георгия 4-й степени, ордена Святого Владимира 3-й степени с мечами, ордена Святой Анны 2-й степени с мечами, ордена Святого Станислава 2-й степени с мечами, Николаю Николаевичу Духонину.
В зале раздаются аплодисменты, генерал Духонин из своего волшебного зеркала слегка наклоняет голову в знак благодарности.
Духонин:
— Благодарю, господин Керенский. Приветствую вас, уважаемые делегаты, а также моих коллег, генералов Деникина, Алексеева и и.о. Верховного главнокомандующего, Его Величество, Николая II.
Духонин делает паузу, давая время для реакции зала, затем продолжает с полным достоинством.
— Господа, моя краткая речь посвящена военному образованию в создаваемой белоснежной армии. Армия — это основа государства. Основа армии — это дисциплина, благородство и честь. Это те базовые принципы, которые передавались поколениями военных.
Каждый божий день мы учили солдат и офицеров дисциплине, строгому соблюдению устава, безукоснительному и чёткому выполнению приказов. Однако мир стремительно изменяется, оружие становится всё более разрушительным и требует ещё большей ответственности. Чем сильнее армия, тем выше требования ко всем военнослужащим — от солдат и прапорщиков до офицеров и генералов.
Но мы всегда должны помнить, что главная задача армии — это не война и смерть, а инструмент сдерживания любого неприятеля, решившегося поставить под сомнение нашу силу. Однако, демонстрация силы и жестокости — это удел Чингисхана. Русская армия — это демонстрация благородства и чести.
Только так мы сможем не только сдерживать неприятеля, но и внушать доверие нашим военным союзникам.
Духонин делает паузу, кивает залу и заканчивает.
— Спасибо. Доклад окончен.
— Слово предоставляется генералу от инфантерии, обладателю ордена Святого Георгия 4-й степени, ордена Святого Владимира 2-й степени с мечами, ордена Святой Анны 1-й степени с мечами, ордена Святого Станислава 1-й степени с мечами, Антону Ивановичу Деникину.
— Благодарю, господин генерал Духонин, за ваш вдохновляющий доклад. Приветствую всех присутствующих делегатов, и.о. Верховного главнокомандующего, Его Величество, Николая II., генерала Алексеева и благодарю господина Керенского за возможность выступить.
Деникин кивает в знак благодарности.
— Я выражаю полную солидарность со сказанным вами. Армия — это не просто сила, это — дух нашего народа. Мы видим, как меняется мир, и нам необходимо соответствовать этим изменениям. Но, несмотря на это, наши ценности — благородство и честь — остаются неизменными.
Каждый, кто когда-либо общался с русским солдатом, знает: это не просто боец, это — человек с глубокой приверженностью к делу, это часть великой военной традиции нашей страны. Но важно идти дальше, работать на будущее. Мы не можем стоять на месте. Русский солдат — это часть единой военной ДНК, стойкой и решительной, способной сдержать любой напор, не давая повода сомневаться в нашей силе.
Но кроме того, наша военная ДНК должна внушать доверие нашим союзникам. Мы должны следовать международным военным договорам и соглашениям, которые приняты нашей страной. Каждый солдат должен чётко понимать и уважать содержание всех действующих договоров, и только в этом случае наши союзники будут уверены в нас.
Потому что без доверия в военной сфере невозможно построить крепкие экономические отношения. Военные соглашения с ключевыми партнерами создают основу для экономических связей, а без этих связей мы теряем рынки, снижается спрос на товары, и, в конечном счете, падает экономическая рентабельность.
Без стабильной экономики невозможно создать мощную армию. И без сильной армии невозможна защита наших интересов.
Спасибо. Доклад окончен.
— Слово предоставляется генералу от инфантерии, обладателю ордена Святого Георгия 4-й степени, ордена Святого Владимира 2-й степени, ордена Святой Анны 1-й степени, ордена Святого Станислава 1-й степени, Михаилу Васильевичу Алексееву.
Алексеев с достоинством обращается через своё волшебное зеркало.
— Господа делегаты, благодарю за возможность выступить. Приветствую нашего Верховного Главнокомандующего, Его Императорское Величество Николая II, и всех присутствующих.
(Пауза)
— Я благодарю генералов Духонина и Деникина за их доклады и солидарен с их тезисами о том, что дух нашей армии — это дух благородства, чести и стойкости. Мы все согласны, что белоснежная армия, как воплощение этих ценностей, должна быть готова сдерживать любую угрозу, обеспечивать безопасность и стабильность нашей страны, а также быть надёжной опорой для наших союзников.
Но армия — это не только защитник от внешних врагов. Армия — это ещё и инструмент поддержания законности внутри страны, когда политические или коррупционные силы угрожают нашему внутреннему порядку. Силу армии можно использовать для восстановления справедливости и соблюдения законов, как это было в истории.
Позвольте привести пример из недавней истории, из США, когда президент Эйзенхауэр использовал армию для восстановления законности в Арканзасе. События, получившие название Stand in the Schoolhouse Door (Кризис в Литл-Роке), когда армия вмешалась, чтобы защитить право чернокожих студентов на обучение в школах, несмотря на сопротивление местных властей. Это яркое напоминание, что армия может не только защищать от внешних угроз, но и быть инструментом внутренней политики, помогая устранить коррупционные схемы и вредоносные связи, которые могут угрожать основам государства.
Белоснежная армия должна демонстрировать свою решимость и верность идеалам как внутри страны, так и за её пределами. Мы должны быть готовы показать миру, что наша сила — это сила справедливости и дисциплины.
Коль славенъ нашъ Господь въ Сіонѣ,
Не можетъ изъяснить языкъ.
Великъ онъ въ небесахъ на тронѣ,
Въ былинахъ на земли великъ.
Вездѣ, Господь, вездѣ Ты славенъ,
Въ нощи, во дни сіяньемъ равенъ.
Ты солнцемъ смертныхъ освѣщаешь,
Ты любишь, Боже, насъ какъ чадъ,
Ты насъ трапезой насыщаешь
И зиждешь намъ въ Сіонѣ градъ.
Ты грѣшныхъ, Боже, посѣщаешь
И плотію Твоей питаешь.
О Боже, во твое селенье
Да внидутъ наши голоса,
Да взыдетъ наше умиленье,
Къ Тебѣ, какъ утрення роса!
Тебѣ въ сердцахъ алтарь поставимъ,
Тебя, Господь, поемъ и славимъ!
Доклад бывшего императора Николая II, и.о. Верховного главнокомандующего
Николай II из своего волшебного зеркала внимательно и строго смотрит на присутствующих, затем начинает свой доклад.
— Господа делегаты Конституционного собрания, благодарю вас за присутствие на этом важном заседании. Прежде всего, выражаю благодарность генералу Корнилову за восстановление порядка в Петрограде, а также чехославацкому корпусу за их самоотверженную службу в обеспечении охраны моей семьи и меня лично в эти непростые времена.
Николай II делает паузу, его взгляд становится ещё более сосредоточенным.
— Благодарю также генералов Духонина, Деникина и Алексеева за их подробные и мудрые доклады, которые подтверждают важность формирования белоснежной армии как основного элемента будущего государства. Честь, благородство, дисциплина и строгое соблюдение международных военных договоров — это основы, на которых строится наша армия. Армия, как и наше государство, должна быть ориентирована на благо нации и восстановление порядка там, где этого требует ситуация. Это также включает в себя разрыв коррупционных и порочных связей, когда гражданские силы не могут исправить ситуацию самостоятельно.
Николай II продолжает, взгляд его становится ещё решительнее.
— Исходя из этих принципов, мы, Николай II, в лице ставшего символом нашего военного и политического единства, представляем следующие предложения для обсуждения и голосования.
Часть I. Белоснежная армия и основа политического строя.
1. Просвещенная конституционная матрилинейная монархия во главе со **Снежной&nbps;😍&nbps;Королевой.** Власть Снежной Королевы отделена от исполнительной и законодательной власти, что позволит обеспечить справедливость и беспристрастность в управлении. Снежная Королева будет являться Верховным Главнокомандующим армии, её вдохновителем и моральным ориентиром. Королева будет единолично назначать генерального прокурора, главу личной королевской гвардии "Белые Волки," главу секретной службы "Чёрные Вороны," главу гильдии Шаманов и главу гильдии Снежинок.
2. Белоснежная армия. Правительственное финансирование и внешний аудит через институты, подчинённые Высшему Совету Джедаев: военный дозор, военная прокуратура, военный трибунал. Эти институты обеспечат строгий контроль над использованием ресурсов и выявлением злоупотреблений в рядах армии.
3. Генеральный прокурор. Генеральный прокурор будет следить за строгим соблюдением закона. В случае неисполнения предписаний и распоряжений генерального прокурора, Снежная Королева будет иметь право ввести ограниченное военное положение до полного исполнения законных распоряжений прокурора.
4. Белые Волки — элитная королевская гвардия, отделённая от белоснежной армии, осуществляющая охрану королевы и членов королевской семьи.
5. Чёрные Вороны — тайная охрана королевы и членов королевской семьи.
6. Гильдия шаманов — институт психологической поддержки самых незащищённых слоёв общества, а также реабилитация и реинтеграция осуждённых.
7. Гильдия Снежинок — институт этического и культурного просвещения среди военнослужащих. Лучшие выпускницы филфака получат возможность служить в рядах армии на благо отечества: проводить уроки русского языка и литературы, уроки искусства, а также организовывать выезды в музеи и театры, чтобы непрерывно укреплять дух нашей армии и прививать высокие культурные ценности.
Часть II. Культурная и экономическая экспансия.
1. Снежное Королевство признаёт свои имперские интересы, но отвергает методы военной агрессии. Основа расширения зон влияния будет строиться на военных и экономических союзах, культурных и просветительских программах, что обеспечит нам процветание и силу на международной арене.
2. Свобода слова как основа стремительного культурного, политического и военного развития. Свободный поиск новых идей и необычных решений это ключ к процветанию — и в политике, и в армии, и в обществе в целом.
3. Внешние военные базы, построенные на доверии к безупречным стандартам благородства и дисциплины белоснежной армии. Эти базы обеспечат охрану русских парков отдыха в странах союзников и будут служить их опорой против внешних агрессоров.
Часть III. Русские парки отдыха за рубежом.
1. Пространство для культурного и образовательного обмена: театры оперы и балета, учебные заведения, просторные помещения общего пользования с бесплатным доступом в интернет.
2. Пространство безопасности для женщин, стариков и детей во время волнений и беспорядков.
3. Точки обеспечения чистой питьевой воды для всех нуждающихся.
Господа, эти предложения представляют собой нашу стратегию для построения сильного, справедливого и процветающего государства. Мы надеемся на вашу поддержку в их реализации, и уверены, что вместе мы сможем выйти из политического тупика и возродить величие нашей страны.
Спасибо за внимание.
EPILOGUE. The Prodigal Son.
Upon the dusty path, he came,
A shadow cloaked in guilt and shame.
His riches spent, his spirit torn,
To his father’s house he was reborn.
The father ran with arms out wide,
“My son was lost, but now abides!”
The feast was set, the music played,
For the son who found the light through shade.
But in the field, the elder stood,
With questions burning in his blood.
“I’ve served you well through all my years,
Yet never once did you bring cheers.
This son of yours, in folly steeped,
Returned, and now the harvest reaped!”
The father spoke with tender grace,
“My child, your place is in this space.
All I have is yours, my dear,
But this son was lost, and now he’s here.
Rejoice with me, for life has won,
Your brother’s journey has begun.”
The Dance of Redemption
And as the feast lit up the night,
The prodigal found his brother's sight.
He took his hand, led him near,
To join the crowd in festive cheer.
“Brother, oh brother, don’t you see?
Riches are dust if the soul’s not free.
I sought the world, its fleeting glow,
But found within a deeper flow.
I filled my cup; it drained away,
Until my heart could no longer stay.
At the edge of ruin, there I found
A well of life, profound, unbound.
The void, now full, reflected the moon,
A guiding light, a sacred tune.
And here I dance, not to escape,
But to share this joy, to reshape.
Tomorrow we’ll toil, the earth to tend,
But tonight, let laughter bend.
For life, dear brother, must be embraced,
With grace and love, its trials faced.”
The Father’s Watchful Eye
The father watched, a smile sincere,
As his sons’ hearts drew near.
In one, he saw a journey done,
In the other, yet begun.
The elder, bound by duty’s chain,
Would learn to dance through joy and pain.
And as the fire spiraled high,
Its embers reached toward the sky.
The Eternal Cycle
The night gave way to morning’s hue,
The sun arose, the earth anew.
And so it goes, forever spun,
Under the heavens, beneath the sun.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
When your conversation partner looks at you with that probing gaze, it’s not just a test — it’s a challenge to discuss matters reserved for those who’ve truly lived. He wants to know if you’re ready for the weight of the topics that only serious men, those who have truly seen life, are willing to talk about. These aren’t conversations for the faint-hearted or those who haven’t yet faced the fires of existence.
Your response, however, is everything. The moment your eyes meet, your silence becomes the answer. Your face remains unwavering, and your lack of words is enough to speak volumes. Determination in your gaze — that’s the answer that opens the door to discuss things your partner thinks about but rarely speaks of, because he doubts anyone would understand. Firmness is key. Even if you’re slightly afraid inside, you don’t show hesitation. Even if he himself feels some fear, activating defense mechanisms, you simply don’t acknowledge it. You see his life experiences, mistakes and all, without judgment.
Warriors, much like serious gentlemen, are often criticized, but they remain certain of their moral righteousness, even if it's not something openly discussed. This conversation isn’t for those unwilling to hear the truth about themselves and the world, but if you can hold your ground, these talks open new horizons and reveal depths of the human soul that few dare to explore.
The strength lies in steadfastness — in the confidence that, despite the criticism, the mistakes, and harsh truths, you remain true to yourself and your path. If you aren’t afraid to face it, to show your resilience and honesty, that’s what will bind you with your partner on a level where friendship is tested not by words, but by actions.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Lorsque votre interlocuteur se laisse emporter par ses rêves, c'est le moment idéal pour l’accompagner dans l'exploration de son monde intérieur. Laissez la conversation se dérouler comme une promenade tranquille, où chaque idée, chaque image qui émerge est une invitation à découvrir un paysage vibrant et inexploré. Activez le flambeau de la curiosité, non pas pour juger ou critiquer, mais pour éclairer son chemin intérieur, pour l'aider à mieux voir, à donner des formes aux abstractions de son esprit.
C’est dans ce moment suspendu que vous devenez un voyageur avec elle, non pas pour la guider, mais pour la suivre, pour l’accompagner à travers des paysages inconnus où les montagnes sont faites de rêves et les rivières de souvenirs. Laissez l’imaginaire s’ouvrir comme un livre, sans pression, sans jugement, juste un espace d’écoute où chaque mot, chaque image, chaque émotion qui naît dans ce monde intérieur est une perle précieuse à découvrir.
Indépendamment de la manière dont vous évaluez ses idées, l’important n’est pas l’approbation, mais l’ouverture. Car en lui offrant la possibilité de partager ses visions, vous créez un espace de liberté émotionnelle, où elle peut se sentir vue et comprise. Ce n’est pas la réalité qui importe ici, mais l’authenticité de ses rêves, l’émotion pure qui les traverse. Son monde, bien qu’isolé dans sa propre imagination, devient un terrain de connivence et de partage.
Les couleurs de ses rêves, les nuances de ses espoirs, sont les trésors qu’elle vous confie. Vous n'êtes pas là pour les évaluer, mais pour les accueillir, pour comprendre que, dans son monde, chaque nuance a une signification particulière, chaque rêve est une clé vers des désirs plus profonds. Accueillir ces idées avec bienveillance, c’est offrir un terrain fertile où ses rêves peuvent croître et s'épanouir, tout en respectant l’intimité de ses pensées.
Dans ce monde de rêve et de fantaisie, l’ouverture à l’imaginaire est la véritable récompense. Car en accédant à son univers, vous permettez à votre propre esprit de voyager avec elle, de découvrir une réalité parallèle pleine de possibilités infinies, où chaque rêve a sa place, et où l’on peut respirer ensemble le parfum de ses espérances.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Sur l'Olympe d'or, là où brillent les étoiles,
Hermès bondit, léger comme le vent,
Messager ailé, au seuil des cimes royales,
Il chante l'éclat du firmament.
Mais dans l'ombre où glisse l'oubli des âmes,
Il descend, un flambeau dans la main,
Sous des voûtes sourdes, où s'étouffent les flammes,
Il guide les perdus jusqu'à leur destin.
Aux festins divins, il s’élève en rires,
Le nectar coule et les dieux l’acclament,
Mais bientôt sa danse l’entraîne, il chavire,
Vers les champs asphodèles où règne le calme.
Dans un tourbillon, il unit les espaces,
Un pied dans la lumière, l’autre dans l’obscur,
Pont des mortels, ses pas laissent des traces,
Sur le fil fragile d’un destin si pur.
CHAPITRE 2. The Informatics Lesson.
An endless dance of numbers and algorithms,
Weaving data's fabric through screens and rhythms.
A lightning-fast sewing machine takes flight,
Crafting scenes of music, costumes, and light.
The young viewer stares, entranced by the stage,
Unaware of the magic behind the digital cage.
But oh, the wonder of this enchanted theater—
The viewer can alter the plot, become the creator.
⁎⁎⁎
Autumn graces the stage, a fashion show unfolds,
Yet the viewer craves more than the story it holds.
A gentle touch, the spectacle halts mid-air,
Revealing prices, delivery costs, laid bare.
Autumn graces the stage, a fashion show unfolds,
But curiosity takes the viewer bold.
He strides to the model, whispers, "Do you dream?"
No answer comes—it's a scripted scene.
⁎⁎⁎
The programmer toils, through day and night,
Till the patch is ready, and the code feels right.
Autumn graces the stage, a fashion show unfolds,
But now the scene bends to what curiosity molds.
He walks beside the model, asks, "What's the time?
Shall we step off the stage, explore a rhyme?"
The dance of numbers, the swirl of thought,
Algorithms weaving meanings humans sought.
CHAPITRE 3. The Desert Gambit.
Late at night, Faisal’s camel trudged through the shifting dunes, evading French patrols that pursued him relentlessly. The French, fearing his vision of a restored Syrian monarchy, sought to contain him much as they once contained Napoleon—to protect their national security and prevent ideas that challenged the supremacy of Western-style democracy.
As a sandstorm loomed on the horizon, Faisal spotted the flicker of firelight from a Bedouin settlement. He weighed his options: risk exposure or face the storm. He chose the fire.
The tent he entered was spacious and dimly lit, adorned with tapestries swaying gently in the breeze. At the center, seated on a low cushion, was the chieftain of the tribe. Faisal’s eyes scanned the man—a sharp presence, with an almost imperceptible Parisian cadence to his otherwise perfect Arabic.
This was no mere Bedouin leader. This was André Charbonneau, codenamed "Scarab", a French intelligence operative embedded in the desert under the guise of Sheikh Khalid Al-Zaman. Around him sat ten loyal followers, armed with AK-47s—a curious anachronism for this time, their presence no less unnerving.
The First Dance of Etiquette
Scarab rose and offered Faisal tea. As tradition demanded, Faisal refused three times, each declination measured, his eyes meeting those of the "sheikh." Each refusal brought tension to the air, a silent duel of custom and wit. The third invitation would seal their understanding—a transition from formality to genuine discourse.
The chieftain’s eyes flicked toward his men, gauging their reactions, testing their faith in his command. Then, Faisal broke the silence:
“Perhaps a hookah?”
The men exhaled collectively, a palpable relief at this breach of formal tension. Scarab nodded, allowing the mood to shift. The coals were lit, and the fragrant smoke coiled between them as Faisal began his tale.
The Vision
“Peace and prosperity for Syria,” Faisal began, his voice steady. “They require more than armies and blueprints. France must be convinced that this vision serves not only Syria but her own interests in the East.”
Scarab’s lips curled slightly, a smirk betrayed by the glow of the hookah's embers. He understood the subtext—Faisal knew who he was. Yet his men did not.
“Your Highness,” Scarab said, his tone even, “ambition in the desert is like chasing mirages. One misstep, and all is lost.”
Faisal gestured toward the tent flap, where the rising storm howled. “In a sandstorm, no one chases mirages. They seek shelter. What I propose is not a dream but refuge from the chaos consuming this land.”
Scarab leaned back, his expression guarded. “You want us to believe in your monarchy—a restoration that you claim Paris will tolerate? A hard sell, my friend.”
Faisal exhaled a plume of smoke, his eyes narrowing. “History is recursive. Mistakes lead to division. Half a Lebanon, half a nation lost to chaos. But unity? Unity brings strength—perhaps a union as prosperous as the Emirates, but on Syrian soil.”
The hookah passed among the circle, Scarab watching his men closely. Faisal’s words resonated; he could see it in their eyes. But none dared speak first.
The Bait
Sensing the mood, Faisal pressed further. “Have you heard of the underground river project? Thirty meters beneath the desert lies not just a well but a network—a water metro, if you will.”
The men perked up, their curiosity piqued. One mentioned Elon Musk and his tunnel-boring machines, likening them to modern marvels of engineering.
Faisal seized the momentum. “As the Romans brought aqueducts to their empire, so shall the Syrian kingdom provide endless drinking water to all its people.”
Scarab leaned forward, finally breaking his silence. “And what do you propose in exchange for our... interest?”
The tent fell silent save for the rustle of fabric and the distant howl of the storm.
“Radio,” Faisal said simply.
Scarab’s brow furrowed. “Radio?”
“Yes. Public radio stations from Damascus, playing near every water distribution point. News, culture, unity. Water for radio.”
The men exchanged glances, murmuring among themselves. The proposition was unconventional, but Faisal’s logic was compelling. Scarab raised an eyebrow.
“And where’s the catch?”
Faisal’s gaze was unwavering. “There is no catch. Before we negotiate the grand, we must perfect the small, enforceable agreements. Everything else will come later—even if it takes generations.”
The storm raged outside, but inside the tent, the foundations of an idea took root.
CHAPITRE 4. The Lesson of Cyber-Socialization.
A sewing machine of digits and algorithms hums,
Weaving the fabric where knowledge comes.
The top thread gleams, bold and bright,
Driven forward by life's relentless might.
Yet the top thread alone cannot bind,
Without the hidden thread intertwined.
Invisible, silent, yet holding it all,
The unseen thread answers the unseen call.
So it is in memory, in thought's design,
The visible thread looks ahead, seeks to shine.
But the hidden thread, the secret it keeps,
Is the whispered past where the soul deeply sleeps.
The fabric of dreams, a future foretold,
Meets the hidden cloth, stories of old.
A dance of threads, a machine’s gentle play,
Binding tomorrow to the echoes of yesterday.
Without the hidden thread, it all would unravel,
No trace of the journey, no paths to travel.
For every connection, the seen and unseen,
Creates the tapestry of all we’ve been.
CHAPITRE 5. نظرة على "حقل العجائب" من خلال حديث في سماعة الأذن لدى يعقوبيتش.
حیات هرمس به روایت افسانههای هزار و یک شب
هرمس، پیامآور خدایان، در افسانههای هزار و یک شب همچون قاصدی جادویی و حیلهگر جلوه میکند، مردی که با کفشهای بالدارش از میان صحراهای سوزان و کوههای اسرارآمیز میگذرد، از قصرهای طلایی تا دالانهای تاریک جهان زیرین.
تولد در سایه ستارگان
هرمس همانند شاهزادهای که با برکتی آسمانی به دنیا آمده، کودکی بود که از لحظه تولد تقدیرش روشن بود. او همچون "علاءالدین"، تنها با ذکاوت خود و هدایای اندک آسمانی، راه خود را در دنیایی پر از خطر و جادو پیدا کرد.
جادوی هزار و یک درهم
روزی هرمس، همچون تاجری حیلهگر، به بازار افسانهای بغداد رسید. او نه برای خرید، بلکه برای آزمودن هوش و ذکاوت مردمان بازار آمده بود. او داستانهایی بافت که حقیقت و افسانه را در هم میآمیخت و مردم را مسحور کلمات خود کرد، درست مثل شهرزاد که با کلام خود جانش را نجات داد.
چراغ جادو و سفر به جهان زیرین
هرمس همچون کسی که چراغ جادویی را یافته، توانایی سفر میان جهانها را داشت. او با کفشهای بالدار خود به زیرزمین، جایی که "افریتها" و "جنها" حکمرانی میکردند، میرفت. در آنجا با دانایی و سخنوری، حتی از خطرناکترین جنها پیمان وفاداری میگرفت.
همبازی پادشاهان و خادمان
هرمس در دربار سلاطین همچون وزیر خردمند و در کنار مردم همچون قصهگویی ساده ظاهر میشد. او میدانست که چگونه با هدایای کوچک دلها را به دست آورد، همانگونه که سندباد با ارمغانهای شگفتانگیز خود اعتماد شاهان را جلب میکرد.
راهی میان جهانها
هرمس، مثل پلی میان دنیای زندگان و مردگان، همانند دلالی در بازارهای شرقی، همیشه راهی پیدا میکرد که میان دو طرف صلح و تعامل برقرار کند. او نه قهرمان بود و نه جادوگر، بلکه میانجیگری بود که با ذکاوت و تدبیر، هر مانعی را از میان برمیداشت.
نتیجهگیری
در افسانههای هزار و یک شب، هرمس نماد دانایی، حیلهگری و هنر سخنوری است. او نشان میدهد که برای فتح دنیا نیازی به شمشیر نیست، بلکه با کلام، ذکاوت و توانایی خواندن دلها، میتوان تمام دروازهها را گشود. هرمس همچون نسیمی خنک در دل کویر، افسانهای است که هرگز کهنه نمیشود.
CHAPITRE 7. The Streets of Amman: A Camel’s Journey and a Gambit in Disguise.
Faisal rode into Amman, his trusted camel swaying gently under the morning sun. The narrow streets bustled with life—vendors shouting, children darting between carts, and the scent of freshly baked bread mingling with the spices of falafel frying nearby. His destination: the French Embassy. But first, the unspoken challenge of navigating the labyrinthine social politics of the city.
A Chance Encounter
As Faisal turned a corner, two men approached him. Their clothes were ragged, their faces tanned by the sun, and their hands calloused from work—or perhaps something more disciplined. Yet their demeanor was far from the chaos of street wanderers.
One of them, a wiry figure with quick movements and sharp eyes, introduced himself as Salim. His story was that of a Palestinian refugee from Ramallah, whose family had fled to Jordan during the Six-Day War. He claimed to survive by doing odd jobs and selling trinkets to tourists.
The other, stockier and slower in speech, called himself Mahmoud. He said his family had escaped Gaza after Black September, blending into Amman’s working class. Mahmoud spoke nostalgically of his childhood near the sea, a memory that seemed rehearsed but nonetheless poignant.
Faisal dismounted and gestured toward his camel. “Would you mind giving my friend here a tug? He’s a bit stubborn today.”
Salim and Mahmoud exchanged a glance, their movements instinctive, as though accustomed to serving someone of importance. With synchronized ease, they knelt the camel and helped Faisal to the ground.
A Debate Over Falafel
Faisal, brushing the dust from his robes, casually mentioned, “I’ve heard there’s a falafel spot in Amman that rivals even the finest in Damascus. Do you know the place?”
Salim smirked. “If you want the best falafel, my uncle’s stall in downtown Amman is where kings would eat—if they weren’t too proud to visit the streets.”
Mahmoud scoffed. “Your uncle’s falafel? Dry as the desert. My cousin’s shop in Jabal Amman is where you’ll taste heaven.”
The two began a spirited argument, their voices rising as they competed over whose family mastered the art of the perfect falafel. Faisal listened intently, the cadence of their argument revealing more than the words themselves.
Amid their claims, Salim let slip that his uncle’s falafel shop opened in 1971—right after Black September. Faisal’s mind clicked: this was no coincidence. The man’s family was likely one of many Palestinians who stayed behind, weaving themselves into the kingdom’s complex fabric.
The Walk to "Falafel Al-Yasmeen"
“Perhaps you can settle this argument,” Faisal interjected with a smile. “Take me to this ‘uncle’ of yours, Salim. I’ll let my taste buds decide.”
With that, the trio began their walk through Amman’s bustling streets, Faisal leading his camel. As they strolled, the conversation drifted from falafel to weightier matters.
Faisal tested their depth: “I hear France is keen on opening new universities in Damascus. A noble cause, don’t you think? But it’s said to upset Iran’s interests in the region.”
Salim and Mahmoud stiffened, exchanging a wary glance. Mahmoud spoke first, choosing his words carefully. “Education is a path to a better future. If young Syrians can go to school, they’ll have a chance we didn’t—a chance to work for respected companies, not roam the streets like us.”
Salim added, “Yes, universities bring hope. But such things are complicated, especially when the powerful have their own games to play.”
Faisal nodded, sensing their discomfort yet admiring their subtle maneuvering. These men knew more than they let on. Their polished deflections hinted at a training few street wanderers would possess.
Delivering the Message
By the time they reached Falafel Al-Yasmeen, the shop’s scent of fresh herbs and sizzling oil enveloped them. Faisal declined to sit, citing his embassy meeting, but he thanked Salim and Mahmoud warmly. As he handed them a coin for their trouble, he remarked, “Even wanderers have a role to play in shaping a kingdom’s destiny.”
The two men looked puzzled but nodded respectfully. Faisal mounted his camel and continued on his way, reflecting on the encounter. He suspected the men were not merely wanderers but couriers in the intricate network of Jordanian intelligence, planted to observe and perhaps guide him.
“Even if I don’t meet the King himself,” Faisal thought, watching the bustling streets give way to the embassy’s imposing gates, “the message is already delivered. The pieces are in motion, and the gambit is underway.”
CHAPITRE 8. The Lesson of Cyber-Psychology.
The future spins, a mist unknown,
Yet in the dance of needle alone,
A ballerina twirls through space,
Threading life’s fabric with tireless grace.
Her pirouettes draw threads anew,
Binding past and dreams in view.
The needle leaps, a daring flight,
Weaving stories in morning light.
Beneath the surface lies the thread,
Silent steps where past is fed.
Yet in each loop, a secret trace,
The hidden rhythm, time’s embrace.
The ballerina knows her art,
Each leap, each twirl, a perfect start.
Her dance connects what’s seen, unseen,
The outer layer and soul within.
Her pointe shoes glide through woven streams,
Creating patterns, stitching dreams.
And as she moves, her steps compose,
A book of threads, where memory grows.
For every stitch and every turn,
The needle’s song makes fabrics churn.
The dance continues, bold, alive—
A timeless story, where threads survive.
CHAPITRE 11. À ce moment-là, au palais de l'Élysée, dans la salle Napoléon III : une interprète arabe explique la signification cachée des mots dans une émission télévisée.
— Interprète (calmement) :
"Cette émission, Monsieur le Président, c'est comme un téléphone auquel on aurait ajouté un flux rapide de cartes postales."
Le président Macron se tend, nerveux, et se redresse sur son fauteuil.
— Macron (d'un ton perplexe, mais un peu agacé) :
"Je sais ce qu'est une émission télévisée, mais je vous parle des réseaux, des fils invisibles qui mènent à tout cela. Qu'est-ce que cela signifie, ces... ces 'toiles de miroirs magiques' ? Comment fonctionne ce système ?"
L'interprète ajuste ses lunettes, jetant un regard furtif vers l'écran de télévision avant de répondre avec calme.
— Interprète (explicative) :
"Les 'toiles de miroirs magiques', Monsieur le Président, sont une métaphore pour désigner l'architecture complexe d'Internet, ce réseau qui interconnecte le monde. Ces 'miroirs' sont en réalité des serveurs et des protocoles qui, à travers des lignes invisibles, échangent des informations à une vitesse impressionnante."
Le président Macron, les sourcils froncés, essaie de saisir la profondeur de la réponse.
— Macron (avec une pointe de curiosité) :
"Et ces codes dont vous parlez, les fameux HTTP ? Pourquoi tant de chiffres et de lettres, et que signifient-ils réellement ?"
L'interprète, souriant légèrement, commence à expliquer, tout en ajustant ses notes.
— Interprète (en détaillant) :
"Les codes HTTP sont des réponses données par un serveur lorsque vous tentez de vous connecter à un site. Ces chiffres ne sont pas simplement des codes, mais des messages précis sur l'état de votre demande."
Elle marque une pause avant de réciter quelques exemples.
— Interprète (avec un air sérieux) :
"Le code 404, par exemple, signifie que la page que vous cherchez n'existe pas. Cela signifie que le lien est brisé ou que la ressource a été déplacée. Le 403, lui, indique que l'accès vous est interdit, comme une porte fermée à clé. Enfin, le code 500 est l'erreur du serveur, un signe que quelque chose a mal tourné de son côté, comme si l'horloge d'une machine avait cessé de fonctionner."
Macron hoche la tête, mais son expression reste sérieuse, se demandant encore comment tout cela s'intègre dans l'image d'une société en constante évolution.
— Macron (pensif) :
"Donc, ces codes sont comme des signaux dans un océan numérique... mais pourquoi tant de mystère autour d'eux ?"
— Interprète (avec un sourire énigmatique) :
"Parce que, Monsieur le Président, derrière chaque code, chaque 'miroir', chaque erreur, il y a une réalité qui nous échappe, un monde parallèle, presque magique, qui tisse invisiblement notre réalité quotidienne. Les utilisateurs ne voient que la surface, mais ce qui se cache sous ces lignes de code est bien plus complexe que ce qu'il semble."
Le président Macron se penche en avant, contemplant les implications de ces mots. Il sait que, tout comme dans les discussions géopolitiques, chaque chiffre, chaque décision dans ce monde numérique peut avoir des répercussions profondes.
CHAPITRE 12.
Through golden halls of Olympian feast,
Hermes strides with news, a cunning priest.
Fresh from the shadows where souls do tread,
He brings grim whispers of the silent dead.
In Ares' glare and Athena’s keen,
He weaves his tale of the unseen:
“Lords of the heights, hear what I’ve found,
In Hades’ depths, a plot profound.
Lebanon’s land, where cedar trees sigh,
They’d cleave it in two beneath mortal skies.
Two realms of shadow, twin Aids to rise,
Each vying for favor in godly eyes.
One Aide to glimmer, with torches bright,
Mocking the other cloaked in endless night.
A tale of division, of pride and show,
To see which shadow the mortals follow.”
Apollo muses, his lyre in hand,
“Is this the fate of the sacred land?
To mirror mortal strife and pain,
As gods watch high from their golden plain?”
Zeus, in thunder, his voice then roars,
“Such schemes will darken both shadowed shores.
Hermes, return to the depths you know,
And tell them this: let division go!”
Hermes bows, with a glint in his eye,
His sandals swift, as clouds drift by.
To Hades again, his message he takes,
While Olympian halls in worry awake.
Two realms of shadow, one truth to see:
No Aide shall rule while the gods decree.
CHAPITRE 13. Patch.
A humble shoulder bag, plain and neat,
With quiet charm and purpose sweet.
But the soul of the bag, a tale untold,
Awakes when stitched with magic bold.
The sewing machine, its hum a spell,
Transforms the fabric, weaving well.
A patch appears—a butterfly's flight,
Dancing on fields of blossoms bright.
Now, not just a bag, but a story it weaves,
Of emotions nestled among its leaves.
Joy’s golden sun, or calm twilight’s hue,
Each patch a window, revealing the true.
Ambition gleams on a starry design,
While softer dreams in moonlight shine.
A fiery heart with flames ablaze,
Or gentle raindrops in misty haze.
Through colors and threads, the silence breaks,
The soul of the wearer the patch remakes.
A canvas of moods, stitched with care,
A glimpse of the world they choose to share.
For words may falter, shy or few,
But a patch on a bag speaks volumes true.
And when the spirit aches to confide,
The sewing machine works, side by side.
With each gentle thread, it fills the space,
Where silence lived, it leaves its trace.
A patch for the bag, a voice to impart,
Transforming the simple into wearable art.
CHAPITRE 16. Faisal at the Embassy: A Diplomatic Queue.
Faisal guided his camel to a shaded spot near the French Embassy in Amman, tethering it to a post as though parking an automobile. The guards at the gate exchanged curious glances but said nothing as he passed through the metal detector. Inside, the embassy’s cool marble floors and hum of air conditioning contrasted sharply with the dusty streets outside.
Taking a numbered ticket from the machine, Faisal settled into a chair in the waiting area. Beside him sat a young couple, their demeanor polite but reserved. Faisal glanced at them, his attention drawn to the young man’s soft Egyptian cadence.
A Conversation Begins
Faisal smiled warmly. “Forgive me for asking, but your Arabic has a touch of Egypt in it. Might your family be from there?”
The man, surprised but not offended, nodded. “Yes, my grandfather was Egyptian. He worked as a tour guide before the Second World War, taking European visitors from Cairo to Damascus and beyond. But in 1948, while his group was in Jordan, history caught up with him. Borders closed, and life took its own course. He met my grandmother here, and the rest, as they say, is history.”
“And why do you ask?”
Faisal leaned back, feigning casual curiosity. “I suppose because I, too, am Egyptian—at least in spirit. I spent much of my youth there. Tell me, is it true that even today, drinking water for many homes in Egypt is delivered by water trucks?”
Before the man could respond, his wife, a confident young woman in a neatly arranged hijab, interjected. “Centralized water supply might seem modern, but it often leads to monopolies. Private suppliers, on the other hand, create competition, which keeps prices fair for everyone.”
A Tactical Dance
Faisal recognized her sharpness and adjusted his tone, playing along but maintaining his point. “True, competition protects against monopolies. But isn’t it also true that not everything in life can—or should—be bought? Wouldn’t you agree?”
The couple exchanged a glance, a silent exchange of thoughts.
Faisal pressed further, turning back to the young man. “How do you think Egypt’s labor market would react if the president announced free drinking water for all citizens?”
The man hesitated, then replied carefully. “The public would welcome it, no doubt. But those who control the water truck routes and distribution points might see it as a threat to their livelihoods.”
Faisal nodded approvingly, shifting his attention to the wife. “Your husband is absolutely correct. Innovation—whether it’s in water distribution or politics—is always a challenge to the existing order.”
Not to be outmaneuvered, the wife quipped, “Like when Parisian taxi drivers revolted against Uber’s cheaper fares?”
Faisal chuckled, his admiration evident. “Exactly. And in some ways, that resistance mirrors the shifts in political climates—like in France—when disruptive ideas gain traction.”
A Farewell
The electronic board above them buzzed, displaying a new number. Faisal stood and offered a courteous nod. “It seems my turn has come. Thank you for the conversation. May your journey, wherever it leads under this Middle Eastern sun, bring you success and peace.”
As he walked toward the reception desk, Faisal couldn’t help but smile. Even in the most mundane settings, he had found a way to plant seeds of thought in fertile minds. And though his time in the embassy would be brief, he was confident the echoes of his words would linger long after he had left.
CHAPITRE 17. Au même moment, au Caire.
Un restaurant français niché sur un balcon élégant, offrant une vue imprenable sur le ciel matinal du désert et les majestueuses pyramides. L'air est frais, empli d'une lumière douce, et une brise discrète caresse les nappes immaculées des tables impeccablement dressées.
Ombre et lumière.
Dans la cuisine, un échange se déroule entre un serveur un peu nerveux et un chef-cuisinier d’un calme olympien.
— Serveur (agité) :
"Chef, tout est prêt, absolument tout. Je vous le garantis. Si jamais une nappe se tâche – une goutte de vin, un accident – j'ai dix nappes de rechange. Dix ! Chaque chaise a été testée, elles ne vacillent pas. J'ai vérifié personnellement. Et pour les olives... vingt variétés, Chef. Mariné à la perfection, chaque bocal un trésor pour les palais les plus exigeants."
— Chef (tranquille, coupant le serveur) :
"Et la musique ?"
Le serveur cligne des yeux, pris de court.
— Serveur (hésitant) :
"La musique ?"
— Chef :
"Oui. Quelle musique accompagnera le repas ?"
— Serveur (visiblement embarrassé) :
"Je... je n'y ai pas pensé."
Le chef incline la tête, un sourire discret jouant sur ses lèvres.
— Chef (philosophe) :
"Vois-tu, la musique, ce n’est pas juste un fond sonore. C’est l’âme de l’instant. Elle crée l’atmosphère, elle donne le ton, elle lie toutes les choses ensemble. Comme un hymne. Prends notre hymne national, par exemple. La Marseillaise n’est pas qu’une chanson ; c’est une déclaration d’identité, une force qui résonne dans chaque fibre du peuple. La musique n’est pas seulement entendue, elle est ressentie, elle guide."
Le serveur, touché par ces mots, esquisse un sourire nerveux mais semble encore chercher une idée.
— Serveur (hâtivement) :
"Peut-être... quelque chose d'allemand ? Du top des charts, vous savez ?"
Le chef arque un sourcil, intrigué.
— Chef :
"Allemand ? Pourquoi allemand ?"
— Serveur :
"Eh bien... aujourd'hui, cette réunion pourrait tout changer. Peut-être que les Palestiniens auront enfin leur foyer au Sud-Liban. En Allemagne, personne ne comprend vraiment leur douleur, mais... les Palestiniens, eux, comprennent la musique allemande. Cela pourrait devenir un symbole, Chef, une promesse. Une mélodie qui dit : 'Voici votre maison, votre terre, et votre chance d'exister en tant que nation indépendante.'"
Le chef hoche la tête lentement, contemplatif, son regard dérivant vers les pyramides au loin.
— Chef (pensif) :
"Reconnaître une nation, ce n'est pas simplement admettre son existence ou céder face à sa puissance militaire. Non, c'est beaucoup plus profond. C'est dire : 'Oui, nous croyons en vous. Nous voyons une promesse dans votre culture, une capacité à offrir non seulement la paix, mais aussi un avenir brillant et sûr.' La musique est comme cela aussi. Elle transcende les armes, elle unit. Elle ne déclare pas la guerre, elle déclare l’espoir."
Le serveur, soudain inspiré, acquiesce.
— Serveur :
"Allemand alors. Mais... rien de trop techno. Quelque chose de calme, Chef."
Le serveur file vers la caisse, ouvre un ordinateur portable, et se met à chercher frénétiquement des playlists. Pendant ce temps, le chef reste immobile, contemplant le lever du soleil sur l’Égypte, les pyramides se découpant majestueusement sur un ciel d’un rose orangé.
Une nouvelle journée commence, et avec elle, une possibilité de paix, portée par les arômes subtils de la cuisine française et une mélodie encore à choisir.
CHAPITRE 19. Яшин дозвонился в прямой эфир на «Эхо Москвы.» Он срочно требует прислать подкрепление в Берлин для митинга за свободу слова в Москве.
Звонок в студию раздается в самый разгар передачи. Латынина, не ожидая такого поворота, поднимает трубку. На другом конце — Яшин.
Яшин (с горячностью):
— Юля, это Яшин! Я срочно требую, чтобы в Берлин прислали подкрепление! Нам нужно больше людей на митинг за свободу слова в Москве! Я стою на площади, но без поддержки мы не сможем ничего сделать! Срочно, Юлия Леонидовна, срочно!
Латынина (сдержанно, но с любопытством):
— А, Яшин, это ты! Митинг в Москве, говоришь? И что именно ты хочешь, чтобы я сделала? Какое подкрепление в Берлин? Ты сам в Берлине? Почему ты вообще в Берлине?
Яшин (нетерпеливо):
— Мы сейчас здесь, в Берлине, но митинг — в Москве! Я требую, чтобы вы организовали поддержку для митинга там, потому что только так мы сможем гарантировать свободу слова! Немедленно!
Латынина (делая вид, что не понимает):
— Подожди, Яшин, но я не совсем понимаю, как это работает. Ты требуешь подкрепление в Берлин, чтобы провести митинг в Москве. Но если мы привезем людей сюда, как это поможет там, в Берлине? Тут что, русская рекурсия какая-то получается?
Яшин (с отчаянием):
— Госпожа Латынина, ты что, не понимаешь? Мы должны устроить митинг, и люди, которые будут на этом митинге, должны поддержать наших друзей в Москве! Мы делаем это не просто для митинга, а для демонстрации силы демократии, рекурсивно поддерживая друг друга в этой борьбе!
Латынина (делая вид, что всё ещё не понимает):
— Ах, так ты имеешь в виду, что митинг в Берлине — это как митинг в Москве, а митинг в Москве — это как митинг в Берлине? Поняла, получается, рекурсия. Но мне все равно кажется, что что-то не так. Мы сейчас все запутались, Яшин.
Яшин (вздыхая):
— Юля, ты все понимаешь, но говоришь не то! Это не просто митинг! Это символическая борьба за свободу слова. Люди, которые будут здесь, должны осознать, что они поддерживают Москву не напрямую, а через нас, через Берлин!
Латынина, улыбаясь, кладет трубку и смотрит в камеру. Словно в ответ на его последнюю реплику, она начинает говорить с выдуманным пониманием, будто сама разобралась в "рекурсии" Яшина.
Латынина (к камере):
— Видите, как легко можно понять, что Яшин прав. Мы должны поддерживать Москву не напрямую, а через призму Берлина. Это и есть самая настоящая рекурсия! Ну что ж, на этом заканчиваем наш эфир. Ждите еще больше репортажей и митингов, где каждый будет поддерживать другого через других!
CHAPITRE 23. Hurghada.
Faisal and the Guardian of Shadows
The streets of Hurghada whispered secrets as Faisal guided his camel through the labyrinth of Sheraton's alleys. It was a peculiar sight—an anachronism against the neon glow of modernity. He finally stopped near a dimly lit corner, tethering his beast to an old iron post. Nearby, the faint hum of music and laughter leaked through a heavy wooden door, painted to blend with the unassuming facade.
A burly figure stood by the door, arms crossed, his silhouette cutting an imposing shape against the flickering light of a streetlamp. Faisal approached with measured steps, his keffiyeh trailing lightly in the warm breeze.
Opening the Gate
“Good evening,” Faisal began, his tone smooth, his words carefully chosen. “You know, those muscle-enhancing supplements young guards seem to favor these days—they may help them pass the physical exams, but they disrupt the natural harmony of the body.”
The guard’s face betrayed no emotion, his silence more a shield than an invitation. Faisal pressed on, his voice softening into a conspiratorial tone.
“Imagine if British scientists invented pills to instantly improve memory. A student could read a textbook once, the night before an exam, and become a certified expert. What was your favorite subject in school?”
The guard hesitated, his carefully neutral demeanor cracked slightly by the unexpected question. “Uh... history. Egyptian history.”
Faisal nodded, as if the answer had unlocked something long-awaited. “Ah, Egyptian history. Thousands of years of wisdom. Even Moses found himself in these lands, at a time when Egypt had already built at least a millennium of pharaonic traditions.”
The guard shifted, visibly more comfortable in familiar terrain. “Nefertiti,” he blurted, grasping at the fragment of history nearest to his mind. “She was... a great queen.”
The Queen and the Gods
“Indeed,” Faisal said, his voice laced with admiration. “Nefertiti—a paragon of power and beauty. Yet even she, with her supreme authority, had to invoke divine myths to secure her rule. A delicate dance of faith and politics.”
The guard nodded vaguely, the corners of his memory piecing together fragments overheard from the local tour guides who frequented the bar.
“But tell me,” Faisal continued, his voice low and probing. “What would Nefertiti have done if, on her borders, a new kingdom arose—one led by Moses himself, wielding divine authority?”
The guard stiffened, the weight of the question pressing on him like a Pharaoh’s curse. He cleared his throat awkwardly. “I... I think you should discuss such matters on a higher level.”
The Hidden Path
Faisal’s gaze shifted subtly, landing on a nondescript door just behind the guard. “You will permit me?” he asked, his voice soft but commanding, his eyes sharp as a blade.
The guard hesitated, his composure faltering for the briefest moment. “What’s your business here?”
Faisal’s lips curved into a knowing smile. “They still serve apple-flavored shisha inside, don’t they?”
A flicker of recognition passed across the guard’s face. He stepped aside without a word, his large hand reaching for the latch. The heavy door creaked open, revealing a dimly lit staircase descending into the shadows.
“Proceed,” the guard said gruffly, though his voice carried a note of reluctant respect.
Faisal adjusted his robes, casting a final glance at the street before disappearing into the depths. Somewhere below, beneath the city’s vibrant surface, lay the connections he needed to secure an audience with Egypt’s president.
CHAPITRE 29. Cairo.
Солнечные Геометрии Каира
Утро окрасило горизонт нежными золотыми оттенками, и из окон Фейсала открывался вид на город, медленно оживающий под лучами солнца. На балконе пятизвёздочного отеля всё было приготовлено к неспешному завтраку: хрустящие круассаны, апельсиновый сок, горячий кофе. Фейсал сидел, легко скрестив ноги, одетый в элегантный светлый костюм. Он задумчиво смотрел на линию горизонта, где в дымке вырисовывались силуэты пирамид, словно призраки древней мощи.
Дверь открылась. Вошли двое: один — слегка напряжённый, старающийся казаться опытным официантом, но выдаваемый слишком резкими движениями и неумелыми попытками повторить ритуалы сервировки. Второй, старше и собраннее, молча наблюдал за коллегой, его взгляд говорил: «Вот ведь, блин. Никогда такого не видел».
Игры с официантами
Фейсал, не оборачиваясь, спокойно заметил:
— Если вы действительно хотите убедить меня в своей роли, вам следовало бы нарочно совершить ошибку. Например, перевернуть чашку, поймать мой взгляд и тут же исправить ситуацию. Это любимый приём в Хургаде.
"Официант" оживился, видимо решив вступить в диалог:
— Возможно, в Хургаде так, но в Каире стиль иной.
Второй официант, с профессионализмом, достойным египетской армии, за считаные секунды расставил всё на свои места. Президент взглядом показал ему, что тот свободен.
Прямой разговор
Президент, одетый в униформу официанта, сел напротив. Взгляд у него был жёстким, испытующим.
— Не знаю, как вы это делаете, но раз уж Я здесь, то готов вас выслушать. И скажу прямо: мне, как военному человеку, нужны ясные предложения, без скрытых намёков.
Фейсал ответил с лёгкой улыбкой:
— Прекрасно понимаю, господин президент. Вы устали от загадок и недомолвок. Вас беспокоит вопрос, можно ли доверять советникам, которые интерпретируют новости исключительно в том ключе, который вам приятен.
Президент нахмурился, рубанув разговор:
— Египетская армия — сильнейшая в Африке. Если вы хотите нашей поддержки, то должны озвучить достойную цену.
Фейсал молча потянулся к чашке кофе, глядя на пирамиды.
— Геометрия, — начал он, не глядя на собеседника, — хоть и родилась в Греции, обрела своё развитие именно здесь, в Египте. Фараоны нуждались в ней для измерения земель после разливов Нила.
Президент фыркнул:
— Это знает каждый египетский школьник.
— Совершенно верно, — кивнул Фейсал. — Геометрия стала обыденностью. Но мир идёт дальше. Сегодня фермеру нужно знать не только площадь своей земли, но и как превратить её в источник стабильного дохода.
Президент перебил:
— Для этого нужны технологии. Комбайны, системы орошения.
Фейсал продолжил, кивая:
— Точно так. Например, израильтяне выращивают картофель практически из воздуха. Впечатляет, не правда ли? Но я говорю о другом.
Президент быстро достаёт из кармана спутниковый телефон и, по мере набора абонента, спрашивает Фейсала:
— Кальян будете?
— Какой у вас любимый?
— Банан-ананас, — сухо ответил президент.
Фейсал улыбнулся:
— Пусть будет так.
Будущее на ладони
Когда кальян был подан и первая пауза заполнена ароматным дымом, Фейсал продолжил:
— Фермер должен продать урожай, чтобы купить технологии. Но как быть, если урожая ещё нет?
Президент усмехнулся:
— Просить жрецов открыть портал в будущее и взять часть урожая, чтобы купить технологии сейчас?
Фейсал кивнул:
— Именно так работает банковская система. Но даже тут нужны гарантии. Жрецы — или банкиры, если хотите — должны быть уверены, что предсказанное будущее станет реальностью.
Президент задумчиво глянул в сторону.
— Солнце всегда светило над Египтом, — заметил он.
Фейсал откинулся на спинку стула, втягивая ароматный дым кальяна:
— Именно так. Солнце — символ стабильности и предсказуемости. Но мир меняется. И вы, господин президент, понимаете это лучше других.
Президент встал, энергично стряхнув невидимую пыль с рукавов.
— Чьи интересы вы представляете?
Фейсал поднял взгляд:
— Сирийского народа и американских... как вы сказали, жрецов.
Президент задержал взгляд на собеседнике, затем коротко кивнул.
— Благодарю за прямоту. Наслаждайтесь кальяном. У меня ещё много работы.
Когда дверь за ним закрылась, Фейсал вновь обратил взгляд к пирамидам. Он думал о жрецах древности, оставивших в наследство магию геометрии, и о новых «жрецах,» чьи законы формируют будущее уже не чертежами, а цифрами.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
O Petersburg, city of saints and sins,
Your gilded spires now shadowed, dimmed.
A dream of Decembrists, free as Paris’ light,
Now teeters on chaos, plunging to night.
The February dawn broke the chains of old,
But freedom unanchored turns bitter, cold.
Without faith, man falters, untethered, unbound,
His instincts beastly; no truth can be found.
Hear me, Kerensky, you stand at the gate,
While madness and fervor contend with fate.
A soldier once loyal, now lost in despair,
His God abandoned, his heart laid bare.
The July winds howl, a cruel double blow,
The order you trusted begins to erode.
Chaos seeps in, as a slow, dark tide,
And reason’s foundation crumbles inside.
Accept the iron of Kornilov’s hand,
A shield for the fragile, tormented land.
Not to crush freedom, but chaos to tame,
To guard against an inferno of shame.
The Bolshevik whispers, seductive and sly,
Promise a future where saints cannot fly.
Their “revolution” will mock every creed,
Dissolve every structure, consume every seed.
And you, Mr. Kerensky, a man of fine speech,
Will find that old orders lie far out of reach.
The Constituent Assembly—your noble design,
Will scatter like ashes, borne on the wind’s whine.
For truth, unmoored from faith’s sturdy ground,
Can lift up the soul—or bury it down.
Only the Cross, with its weight and its grace,
Can anchor the storm of a faltering race.
Choose, then, wisely—between sword and dream,
For Petersburg’s fate is not as it seems.
The beast lurks close, its hunger immense,
Faithless, it devours all innocence.
Guard the sacred, or see it profaned,
Lest culture, once radiant, be forever stained.
💥✨🦁✨💥
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Боже, Царя храни! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
¡Боже, Царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу, на славу намъ!
Царствуй на страхъ врагамъ,
Царь православный!
Боже, Царя храни!
Боже, Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли! Дай на земли!
Гордыхъ смирителю,
Слабыхъ хранителю,
Всѣхъ утешителю
Все ниспошли!
Перводержавную
Русь православную,
Боже, храни! Боже, храни!
Царство ей стройное,
Въ силѣ спокойное!
Все-жъ недостойное прочь отжени!
Пишу вам из своего скромного убежища — шалаша на краю леса, где мне, благодаря поддержке рабочих и однопартийцев, удаётся укрыться от преследований Временного правительства. Здесь, под звуки осеннего ветра и шорох листвы, Я размышляю о судьбе нашей Родины. Простая пища, тепло костра и забота близких товарищей укрепляют мой дух и уверенность в том, что наш путь — верный.
Нас ждёт великая борьба, товарищи. Сейчас, когда Россия истощена бессмысленной войной, когда наша армия изнурена и лишена былой славы, мы должны показать народу, что будущее возможно. Мы прекратим бойню, вдохнём новую жизнь в армию, которая станет защитницей свободного народа, а не инструментом обнаглевших от своей безнаказанности элит.
Пусть они смеются над моим шалашом, пусть недооценивают силу рабочего и крестьянина. Наше время приходит. И с этими мыслями Я представляю вам свои тезисы, которые помогут нам преодолеть этот хаос и привести Россию к справедливому и светлому будущему.
1. Военное положение как новая возможность борьбы.
Товарищи! Введение военного положения Временным правительством не должно нас пугать или ставить в тупик. Наоборот, это новая возможность адаптировать нашу тактику к изменившимся условиям классовой борьбы. Матросы и солдаты, хоть и находятся в состоянии нейтралитета, заслуживают нашей благодарности за их сдержанность. Они сохранили потенциал для будущих действий, когда историческая ситуация вновь потребует их решительности.
2. Ошибочность стратегии мирового восстания.
Наши товарищи Троцкий и его ближайшие соратники продолжают цепляться за утопическую идею мировой революции. Но мы видели, как подобные замыслы приводили лишь к временным успехам, как это случилось в 1905-1907 годах. Этот путь ведёт не к победе, а к новой волне репрессий и разочарований.
3. Сила партии в адаптации марксизма к российским реалиям.
Мы не можем слепо копировать революционные модели Запада. Наша сила заключается в умении адаптировать идеи великого Карла Маркса под культурные и исторические особенности Российской империи. Мы не должны забывать, что народ России воспитывался православной церковью, и, несмотря на её ослабление в эпоху индустриализации, она остаётся важным культурным институтом, способным объединить массы.
4. Церковь как союзник в борьбе за будущее.
Полный разрыв с церковью стал бы ошибкой. Она должна стать нашим союзником в деле защиты России от угнетения империалистических сил. Важно не упрощать русскую культуру, но использовать её, как строительный материал, как части конструктора, из которого мы создадим новый общественно-политический порядок.
5. Путь к социалистическому обществу через культурную революцию.
Партия должна инициировать ограниченную культурную революцию, которая, сохраняя важные элементы народной и религиозной культуры, заложит основы для качественного нового общества. Мы не можем позволить себе кровавый мятеж или террор, которых жаждут некоторые наши горячие головы. Мы строим социализм на основе мирного труда, просвещения и участия всех сословий.
6. Евросоциализм как пример.
Посмотрите на Запад, где зарождаются элементы социалистического порядка. Урбанизация и индустриализация делают социализм неизбежным шагом в развитии общества. Мы должны не отставать, но учиться у них, адаптируя их опыт к нашим условиям.
7. Задачи ЦК.
В связи с вышеизложенным, центральный комитет партии постановляет:
I. Начать подготовку к ограниченной культурной революции.
II. Создать рабочую группу для анализа взаимодействия с церковными институтами.
III. Активизировать работу по популяризации идей социализма среди всех слоёв населения, используя элементы народной культуры.
IV. Временно отказаться от вооружённых выступлений и сосредоточиться на культурной и образовательной работе.
В. И. Ульянов (Ленин)
💥✨🦁✨💥
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Боже, Царя храни! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
¡О́тче наш, И́же еси́ на небесе́х!
Да святи́тся имя Твое́,
да прии́дет Ца́рствие Твое́,
да бу́дет во́ля Твоя,
я́ко на небеси́ и на земли́.
Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь;
и оста́ви нам до́лги наша,
я́ко и мы оставля́ем должнико́м нашим;
и не введи́ нас в напа́сть,
но изба́ви нас от лука́ваго:
я́ко твое́ е́сть ца́рствіе и си́ла и сла́ва во вѣ́ки.
Ами́нь.
Послание Николая II из Тобольска
К русским генералам, преданным Отечеству, народам Российской империи и всем, кто верит в святость земли русской!
Во имя Господа нашего Иисуса Христа, перед лицом испытаний, выпавших на долю нашего Отечества, обращаюсь к вам с этим посланием.
Молитвы наши были услышаны! Божье предвидение, укрепленное общей верой, направило дружественный чехословацкий корпус на защиту России. Этот доблестный корпус, близкий по культуре и духу к нашей вере, сумел освободить меня, вашего государя, из пленения сил, дерзнувших покуситься на самое святое — на нашу веру, культуру и достоинство, добытые трудами и кровью многих поколений.
Чехословацкий корпус, вдохновленный стремлением к свободе, заслуживает не только нашей глубочайшей благодарности, но и особого положения в армии. Отныне он становится временной царской гвардией, хранителем порядка и защитником земли русской. Его история, как и наша, полна борьбы за независимость от чуждых влияний: австро-венгерские завоеватели, подобно большевистским мятежникам, пытались подчинить этих людей своей воле, но встретили лишь стойкость и силу духа.
Большевики, ведомые безумным Лениным, горящим жаждой мести за брата-террориста, и усатым грузином, нашедшим в революции удобное прикрытие для своих криминальных наклонностей, продолжают сеять хаос и разрушение. Эти люди, презревшие все основы порядка и благочестия, мечтают подчинить народ, как австро-венгры пытались подчинить чехов и словаков. Однако, как показала история, свободный дух невозможно сломить.
1. Объявление о единении армии.
Настоящим Я объявляю о создании ставки Верховного Главнокомандующего в Тобольске. Все силы русской армии объединяются под единым командованием. Временное правительство сохраняет свои функции поддержания порядка, но передает все военные полномочия Ставке для защиты народа и учредительного собрания от злодейских замыслов большевиков.
2. О большевиках и революционерах.
Идеи большевиков — не более чем завуалированные попытки уничтожения России ради сговора с западными завоевателями. Они ничего не понимают в управлении государством. Мы, по христианскому милосердию, слишком долго терпели этих революционеров, избравших террор как свой инструмент. Это привело к распространению хаоса и вирусных идей о построении "красного рая," который не принесет ничего, кроме горя.
3. Постановления о культурных реформах и справедливом устройстве государства.
В этой связи Я издаю следующие указы:
I. Всеобщая амнистия.
Заключенные, осужденные за ненасильственные преступления решениями Временного правительства, объявляются амнистированными. Осужденные за насильственные преступления подлежат этапированию в специальные тюрьмы за Полярным кругом.
II. Новые технологии для защиты Отечества.
Тюрьмы временного правительства переоборудуются в военные базы кибервойск Белоснежной Армии, оснащенные передовыми технологиями: роботы-аватары, атакующие ястребы, всевидящее космическое око и т.д и т.п.
III. Борьба с коррупцией.
Полицейские участки временного правительства реорганизуются в платные тюрьмы, где бывшие чиновники могут распоряжаться своими средствами после уплаты 13%-го коррупционного налога.
IV. Мирный отдых вместо войны.
Военные базы Красной армии преобразуются в туристические лагеря эконом-класса для любителей природы, восхищающихся просторами земли русской.
V. Культурное наследие вместо террора.
Здания ВЧК объявляются объектами культурного наследия. В этих местах художники смогут проводить выставки, а предприниматели открывать штаб-квартиры, создавая высокотехнологические рабочие места.
VI. Наука вместо заключения.
Здания СИЗО временного правительства передаются в управление Академии наук. Камеры переоборудуются в кабинеты для ученых и залы для проведения научных заседаний. Эти стены, ранее символизировавшие ограничение свободы, станут оплотом прогресса, знаний и великих открытий, способных привести Россию к процветанию.
VII. Благоустройство и процветание.
Районные администрации временного правительства реорганизуются в отели и казино для богатых гостей, согласных платить 50%-ный налог на предоставляемые культурно-развлекательные услуги. Эти средства будут направлены на благоустройство соответствующих городский районов.
Господа! Враг силен, но не непобедим. Веря в промысел Божий, мы защитим Россию и создадим справедливое государство, в котором найдется место для каждого. Пусть наши общие труды и молитвы восстановят порядок и благополучие.
Николай II, хранитель земли русской.
💥✨🦁✨💥
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Боже, Царя храни! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз!
Славься, Отечество наше свободное,
Дружбы народов надёжный оплот!
Партия Ленина — сила народная
Нас к торжеству коммунизма ведёт!
Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил:
На правое дело он поднял народы,
На труд и на подвиги нас вдохновил!
Товарищ Коба уполномочен заявить!
Грузинское отделение нашей великой партии, вместе с моими соратниками по борьбе против несправедливости царской власти, ощущает долг разъяснить некоторые вопросы, которые последнее время обсуждаются в кулуарах с излишним усердием. Упреки в адрес центрального аппарата партии, возглавляемого товарищем Лениным, касаются методов пополнения партийной казны и расходования средств.
С полной искренностью заявляю: да, некоторые из этих методов вызывают сомнения. Так, например, слухи о закупке пятиметровых спиритических диванов для усиления агентурной работы или о неких мистических красных папочках, передаваемых исключительно через вестников-голубей, выглядят, мягко говоря, странно. Кроме того, расходы на слежку за царской охранкой (с непонятным вопросом — кто за кем на самом деле следил) также оставляют пространство для размышлений. И уж совсем сложно оправдать методы пропаганды среди матросов, где революционные идеи щедро подкреплялись бочками рома.
Тем не менее, товарищи, партия — это коллективный разум, который иногда учится методом проб и ошибок. Сегодня Я намерен внести ясность в позиции нашего грузинского отделения.
Тем не менее, товарищи, партия — это коллективный разум, который порой учится методом проб и ошибок, и сегодня я намерен внести ясность в позиции нашего грузинского отделения. Мы твёрдо убеждены, что будущее России должно определяться мирным обсуждением, и учредительное собрание является идеальной площадкой для этого. Наша партия категорически поддерживает демократический диалог, а методы террора и вооружённого восстания, ранее предложенные товарищем Лениным, должны быть вычеркнуты из программных документов как нелегитимные и опасные.
Мы твёрдо убеждены, что будущее России должно определяться мирным обсуждением, и учредительное собрание является идеальной площадкой для этого. Наша партия категорически поддерживает демократический диалог, а методы террора и вооружённого восстания, ранее предложенные товарищем Лениным, должны быть вычеркнуты из программных документов как нелегитимные и опасные.
Часть 1. Тезисы о системе сдержек и противовесов.
Глава 1.1: Независимый суд как основа справедливости.
Подлинно независимый суд — это краеугольный камень любого здорового общества. Он защищает нас от чингисханщины, где важен не закон, а место человека в военной иерархии. Без независимого суда общественная жизнь неизбежно скатывается к принципу "чья банда сильнее, тот и прав." Такая система неизбежно ведёт к чрезмерной централизации военно-полицейской машины в одних руках. И кто окажется этим "верховным чингисханом" — вопрос, от ответа на который зависят судьбы миллионов.
Независимый суд — это противовес. Это защита от произвола и основа доверия граждан к государству. Концепция независимого суда уже доказала свою эффективность, например, в Соединённых Штатах Америки, и нам нет нужды изобретать велосипед.
Наша партия предлагает уникальную адаптацию этой идеи:
Верховный суд состоит из 33 судей с твёрдым академическим образованием.
- Ротация: один новый судья назначается Всероссийским Политбюро ежегодно.
- Максимальный срок полномочий: 33 года.
Этот подход гарантирует постоянное обновление состава и защиту от застойных явлений.
Глава 1.2: Всероссийское Политбюро: высший орган власти.
Всероссийское Политбюро — это ключевой общественно-политический орган. Его состав обновляется каждые 3 месяца с учётом как демократических принципов, так и случайного выбора:
- Два члена: назначаются по результатам общероссийского рейтинга, рассчитанного по принципу добровольного рекурсивного делегирования активных избирательных прав.
- Ещё один член: избирается по жребию из числа всех налогоплательщиков.
Этот новаторский подход прививает каждому гражданину чувство ответственности за будущее страны. Ведь каждый школьник с детства знает, что однажды может оказаться в этом органе и должен быть готов к решению сложных вопросов государственной жизни.
Генеральный секретарь Политбюро несёт ответственность за тактические манёвры страны, назначение ключевых должностей (судей, премьер-министра), а также за политическую и общественную деятельность. Однако его стратегическая работа ограничивается лишь выбором лучших кандидатов и принятием законов, исполнение которых ложится на плечи текущего премьер-министра.
Глава 1.3: Высший совет джедаев.
Современные вызовы требуют не только тактического, но и стратегического видения. Российская империя накануне своего краха столкнулась с проблемами индустриализации и урбанизации, но не смогла их решить. Как знать, с какими вызовами столкнётся мир через 100 лет? Виртуальные города? Роботы с тысячекратной производительностью?
Мы обязаны думать наперёд и создать орган, способный защитить страну от будущих потрясений.
Высший совет джедаев состоит из 33 членов, назначаемых всероссийским Политбюро.
- Ротация: три новых члена ежегодно.
- Максимальный срок службы: 11 лет.
Этот совет действует независимо от текущей политической конъюнктуры. Его задачи:
- Охрана Королевской Тайны.
- Рассекречивание архивов.
- Подготовка аналитических материалов для Политбюро.
- Поддержка культурных центров за рубежом.
- Руководство военными прокуратурой и трибуналом.
Так мы не просто защищаем наше королевство от угроз настоящего, но и закладываем прочный фундамент для будущего, гарантируя его устойчивость перед лицом любых вызовов.
Часть 2. Ежедневная оборона государства: вызовы и подвиги.
Каждый день и каждую ночь верные мужи Отечества стоят на страже спокойствия граждан и величия нашего Королевства. Их служба сложна, как сложна сама природа угроз, с которыми они сталкиваются. От мелких проворовавшихся бюрократов до опасных преступников, угрожающих безопасности улиц — всё это требует внимательности, решимости и безупречной дисциплины. Принцип нулевой толерантности к агрессивному насилию есть основа их морального компаса. Но столь значительная власть требует строгой внутренней системы сдержек и противовесов, чтобы избежать соблазна выхода за пределы своих полномочий.
Глава 2.1: Ночной и Дневной дозоры.
- Дневной дозор: Вооружённые законом, они следят за расходованием государственных средств, тщательно изучая каждый рубль бюджета. Оперативные расследования выявляют недобросовестных чиновников и нецелевые траты, дабы казна верна служила на благо отечества.
- Ночной дозор: Эти защитники улиц ведут беспощадную охоту на преступников, угрожающих безопасности мирных граждан. Их миссия — пресечь агрессивное насилие и укрепить принцип монополии государства на применение силы, оберегая улицы от хаоса и бандитизма.
Глава 2.2: Охотники за оборотнями и агенты Колобка.
Охотники за оборотнями и агенты Колобка: свет и тень единой борьбы
С развитием волшебных зеркал (телефонов) мир столкнулся с новой угрозой: мошенники проникли в самую сердцевину цифрового пространства. Они изощрённо манипулируют доверием граждан, особенно стариков, вытягивая последние сбережения или разрушая душевный покой. Именно здесь появляются Охотники за оборотнями — герои нового времени, чья миссия состоит в том, чтобы беспощадно и решительно защищать народ от тех, кто прячется в тени цифровых уловок.
Охотники — это не просто защитники закона, но символ справедливости, вершащий её там, где обычный полицейский чувствует себя, как путник в лабиринте без нити Ариадны: незримые преступники не оставляют следов, а технологии путают карты. Но для Охотников за оборотнями нет неразрешимых загадок. Их инструменты — новейшие методы киберразведки и оперативных действий. Их победы заметны: разоблачение мошеннических схем, аресты преступных группировок, возвращение украденного добра гражданам.
Но что убережёт самих Охотников от соблазна превратиться в тех, с кем они борются? Что остановит их от использования методов, противоречащих принципам правды и справедливости? Ответ прост — Агенты Колобка.
Агенты Колобка: невидимое око государства.
Агенты Колобка — это невидимое око Саурона, зорко следящее за всем, что происходит в борьбе с угрозами. Они не только координируют действия Охотников, но и предотвращают возможные злоупотребления. Их работа — это не просто контроль, но и стратегическая защита интересов государства:
- Охрана Королевской 🙊 Тайны: агенты предотвращают утечку сведений, способных поставить под угрозу национальную безопасность.
- Сбор и анализ Развед 🙈 Данных: они работают с потоками информации, превращая хаос данных в эффективное оружие в борьбе с внутренними и внешними врагами.
- Поддержка монополии государства на Оборот 🙉 Наркотиков: их миссия — уничтожить преступные сети, не допуская хаоса, который возникает на подпольных рынках.
Если Охотники за оборотнями — это меч, сокрушающий явное зло, то Агенты Колобка — это щит, который предотвращает само появление угроз. Они действуют на самом раннем этапе, когда несправедливость только зарождается в информационном пространстве, не позволяя ей перерасти в насилие или массовый обман.
Их миссия — тонкая работа с потоками данных, от мониторинга подозрительных финансовых операций до анализа манипулятивных кампаний в волшебных зеркалах (телефонах). Агенты предугадывают ходы мошенников и злодеев, выявляют скрытые цепочки влияния и предупреждают угрозы прежде, чем они начнут разрушать жизни граждан.
Именно их незримое присутствие позволяет государству сохранять справедливость не только в судах, но и в головах людей. Они защищают умы от ложных нарративов, разрушают сети обмана и создают атмосферу, где преступник чувствует себя пойманным ещё до совершения первого шага.
Слаженная работа Охотников и Агентов обеспечивает гармонию в системе: одни сражаются на передовой, а другие охраняют её от внутренних изъянов, предотвращая зло на самых ранних подступах. Вместе они поддерживают порядок, где каждый гражданин может чувствовать себя защищённым не только от насилия, но и от несправедливости, проникающей в информационное поле.
Глава 2.3: Богатыри и Гильдия Шаманов: Гармония Силы и Души
Величие Королевства строится на простом и незыблемом основании — защищённости каждого домашнего очага. Семья, дом, личное пространство — это первичный источник внутреннего спокойствия, место, где человек обретает силы для будущих свершений: образования, карьеры, создания своей собственной семьи. Там, где царит гармония и безопасность, расцветают мечты, закладываются планы и рождается уверенность в завтрашнем дне. Именно поэтому защита домашнего очага — это не только дело личное, но и задача государственной важности.
Богатыри — это живая преграда на пути к любому насилию, разрушающему эту гармонию. Они приходят туда, где сила применяется не для обороны, а для угнетения. Богатыри — это не просто физическая защита, это символ непоколебимой справедливости. Их задача — не только остановить зло, но и напомнить обществу, что агрессия, насилие и страх недопустимы ни в чьей жизни, будь то дома или на улице. С их помощью жертвы обретают уверенность, а агрессоры — осознание того, что за каждым поступком следует неотвратимая ответственность.
Но истинная гармония достигается не только через силу. Там, где нанесён глубокий душевный удар, а душа утратила свет, приходят на помощь Гильдия Шаманов. Это союз мудрых наставников, психологов и социальных работников, которые помогают людям, утратившим надежду, снова найти свою дорогу.
Гильдия Шаманов:
- Исцеляет души, пострадавшие от насилия и несправедливости.
- Восстанавливает гармонию в семьях через диалог и обучение пониманию друг друга.
- Предлагает социальную помощь тем, кто оказался на краю: помощь с жильём, работой, интеграцией в общество.
- Направляет тех, кто сбился с пути, на поиски нового смысла жизни.
Богатыри и Шаманы действуют как единый организм, представляя баланс силы и сострадания. Одни останавливают насилие и угнетение, другие помогают залечить раны и вернуться к свету. Их совместная работа — это гарантия того, что никто в Королевстве не будет чувствовать себя брошенным или раздавленным "системой."
Каждый должен знать: его дом — это крепость, где он защищён не только от физической угрозы, но и от страха, одиночества и безысходности. Сила Богатырей и мудрость Шаманов — это опора для каждого, кто стремится найти своё место в этом великом мире.
Глава 2.4: Охрана государственной границы: королевские сталкеры и староверы.
Традиционные методы, такие как строительство заборов, доказали свою неэффективность и даже абсурдность. Вместо этого мы предлагаем полагаться на живую силу, вооружённую традициями и историческим опытом.
- Староверы: Проживая в приграничных зонах, они наделяются правом вооружённой защиты Родины, включая использование тяжёлой артиллерии и ПВО. Все расходы они берут на себя, сохраняя автономию в обмен на службу Отечеству. Подобно казакам времён Екатерины Великой, они становятся живым барьером на пути врагов.
- Королевские сталкеры: Эти охотники и патрульные обеспечивают надзор за староверами, поддерживая баланс между их автономией и интересами государства. Их миссия — быть глазами и ушами Королевства на самых дальних его рубежах.
Так каждый из этих героев, от городских дозоров до пограничных сталкеров, вносит свою лепту в общую защиту, создавая систему, где сила, закон и ответственность идут рука об руку.
Часть 3. Единое образование при сохранении культурных традиций народов Великого государства Российского.
Образование — это не просто передача знаний, но и ключевой институт интеграции юных умов в общую систему символов, обеспечивающую взаимопонимание между представителями разных культур и народов. Общий язык, общее видение истории, общая культура — это фундамент, на котором строится мирное сосуществование в масштабах огромного культурно-политического пространства.
История человечества неоднократно показывала, к чему ведёт отсутствие общей системы символов. Конфликты вокруг статуса Иерусалима, разрушение храмов различными империями, борьба за контроль над священными городами, войны XX века — всё это примеры трагедий, вызванных неспособностью договориться о базовых ценностях и символах. В мире, где у разных сообществ нет общей точки соприкосновения, угрозы взаимной неприязни и конфронтации становятся постоянным фактором.
Вместе с тем, единая система символов не должна угрожать культурному наследию, которое каждый человек получает от своих родителей и стремится защитить. Мирное сосуществование различных культур в едином пространстве возможно, и это доказано европейскими программами, такими как Erasmus. Они демонстрируют, как через взаимное уважение, открытость и совместное образование можно сохранять уникальное многообразие и строить крепкие связи.
Грузинское отделение партии предлагает инновационную модель, сочетающую единство и многообразие, основанную на двух ключевых составляющих:
Глава 3.1: Единое школьное образование.
Обязательное школьное обучение длится 7 месяцев — с октября по март включительно. За это время школьники получают доступ к базовым знаниям, необходимым для интеграции в общество, и формируют общую систему символов.
Все расходы на обеспечение школ берёт на себя Королевское правительство:
- техническое и материальное оснащение,
- питание,
- школьная форма,
- учебники и письменные принадлежности,
- культурно-развлекательные программы (посещение театров, музеев и т.д.).
Родители и ученики больше не будут обременены "поборами" на охрану или ремонт школы. Правительство, неспособное обеспечить базовые стандарты школьного образования, должно быть немедленно распущено и заменено на более эффективное, способное оптимизировать расходы и минимизировать бюрократические аппетиты.
Глава 3.2: Независимые пионерские организации.
С мая по сентябрь школьники участвуют в деятельности пионерских организаций, созданных по принципам британских бойскаутов. Эти независимые сообщества занимаются:
- социальной адаптацией,
- культурной интеграцией,
- физическим развитием.
Финансирование пионерских организаций осуществляется родительскими и общественными инициативами. Родители свободно выбирают организацию, которая соответствует их культурным и традиционным предпочтениям, закладывая в своих детях ценности, которые они считают важными.
Эта модель создаёт мирную конкуренцию за умы нового поколения, что способствует стабильности и процветанию всех народов нашего Королевства. Только так мы сможем объединить детей под общей системой символов, сохраняя их уникальные культурные корни, и открыть будущим поколениями путь к мирному и гармоничному сосуществованию.
Товарищ Коба (От лица грузинского отделения партии)
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Il est parfois nécessaire de changer de décor, de quitter les souvenirs qui résonnent comme des échos d’un passé lourd. Dans ce monde, il n’y a pas de critiques, pas de regards pesants, pas de voix qui jugent. Ici, tu n’es plus cet homme paralysé par ses pensées, mais un petit chaton curieux, joueur, qui cherche simplement à toucher un éclat de magie.
Dans cette histoire, tu es ce chaton, léger et espiègle, sautillant sur la pelouse à la poursuite d’une babiole de lumière – une papillonne gracieuse. Elle t’invite sans un mot, par ses mouvements dansants. Mais elle sait plus que toi. Elle sait où se trouvent les trésors d’enfance, les douceurs qui ramènent un sourire pur : une couronne en chocolat, un petit champignon sucré, une meringue délicate. Pour mériter ce chemin, il te faudra jouer. Trois fois, tu tenteras de la divertir, trois fois, tu découvriras quelque chose de nouveau.
🦋✨❔✨😻 Chaton, l’herbe tendre sous ses pattes, observe. Papillonne, ses ailes iridescentes capturant chaque rayon de lumière, danse dans l’air. Une tentation, un défi.
I see you glimmering, dancing so high,
Your colors bloom, painting the sky.
I jump, I leap, I reach your trail,
But you flutter again, beyond the veil.
Je te vois scintiller, danser là-haut,
Tes couleurs éclatent, comme un pinceau.
Je saute, je bondis, je poursuis ta trace,
Mais tu t’envoles encore, dans l’espace.
Ты сверкаешь, танцуешь, так высоко,
Твои цвета – словно неба стекло.
Я прыгаю, тянусь, хватаю твой след,
Но ты улетаешь, оставляя лишь свет.
🦋✨☀️✨😻 Le chaton se glisse à travers l’ombre d’un trèfle, ses mouvements précis mais joyeux. Papillonne virevolte juste à la limite de son regard, comme pour l’inviter à continuer.
Little butterfly, where do you hide?
You flicker away, like waves on the tide.
But I will not stop, my heart's set on play,
Your treasures will guide me at the break of day.
Petite papillonne, où te caches-tu ?
Tu scintilles au loin, dans un jeu inattendu.
Mais je ne m’arrête pas, je poursuis mes rêves,
Tes trésors guideront mon cœur sans trêve.
Бабочка милая, где ты паришь?
Твой свет исчезает, как вечерний камыш.
Но я не сдаюсь, ведь надежда горит,
И твой путь к сокровищам меня вдохновит.
🦋✨❤️✨😻 Le chaton saute, fait une pirouette dans les airs, retombe doucement. Papillonne éclaire l’espace autour d’elle d’un éclat magique, traçant des arabesques invisibles.
Your wings leave a trail, a shimmer of gold,
A story untold, in the air so cold.
I chase and I pounce, to catch just a spark,
But you fly beyond, like a song in the dark.
Tes ailes laissent un sillage, un reflet doré,
Une histoire cachée, dans l’air figé.
Je poursuis, je bondis, pour saisir une étincelle,
Mais tu t’envoles encore, comme un chant éternel.
Твои крылья оставляют сияющий след,
Историю скрытую, её больше нет.
Я бросаюсь за искрой, хватаю её,
Но ты снова взмываешь, как песня ручья.
🦋✨🍰✨😻 Le chaton, déterminé mais amusé, prend une pause. Avec un sourire intérieur, il s’élance une dernière fois. Cette fois, Papillonne s’arrête. Doucement, elle se pose sur son nez, et dans un murmure presque inaudible, elle partage son secret :
I fly through gardens, through flowers, through time,
I carry a world, where all is sublime.
There is a portal, deep in the wood,
Where joy and laughter forever stood.
Je vole à travers jardins, fleurs et temps,
Je porte un monde où tout est vibrant.
Il est un portail, caché dans la forêt,
Où joie et lumière ne s’arrêtent jamais.
Я летаю в садах, в цветах и веках,
Я несу с собой мир в сверкающих лучах.
В лесу есть портал, он скрыт от глаз,
Где счастье и смех звучат каждый раз.
🦋✨⛵️✨😻
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ XXX ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
The Kraken, [1] a mythical sea monster of legendary proportions, has long haunted the imagination of sailors and storytellers. Originating in Scandinavian folklore, this monstrous cephalopod is said to dwell in the depths of the ocean, surfacing only to drag entire ships into its maw or to create whirlpools capable of swallowing fleets. Its legacy as a symbol of the unknown and untamed sea reflects humanity’s historical relationship with the mysterious forces of nature.
The **Treasure ✨ Island**
La pluie froide martelait la terre, le vent arrachait les feuilles des arbres et frappait aux fenêtres, comme un invité indésirable demandant à entrer. Le ciel, enveloppé dans un gris monotone, semblait se fondre dans l’horizon. Le bruit des gouttes sur les toits formait une mélodie mélancolique, une symphonie de quête éternelle : l’espoir de trouver un jour une vie meilleure.
Un garçon-rêveur et une fille-artiste avançaient dans les rues désertes, enveloppés dans leurs écharpes et leurs pensées. Son regard à lui scrutait l’infini, imaginant des mondes au-delà des nuages, là où le vent portait l’odeur de l’océan. Elle, de son côté, le tenait fermement par la main, ses pensées tournées vers un seul but : trouver un abri où se réchauffer, au moins pour un moment.
« Nous y sommes presque, » dit-elle, désignant une petite barrière en bois, à moitié cachée par des buissons. « J’espère seulement… j’espère que tout est en ordre là-bas. »
**Première 🪬 Partie**
L’Abri Caché
La fille s’arrêta brusquement, une ombre d’inquiétude traversant son regard. Ses pensées tourbillonnaient, plus rapides que le vent glacé. Et si la maison n’était pas prête ? Et si les livres traînaient encore sur la table basse, si la vaisselle s’empilait dans l’évier, ou si les coussins étaient en désordre ? Que penserait-il alors ? Verrait-il en moi ce chaos, cette imperfection ?
Le garçon, devinant peut-être son trouble, ralentit et lui offrit un sourire doux, chaleureux, comme un rayon de soleil inattendu au milieu de la pluie.
« Tu sais, » dit-il, presque en chuchotant, « si quelque chose traîne, je t’aiderai à tout remettre en place. Et s’il faut, je fermerai les yeux le temps que tu fasses disparaître ce que tu veux cacher. »
Il posa une main légère sur son épaule, une main rassurante, presque protectrice.
« Ce qui compte, ce n’est pas l’ordre des choses, mais le port où nous arrivons. Aujourd’hui, nous ne cherchons pas une maison parfaite, nous cherchons un endroit pour rêver. Et crois-moi, avec toi, c’est plus que suffisant. »
La fille le regarda, ses doutes peu à peu dissipés par la chaleur de ses mots. Et, pour la première fois depuis que la pluie avait commencé, elle esquissa un sourire.
✨ L’Odyssée du Pirate ✨
Through storms and waves, we set our sail,
With Captain Flint, on a daring trail.
A ship of dreams, bound for the light,
We carved a path through the endless night.
À travers la tempête et les vagues furieuses,
Sous Flint, le capitaine aux âmes courageuses.
Un navire de rêves, vers l’horizon éclatant,
Nous avons tracé notre route dans la nuit battante.
Сквозь шторм и волны наш флаг летел,
Под Флинтом, героем, что славу воспел.
Корабль мечты, к свету вдаль,
Мы пробивали путь через ночную сталь.
🕺✨⛵️✨💃
The Kraken rose, with eyes of fire,
Its roaring echoed, a deadly choir.
But Flint stood firm, his sword in hand,
And led us safely to promised land.
Le Kraken surgit, ses yeux en flammes,
Sa voix grondait, un chant d’infâme.
Mais Flint resta fort, son sabre brillant,
Et nous guida vers un havre flamboyant.
Взмыл Кракен, глаза его горят,
Рык его — как злодейский ад.
Но Флинт стоял, с мечом впереди,
И привёл нас в залив в награде и труде.
🕺✨⛵️✨💃
Oh, winds so cold, oh waves so high,
We braved the seas, beneath the sky.
With Flint’s strong voice, our fears erased,
Through endless storms, our courage placed.
Ô vents glacés, ô vagues déchaînées,
Nous bravions les mers, ciel étoilé.
La voix de Flint, nos peurs balayées,
Dans l'infini, notre courage ancré.
О ветры, холод, о волны круты,
Мы плыли сквозь небо и воды пусты.
Голос Флинта нам страх унес,
И храбрость вложил в наш вечный путь вперёд.
**Deuxième 🪬 Partie**
La maison dans la clairière
Un élégant petit portail en bois s’ouvre sur un sentier entouré d’arbres, menant à une maisonnette nichée au cœur de la forêt. La fille sort une clé délicate de sa poche et ouvre la porte d’un geste sûr. Derrière la fenêtre, une petite silhouette bondit d’excitation — un chien, son fidèle compagnon. La queue fouettant l’air, il aboie de joie en voyant revenir sa maîtresse, mais une certaine méfiance traverse son regard lorsqu’il aperçoit le garçon.
Le garçon, sourire bienveillant, laisse à la fille le soin de rassurer son ami à quatre pattes. Il sait que chaque maison est un univers, et chaque chien, un gardien du seuil.
✨✨ Les étoiles guident les pirates ✨✨
Tard dans le soir calme, sous un ciel infini,
Quand les rêves s’élèvent, que le sommeil s’étire,
Un cri fend les ténèbres depuis le nid :
« Terre en vue ! » éclate dans l’éclat des sourires.
Late in the quiet night, beneath endless skies,
Dreams take flight as sleep whispers and ties,
A cry pierces the dark from the crow’s nest:
"Land ahoy!" fills the air with joyful zest.
Поздним вечером, под звёздным сияньем,
Мечты плетутся в дремотном дыханье,
Крик разносится: «Земля впереди!»
Радость и объятья — мы на пути!
🕺✨🏝✨💃
Les flambeaux brillent, les tambours résonnent,
Les indigènes dansent sous les astres clairs.
Le capitaine Flint, en ami, leur donne
Un sourire franc, un respect sincère.
Torches gleam, and drums resound,
Natives dance under stars profound.
Captain Flint, with a friendly cheer,
Greets old allies he holds dear.
Факелы горят, барабаны гремят,
Под звёздами пляшет родной океан.
Капитан Флинт, улыбнувшись друзьям,
С уважением входит на островной стан.
🕺✨🏝✨💃
Les habitants vivent dans la paix et la mer,
La pêche, le feu, la nature pour terre.
Leur regard transperce, ils lisent en ton âme,
Aide et respect, ici, gardent la flamme.
The islanders live with the sea and the sand,
Fishing and fire, their life is their land.
Their gaze is sharp; they see through the lies,
Respect and thanks, their trust’s the prize.
Здесь люди с природой, как братья, живут,
Ловят рыбу и еду на костре пекут.
Их взгляд прозорлив, насквозь видит душу,
Поблагодари, и они не нарушат.
🕺✨🏝✨💃
Le capitaine murmure : « Mais garde l’esprit clair,
Un spectre veille, jaloux du mystère.
Seuls ceux qui respectent la vie et ses lois
Trouveront la clé de ce qu’on ne voit pas. »
The captain whispers: "But keep your mind keen,
A ghost guards the treasure, unseen and mean.
Only those who honor life’s sacred ways
Will unlock the key to this hidden maze."
Шепчет капитан: «Но будь начеку,
Сокровище стережёт призрак в дыму.
Лишь те, кто чтит законы жизни,
Отыщут ключ к кладовым за кулисами».
**Troisième 🪬 Partie**
Les Voyageurs et l'Île
Dans la chaleur douce de la maison, la petite chien est confortablement installée près de sa maîtresse, tout en gardant un œil curieux sur l'invité. Le feu crépite dans la cheminée, ses flammes dansent et éclairent les visages des deux jeunes. La brise froide de l’extérieur contraste avec l'atmosphère chaleureuse de l'intérieur, remplie de lumière et de calme. Le thé fumant dans les tasses répand un parfum apaisant, et la douceur du moment se fait sentir.
Le garçon rêveur, le regard lointain, commence à raconter une nouvelle histoire de leur aventure. Il parle d’un île mystérieuse qu'ils viennent de découvrir, où la magie et les dangers se côtoient. Et, dans l'obscurité de la nuit, alors que la lune brille haut dans le ciel, le rituel ancien des chamans commence.
✨✨✨ Les Voyageurs et la Lune ✨✨✨
Les dangers derrière nous, l'île devant,
Le vent qui nous a guidés, la mer qui s'efface.
Mais notre mission ne s'arrête pas là,
Car la jungle cache des mystères profonds.
The dangers behind us, the island ahead,
The wind that guided us, the sea that fades away.
But our mission doesn’t end here,
For the jungle hides deep mysteries.
Опасности позади, остров впереди,
Ветер, что вел нас, море исчезает.
Но наша миссия на этом не заканчивается,
В джунглях скрыты глубокие тайны.
🕺✨🔥✨💃
La lune éclaire nos pas, le tambour résonne,
Les esprits dansent sous les étoiles sacrées.
Les ancêtres nous montrent leur chemin,
À travers le rythme, nous allons avancer.
The moon lights our steps, the drum resounds,
The spirits dance under sacred stars.
The ancestors show us their way,
Through the rhythm, we shall move forward.
Луна освещает наши шаги, барабан звучит,
Духи танцуют под священными звездами.
Предки показывают нам путь,
Через ритм мы будем двигаться вперёд.
🕺✨🔥✨💃
Dans le silence, les chants se mélangent,
Le feu s’élève, les ombres s’entrelacent.
Les trésors sont cachés, mais la clé est dans l’air,
En harmonie avec la terre, nous devons avancer.
In silence, the songs intertwine,
The fire rises, the shadows merge.
The treasures are hidden, but the key is in the air,
In harmony with the earth, we must move ahead.
В тишине сливаются песни,
Огонь поднимается, тени переплетаются.
Сокровища скрыты, но ключ в воздухе,
В гармонии с землёй мы должны двигаться вперёд.
🕺✨🔥✨💃
Nous dansons sous la pleine lune, unis dans la quête,
Le trésor n'est pas seulement dans l'or, mais dans la paix.
Les ancêtres sourient, les dangers s'éloignent,
Et nous, ensemble, trouvons le chemin vers la lumière.
We dance under the full moon, united in the quest,
The treasure is not just in gold, but in peace.
The ancestors smile, the dangers fade,
And we, together, find the path to the light.
Мы танцуем под полной луной, единые в поисках,
Сокровище не только в золоте, но и в мире.
Предки улыбаются, опасности исчезают,
И мы вместе находим путь к свету.
☀️ Le Matin du Rêveur ☀️
Le matin se levait doucement. Le rêveur s'éveilla un peu plus tôt que d'habitude, sentant la lumière du soleil filtrer à travers les rideaux. La petite chienne, blottie sous la couverture, leva la tête avec une lueur curieuse dans les yeux. Le garçon lui fit signe de ne pas aboyer, car la propriétaire, la jeune artiste, dormait encore profondément. Ensemble, ils se glissèrent dans la cuisine, chuchotant en silence, pour débarrasser la table et préparer le café. Par la fenêtre, le paysage du matin se déployait. Les arbres se dressaient fièrement dans le doux brouillard qui enveloppait le petit bois derrière la maison. La lumière dorée traversait les branches, créant des jeux d'ombres et de lumières sur le sol. Un léger vent agita les feuilles, apportant l'odeur fraîche de la terre humide et du bois mouillé.
The morning rose gently. The dreamer woke up a bit earlier than usual, feeling the sunlight filter through the curtains. The little dog, nestled under the blanket, lifted its head with a curious gleam in its eyes. The boy gestured for her not to bark, as the owner, the young artist, was still deep in sleep. Together, they slipped into the kitchen, whispering in silence, to clear the table and prepare the coffee. Through the window, the morning landscape unfolded. The trees stood proudly in the soft fog that enveloped the small woods behind the house. The golden light pierced through the branches, creating shadows and beams on the ground. A gentle breeze stirred the leaves, bringing the fresh scent of damp earth and wet wood.
Утро вставало медленно. Мальчик-мечтатель проснулся немного раньше обычного, ощущая, как солнечные лучи пробиваются через занавески. Маленькая собачка, уютно устроившаяся под одеялом, подняла голову с любопытным взглядом. Мальчик подал ей знак, чтобы она не лаяла — хозяйка, молодая художница, все еще крепко спала. Вместе они тихо вышли на кухню, чтобы убрать со стола и приготовить кофе. Через окно открывался утренний пейзаж. Деревья стояли гордо в мягком тумане, который окутывал лесок позади дома. Золотистый свет пробивался через ветви, создавая на земле игру теней и света. Легкий ветерок покачивал листья, принося свежий запах сырой земли и мокрого дерева.
☀☀☀
La porte de la chambre s'ouvrit avec un léger grincement. La jeune artiste entra, enroulée dans son peignoir, s'étirant légèrement, les bras au ciel. La chienne, fidèle à son rôle de compagne, courut autour d'elle, attendant que son amie se baisse pour lui donner les câlins et les caresses qu'elle adorait.
— Bonjour, pirate. Merci d'avoir préparé le café. Qu'est-ce qu'on a pour le petit déjeuner ? Peut-être des toasts avec du chocolat et du beurre de cacahuètes ?
— Idéal.
Ils s'installèrent à la table, dégustant leur petit-déjeuner. La chaleur du café réchauffait leurs mains, et les premières bouchées des toasts leur donnaient l'énergie pour commencer la journée. Ils discutaient des projets à venir, du travail et des idées qu'ils voulaient réaliser.
The door to the room opened with a slight creak. The young artist entered, wrapped in her bathrobe, stretching slightly, her arms reaching toward the sky. The dog, faithful to her role as companion, ran around her, waiting for her friend to bend down and give her the cuddles and strokes she adored.
— Good morning, pirate. Thanks for making the coffee. What do we have for breakfast? Maybe toast with chocolate and peanut butter?
— Perfect.
They sat down at the table, savoring their breakfast. The warmth of the coffee was soothing their hands, and the first bites of toast gave them energy to start the day. They discussed their upcoming projects, work, and ideas they wanted to bring to life.
☀☀☀
Дверь в комнату открылась с лёгким скрипом. Молодая художница вошла, завернувшись в домашний халат, слегка потянулась, подняв руки к небу. Собачка, верная спутница, бегала вокруг неё, ожидая, что она прискачет и начнёт её ласкать, как всегда.
— Доброе утро, пират. Спасибо, что приготовил кофе. Что у нас на завтрак? Может, тосты с шоколадом и арахисовым маслом?
— Идеально.
Они сели за стол, наслаждаясь завтраком. Тёплый кофе согревал руки, а первые кусочки тостов давали энергию для начала дня. Они обсуждали предстоящие проекты, работу и идеи, которые хотели воплотить.
☀☀☀
La jeune artiste, après avoir pris une gorgée de café, se tourna vers le garçon. Elle lui lança un regard curieux.
— Tu n'as toujours pas raconté ce qui s'est passé ensuite. Est-ce que le capitaine Flint a atteint le trésor ? Et les ancêtres étaient-ils bienveillants ?
Le garçon, plongé dans ses pensées, répondit doucement :
— Cette partie de l’histoire n’est pas encore écrite. J'ai quelques esquisses, mais je ne sais pas encore laquelle choisir pour la soumettre à mon éditeur.
La jeune artiste hocha la tête, un sourire amusé sur les lèvres.
— Oui, c'est la partie la plus importante. Réfléchis bien.
Le garçon, avec un léger sourire, répondit :
— Tu as absolument raison.
☀☀☀
After breakfast, when the dreamer was ready to leave for his travels, the young lady and the dog saw him off at the door. The dog rubbed against him, running around his legs as if saying goodbye.
— Good luck, brave pirate. May your travels be successful and full of inspiration.
[1] The 🦕✨🦖 Kraken
The Kraken, a mythical sea monster of legendary proportions, has long haunted the imagination of sailors and storytellers. Originating in Scandinavian folklore, this monstrous cephalopod is said to dwell in the depths of the ocean, surfacing only to drag entire ships into its maw or to create whirlpools capable of swallowing fleets. Its legacy as a symbol of the unknown and untamed sea reflects humanity’s historical relationship with the mysterious forces of nature.
Origins and Early Development
The Kraken myth likely has roots in Norse sagas and oral traditions, with early references appearing as far back as the 13th century. In works such as Örvar-Odds Saga and Konungs skuggsjá (The King’s Mirror), the creature is described as a gargantuan sea beast resembling a fish or whale, feared for its size and appetite. These early accounts set the foundation for the Kraken's transformation into a squid-like entity in later narratives.
The word Kraken itself derives from the Old Norse kraki, meaning "crooked" or "twisted," perhaps evoking the tentacles later associated with the myth. The descriptions were likely inspired by real encounters with giant squid (Architeuthis), whose rarely seen carcasses washed ashore and added an air of mystery to seafaring lore.
Cultural Ascendancy and Peak Popularity
The Kraken myth reached its zenith during the Age of Exploration (15th–18th centuries), when tales of sea monsters were propagated by sailors returning from long voyages. Fear of the unknown, combined with a lack of scientific understanding of marine life, fueled the creature’s infamy. In 1752, Danish-Norwegian naturalist Erik Pontoppidan published The Natural History of Norway, which described the Kraken as a living entity of extraordinary size, capable of dragging ships to their doom or creating deadly maelstroms. Pontoppidan's semi-scientific account cemented the Kraken's place in Western mythology.
The Kraken also gained literary prominence in the 19th century. Alfred Lord Tennyson’s poem “The Kraken” (1830) presented the creature as a symbol of ancient and primordial forces lying dormant beneath the waves. This artistic rendering contributed to its cultural immortality, inspiring later depictions in fiction and art.
Historical Development and Final Fixation
The Kraken myth evolved throughout the 19th and early 20th centuries. It transitioned from folklore to a symbol of human insignificance in the vastness of nature, often appearing in literature, paintings, and later, films. By the early 20th century, scientific discoveries about marine life, including giant squids and colossal squids, demystified the creature. The Kraken's portrayal shifted from fearsome reality to fantastical legend.
The final "fixation" of the Kraken myth can be seen as occurring in the mid-20th century, when it became a staple of popular culture rather than a living folklore. The creature’s dramatic representation in movies like Clash of the Titans (1981) and its role in the Pirates of the Caribbean franchise signaled its entry into the realm of mythic archetypes—no longer evolving, but perpetually reimagined in new artistic contexts.
Cultural and Mythological Legacy
Today, the Kraken stands as an enduring symbol of the mysterious and awe-inspiring power of the sea. It serves as a reminder of the vast, unexplored frontiers of nature and humanity’s historical struggle to comprehend the unknown. While the Kraken no longer haunts the minds of sailors, it thrives in modern media as a metaphor for the sublime—simultaneously terrifying and fascinating.
In this way, the Kraken has achieved a status akin to that of the classical myths of Greece or Rome: a cultural touchstone whose shape is fixed but whose resonance endures.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечам рванулись наши руки,
И — лишь оковы обрели.
Но будь покоен, бард! — цепями,
Своей судьбой гордимся мы,
И за затворами тюрьмы
В душе смеемся над царями.
Наш скорбный труд не пропадет,
Из искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя.
Мечи скуем мы из цепей
И пламя вновь зажжем свободы!
Она нагрянет на царей,
И радостно вздохнут народы!
// Александр Одоевский, 1827
Brotherhood of Mariners
Upon the rolling, endless seas,
Where whispered tales ride every breeze,
The mariners bond, a sacred lore,
In stripes and caps they swore and swore.
Beneath the moon's ethereal light,
They danced with myths through velvet night,
With sirens singing songs untold,
And mermaids weaving dreams of gold.
Their banners waved in ocean’s hymn,
Their spirits free, their vision grim.
They bore the honor of their clan,
And sang of freedom, man to man.
Each flag a story, each stripe a tear,
Each ribbon fluttered for those held dear.
🥶✨☃️✨🥶
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ Eternal memory to the scientists and philosophers who fell in the icy hell ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
Totem de Guérison est une manifestation physique d'une image symbolique conçue pour aider à reconfigurer les souvenirs traumatiques et à construire des scénarios alternatifs. Cet objet représente la protection, le soutien et la force intérieure, permettant à une personne de "l'insérer" dans ses souvenirs pour en transformer la perspective émotionnelle. Il sert également d'ancrage pour envisager un avenir sûr, aidant à surmonter la peur de revivre le traumatisme tout en renforçant le sentiment de contrôle sur son propre récit.
Shadows of Defeat
But dreams were dashed in war's cruel maw,
As ships met fates none foresaw.
In Tsushima’s straits, they stood betrayed,
By leaders’ hubris, plans mislaid.
The drums of victory, loud and brash,
Now silenced by the enemy’s crash.
The proud fleet burned beneath the wave,
Brave hearts sent early to their grave.
Propaganda's lies dissolved to dust,
Revealing greed and broken trust.
Potemkin’s Rebellion
On Potemkin’s deck, dissent did brew,
Amidst maggot-laden meat’s foul hue.
The officers’ whips and scornful glares,
Crushed dreams beneath their harsh affairs.
By lantern’s glow, in secret nook,
The sailors read the smuggled book.
From “Iskra’s” fire, a portal grew,
To worlds where chains of class withdrew.
Lenin’s words in colors bright,
Drew visions sharp as morning light:
A land of equals, just and fair,
Where toil bore fruits for all to share.
No bourgeois whims, no cultured guise,
Just simple truths and honest skies.
The sailors dreamt of Marx’s creed,
Of labor’s worth and workers’ need.
🥶✨☃️✨🥶
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ Éternelle mémoire aux scientifiques et philosophes tombés dans l'enfer glacé ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
Healing Totem is a physical manifestation of a symbolic image designed to help reframe traumatic memories and construct alternative scenarios. This object represents protection, support, and inner strength, enabling an individual to "insert" it into their recollections and shift their emotional perspective. Simultaneously, it acts as an anchor for envisioning a safe future, helping to overcome the fear of reliving the trauma while fostering a sense of control over one's narrative.
Surreal Revolution
Yet visions, too, can twist and turn,
As newfound worlds began to burn.
Gone were the courtesies of old,
“Tovarishch” replaced “lord of gold.”
Within this brave and altered state,
A mustached Georgian shaped the fate,
And comrades soon would taste despair,
In Siberia’s icy glare.
Through frost and pain, Korolev stood,
A spark of hope in frozen wood.
With noble dreams, he forged his path,
Through madness’ maze and tyrant’s wrath.
🥶✨☃️✨🥶
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ Вечная память учёным и философам падшим в морозном аду ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
Лечебный Тотем есть материальное воплощение символического образа, предназначенное для переосмысления травматических воспоминаний и созидания иных сценариев. Сей предмет представляет защиту, поддержку и внутреннюю крепость, дозволяя человеку вставить его в свои воспоминания и изменить эмоциональную перспективу. В то же время, он служит якорем для воображения безопасного будущего, помогая преодолеть страх повторного переживания травмы и взращивая чувство контроля над собственным повествованием.
Surrealism’s Portal
The surreal opens doors untamed,
Yet danger comes when truth is claimed.
For those too weak to see the whole,
Condemn their peers and lose their soul.
The ship of thought sails foreign seas,
Philosophers cast out with ease.
But harsher still, the train’s refrain,
Sent thousands to Siberia’s plain.
Yet from these realms of pain and strife,
Emerged faint glimmers, sparks of life.
The echoes of Decembrist songs,
Still whisper where the soul belongs.
Beware the claim of one true way,
For truth’s a sea, not fixed display.
Through portals vast, new worlds arise,
But never blind the seeking eyes.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Au début de toute conversation, il est essentiel de rayonner d'enthousiasme. Comme un jardinier qui plante une graine, il faut nourrir la conversation avec la lumière de notre énergie. Sans cette lumière, les racines de l'échange ne se forment pas, et la discussion meurt avant même d’avoir eu la chance de grandir. L'enthousiasme est l'eau qui fait fleurir les idées, la chaleur qui éveille les pensées endormies.
L'enthousiasme est comme une flamme qui se transmet d’un regard à l’autre. Il suffit d’une étincelle pour que le feu s’allume et devienne un brasier. Si cette flamme n’est pas allumée dès le début, la chaleur de l'échange se dissipe, et il devient impossible d'inspirer ou d'être inspiré. L’énergie initiale est le carburant qui propulse tout le reste, sans elle, tout devient une simple conversation mécanique, sans âme ni profondeur.
C’est comme une rivière qui s’élance dans un vallon verdoyant. Si l'eau ne prend pas assez de vitesse, elle stagne, et toute la vallée perd son éclat. Le flot de l’enthousiasme est ce qui donne à l’échange la force de se propager, de nourrir et d’enrichir. Sans lui, tout reste figé, enfermé dans les mêmes schémas.
Les premières secondes sont cruciales. C’est là que tout se joue : un sourire, une parole vivante, une attitude ouverte, et l’étreinte de l’enthousiasme contagieux. L’enthousiasme n’est pas seulement une attitude, c’est un art de créer un espace où la conversation peut se déployer dans toute sa richesse. Si vous manquez ce départ, la suite de l’échange sera comme une fleur fanée, privée de la lumière du soleil.
Quand on s’engage dans un échange avec enthousiasme, c’est comme si l’on semait des graines dans un sol fertile. Elles germeront rapidement, se nourriront des bonnes vibrations et pousseront avec une vigueur qui rendra la conversation dynamique et créative. Mais si vous commencez avec hésitation, le terrain devient sec, et même les meilleures intentions risquent de se perdre.
Il est donc impératif de commencer avec cette énergie contagieuse. L’enthousiasme est la clé d’une porte qui s’ouvre vers un monde où les idées, les émotions et les connexions se mélangent harmonieusement. Sans lui, cette porte reste fermée, et le monde que nous pourrions découvrir restera hors de portée.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
It was a deadly and paralysing sect that destroyed Russia and plunged it deep into unspeakable misery. We must never cease proclaiming this fact as a warning to other nations in the world, and for the preservation of our own country. The Bolshevists are responsible for the catastrophe.
For Russia we can do little. The fearful series of events must run their course. One can only hope that some day in our own time deliverance will come to the Russian people and that they will stand again on their own feet and be masters in their own house.
Winston Churchill
November 4, 1920
Monopoly of Trust
Introduction
A kingdom vast, yet slow to adapt,
To engines, cities, and a modern map.
Trunks of wealth in gilded halls,
Factories, banks, steam-driven calls.
In shadows crept a mustached thief,
But Lenin sought a greater relief.
“Why chase coins when you can seize it all?
Take the land, the plants, the railroads tall.”
The Tsar’s Russia failed to meet the age,
Of urban ties and industrial stage.
Red dreams burned for those betrayed,
1917, the spark obeyed.
Chapter 1: The NEP's Promise
Nobles and clergy feared the tide,
Repressions followed; none could hide.
The mustached Georgian, orders stern,
To comrades, said: “Find those who yearn—
For titles past, for privilege lost;
Justice demands a brutal cost.”
Yesterday’s bandits donned new guise,
NKVD now read with eyes,
The works of Marx; the lines were clear,
“Exploiters, your end draws near.”
Chapter 2: After NEP, the Iron Grip
When NEP’s flame dimmed to dark,
The Georgian’s wheel began its arc.
Trust no soul, not life nor kin,
The Party’s rule must lie within.
Kulaks ripped from lands they tilled,
Trains to nowhere, graves unfilled.
The learned silenced, whispers stilled,
A trust betrayed, a will distilled.
From spires high to village plain,
The hammer fell on doubt’s domain.
“Believe in me,” the tyrant cried,
“Or in the soil, your trust shall lie.”
Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил:
Нас вырастил Сталин — на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил!
Chapter 3: Between Two Tyrants
In September’s chill, the Polish land
Fell under two dictators’ hands.
From east, the Red tide swept away,
From west, the swastika claimed its prey.
Between the two, a nation bled,
Its trust in peace and borders dead.
In Hitler’s papers, victory sang:
“A blitzkrieg force, the Polish hang!
A land reborn for German might,
Our destiny, our sacred right.” And Stalin’s press, with calm deceit:
“A brother’s hand to Poland’s feet.
Liberation, not conquest here,
The worker’s dream, the peasant’s cheer.”
But steel and boots told different tales,
Of mass graves dug in forest trails.
In Katyn’s woods, the echoes cry,
The trusted betrayed, left there to die.
The Winter War
While Poland’s voice was choked in pain,
In Finland’s woods, defiance reigned.
A small but steadfast, snowy band,
Fought tooth and nail for their free land.
They remembered well what Lenin swore:
“Your independence, forevermore.”
But Stalin’s tanks ignored that vow,
As Soviet might sought Finland now.
In forests deep, on skis they sped,
Parades of white, by courage led.
The Molotovs flew, the rifles sang,
The icy air with freedom rang.
They struck with fire, they struck with steel,
To make the Red invasion kneel.
A Tale of Two Winters
As Finnish heroes held the line,
In Siberia, another sign:
The endless trains, the human freight,
Of Poles condemned to Stalin’s hate.
From homes they’d trusted to keep them warm,
To frozen gulags, a cruel reform.
A nation displaced, withered, and torn,
Its trust betrayed, its spirit worn.
Yet while their carriages froze with tears,
Finland’s forests rang with cheers.
For every tyrant’s creeping hand,
There stood a flame, a final stand.
Chapter 4: Mountains to Frost
As war raged on between the swastika’s grip
And the crimson banners of Stalin’s ship,
Another army, cloaked in dread,
Marched where the Caucasus peaks had spread.
Not for conquest, not for pride,
But to uproot those who dared reside—
Shepherds, farmers, mountain kin,
Swept into the frost, as shadows thin.
Each name, a story, a whispered blame,
A tale of distrust, a mark of shame.
Chechens and Ingush:
“Traitors,” they said, “to the Soviet fold,
Allied with Hitler, their hearts are cold.”
Their homes burned bright, their voices stilled,
The trains to Siberia with bodies filled.
Karachays:
“The Germans came, they gave you aid.
Your loyalty falters, your trust decayed.”
Entire families, newborn to old,
Dragged from the warmth, to a future cold.
Balkars:
“A mountain people, untrustworthy kin,
Your loyalty lies outside, not within.”
Swept like leaves from alpine air,
To desolate lands, stripped and bare.
Crimean Tatars:
“The traitors who welcomed invaders near,
We bring salvation from Nazi fear.”
Irony thick in the Party’s claim,
Salvation meant exile, Siberia’s name.
Kalmuks:
“Your spirit is wild, unchained, unbound,
Your loyalties scattered, nowhere found.”
Cattle herders, horsemen proud,
Silenced under the exile’s shroud.
Siberian Salvation
The Party spoke with a solemn tone:
“To save your souls, we take your home.
Siberia’s vastness will cleanse your sin,
And loyalty to the Party will begin.”
But loyalty’s seed does not grow in frost,
In the icy expanse, too much was lost.
The shepherd’s flock, the dancer’s song,
The spirit of freedom they’d held so long.
Their crime was their mountains, their pride, their way,
A culture that dared to stand and stay.
And so the NKVD’s trains would glide,
From peaks to prisons, a one-way ride.
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей
Насильникам, грабителям
Мучителям людей!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна
Идёт война народная
Священная война!
Не смеют крылья чёрные
Над Родиной летать
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!
Chapter 5: Victory and Its Shadows
The Surrender in France
May 1945, the guns fell still,
The Reich lay crushed by Allied will.
In Reims, a pact to end the fight,
Signed in haste on a springtime night.
But Stalin, with his iron gaze,
Declared the act a Western play:
“This war was won with Soviet might;
Re-sign the surrender, make it right.”
So in Berlin, with banners red,
The ceremony was held instead.
Under Soviet watch, the ink was dry,
A second capitulation beneath the sky.
The Return Home
For soldiers long in Nazi chains,
Freedom’s promise rode the trains.
Their hearts swelled large, their hope renewed,
To see their homeland, lives accrued.
But the train was steered by a Georgian hand,
Whose iron will shaped every land.
Moscow’s lights? They came and passed—
The tracks stretched eastward, long and vast.
“To Siberia,” whispered fate,
The thaw had come; spring felt great.
Fields grew green, rivers ran fast,
But gulag gates would hold them last.
The joy of stepping on native soil,
Turned bitter beneath the NKVD’s toil.
A grim reunion, not with kin,
But with camps, and watchtowers thin.
The Interrogations
At camps and prisons, soldiers stood,
“We fought for country, shed our blood.
We held the line, endured the years,
Returned to find our land in tears.”
Yet questions sharp from NKVD:
“Did you betray, or flee, or plea?
What whispers passed within your cell?
Were you seduced by fascist spell?”
“No!” they cried, their voices firm,
“We fought for Russia, through every term.
We bore no guilt, no traitor’s face,
Our hearts beat strong for Soviet grace.”
The Irony of Victory
But Stalin trusted none who fell,
In foreign lands or captive hell.
His paranoia paved the way
For victors to be swept away.
Historical Echoes
Upon their return to the Soviet Union after World War II, former Soviet prisoners of war (POWs) were subjected to a process known as "filtration." This was aimed at assessing their loyalty and determining if they had collaborated with the enemy. According to historical data:
🕷 Number of Returnees: Approximately 1.8 million Soviet soldiers returned from German captivity by the end of the war.
🕷 Filtration Camps: Around 1.5 million former prisoners passed through the filtration process, which involved interrogation and evaluation by the NKVD (People's Commissariat for Internal Affairs).
🕷 Repressed POWs: Of those who went through filtration, about 233,400 former Soviet POWs were found guilty of collaborating with the enemy and were sent to Gulag camps. This accounts for approximately 15% of the returnees being repressed.
The Bitter Spring
The fields of Siberia bloomed that May,
But joy of freedom stayed away.
Though snow had melted, the hearts were cold,
As Stalin’s distrust took its hold.
Victory, yes, but at a cost—
For many, their homeland felt forever lost.
Epilogue: The Long Shadow
The echo of Stalin’s repressions lingers still,
Passed through bloodlines, shaping will.
Trust, that fragile, sacred art,
Was torn from the collective heart.
Each group, each circle, in post-Soviet land,
Holds Stalin’s specter in its hand.
Repression repeats, though the masks may change,
From brutal force to the subtle, strange.
Some wield violence, overt and cruel,
Others break souls with a sharper tool.
For those who fail to find their place,
The cost is exile from trust and grace.
The Virtual Cities
Yet cracks appear in tyranny’s face,
As people seek a freer space.
The internet, a boundless land,
Where millions unite, hand in hand.
From forums small to global streams,
They build their cities, share their dreams.
But those who fear a loyal divide,
Cannot abide what they cannot guide.
YouTube silenced, Instagram banned,
The chains of control tighten the land.
Centralized screens, a Stalinist’s dream,
Where one voice drowns out the collective stream.
The Digital Revolution
But digital factories hum with life,
Industrial echoes of a different strife.
This virtual age, with power untamed,
Foretells the end of the order named.
Stalin’s paranoia may still persist,
In laws that muzzle, in fists that twist.
But freedom’s spark, though faint, remains,
In virtual towns and online domains.
A New Russia
Children dance to vibrant beats,
On streets alive with music’s heat.
Graduates create their own shows,
With millions watching how talent flows.
Journalists pen their history books,
Telling tales from unfiltered looks.
Comedians mock the powers that be,
Their laughter ringing with prophecy.
The Struggle for Control
Yet Stalin’s shadow, iron and cold,
Reaches out to regain its hold.
But freedom’s flame cannot be chained,
Its spirit wild, its force unstrained.
Their armed brigades, with fists of might,
Cannot conquer this digital fight.
The virtual cities, vast and free,
Stand firm as monuments to liberty.
The End of the Old
No walls of gulags can now confine,
The boundless voices, the bright design.
The Soviet hierarchy, rigid and frail,
Will crumble as did the Kerensky's veil.
The power of unity, sharp and clear,
Will forge a path to a future near.
In virtual towns, people will rise,
With hope aflame in their daring eyes.
The Dawn of a New Era
A New Russia will take its stand,
With freedom’s torch in every hand.
No chains of the past, no specter’s guise,
A nation reborn under digital skies.
Together, they’ll build, from ash and strife,
A world renewed, a vibrant life.
Where trust prevails and dreams take flight,
In a New Russia, glowing bright.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Imagine standing in the chill of a harsh, unwelcoming frost — not of weather, but of human interaction. The world can sometimes feel like that: distant, indifferent, a place where warmth seems a luxury rather than a given. And then, there you are, holding the potential for something transformative. You are the warmth, the invitation to thaw, the promise of a safe space where the frost of isolation melts away.
Think of it as offering a cup of tea, not just to sip, but to hold between trembling hands, to feel its heat seep into cold fingers. Your words, your presence, your tone, all become that cup — steady, comforting, radiating something deeper than mere conversation. When someone has been out in the cold too long, they need time. Time to sit, to breathe, to feel the life slowly returning to them. Rushing them won’t help; impatience will only drive them further into the cold.
This is your role: to be the hearth they can approach without fear. Don’t ask them to rush to the fire; instead, bring the fire to them. Speak with kindness, with care, as if your words themselves could wrap around them like a woolen blanket. There’s no need for grand gestures — it’s the consistency of your warmth that matters. A smile that lingers a little longer. A tone that says, “It’s okay to take your time.”
And as their chill begins to fade, as the first hints of color return to their expression, you’ll witness a quiet transformation. They’ll begin to open up, cautiously at first, like someone stretching stiff limbs after a long freeze. In those moments, your effort is rewarded — not by anything material, but by the profound satisfaction of knowing you’ve rekindled something human in them.
You’ve offered more than warmth. You’ve offered a chance to trust again, to feel safe in a world that often feels cold. And maybe, just maybe, they’ll carry a bit of that warmth with them, passing it on to someone else who needs it most. Because the warmth you radiate has the power to ripple, to spread, to transform.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Les teintes grises sont celles des affiches délavées, des concerts qui ne résonnent plus, mais elles cachent une vérité plus profonde — un monde non exploré derrière les murs de la familiarité. Ces couleurs fanées sont les cartes anciennes, marquées par le temps, mais toujours pleines de promesses d’aventures à venir. Pour réveiller la conversation de son sommeil, il nous faut une étincelle, une invitation à explorer l’inconnu, un détour inattendu dans le voyage des mots.
Imaginez un monde à peine esquissé sur une vieille carte, où chaque détour, chaque chemin offre des découvertes inattendues. C’est là que l’intrigue entre en jeu — un point lumineux dans une vaste obscurité, un appel à l’aventure qui vous fait lever les yeux de votre quotidien et vous invite à suivre des pistes non tracées. La conversation devient ainsi un voyage, où chaque échange devient une escale, chaque mot une boussole qui vous oriente vers une destination nouvelle.
Les frontières de l’inconnu, ces terres non cartographiées, sont la matière première de toute vraie exploration. Sans un focus mystérieux, sans une invitation à pénétrer dans des mondes cachés, le voyage de la parole devient une simple errance. Il faut l’intrigue, la promesse d’un autre horizon, pour pousser à avancer, pour franchir des seuils où les possibilités sont infinies.
Chaque question devient un sentier qui se déroule sous vos pas, conduisant vers des panoramas inexplorés. Une idée nouvelle surgit comme un paysage inattendu au détour du chemin, une découverte qui change la direction de la conversation. C’est la magie de l’inconnu, de l’inattendu, de l’inexploré, qui rend le dialogue captivant. Sans cette capacité à proposer des voyages imprévus, tout reste figé dans le confort de l’habitude, comme une carte sans nouveaux continents.
Ainsi, l’essence même de l’échange réside dans la possibilité de se perdre pour mieux se retrouver, de laisser la conversation se transformer en une quête, un périple à travers les idées et les émotions. L’appel à l’aventure ne se trouve pas seulement dans l’inconnu, mais dans la capacité à voir ce que l’on croyait déjà connu sous un angle totalement nouveau.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Le soleil encore timide du matin pénètre à travers les vitraux colorés de l'église Saint-Loup, illuminant d'une lumière tamisée les ornements baroques des confessionnaux. Ces cabines, sculptées avec soin et ornées de dorures, témoignent d'une époque révolue. Autrefois au cœur de la vie spirituelle des campagnes, elles ont peu à peu été abandonnées à l'ère de l’industrialisation.
Dans un monde où le rythme des saisons et la soumission aux rois structuraient les vies, l'Église catholique jouait le rôle de guide et de réconfort. Mais avec l'avènement des usines, des salaires mensuels et des journées cadencées par la sirène des ateliers, l'Église perdit sa place centrale. L’éducation religieuse céda la place aux écoles publiques, dont la mission était de forger des ouvriers dociles et efficaces, adaptés au nouveau monde des machines.
Les murs de l'église racontent encore cette époque révolue à travers des peintures vibrantes et narratives : l'Annonciation, la Nativité, le Baptême de Jésus, la Dernière Cène, la Crucifixion et, bien sûr, la Résurrection. Et au centre de tout, le Christ en croix, symbole du sacrifice ultime, invite les fidèles à méditer sur le pardon et l’humilité. Dans cette église, comme dans toutes celles du catholicisme, une vérité transcendante est suggérée : l'Église n’est pas seulement un lieu de culte, mais un portail vers la Jérusalem céleste, le point de départ d'une nouvelle ère pour l'humanité.
La rencontre inattendue
Ce dimanche matin, malgré les sièges clairsemés, des fidèles âgés se rassemblent par habitude, comme emportés par une inertie spirituelle. Parfois, quelques jeunes y entrent par curiosité, presque par défi. Neo, un jeune homme en quête d’inspiration, pousse la porte de l’église.
Assis dans un coin discret, il observe la nef, ses fresques et ses visages familiers. Puis, un éclat de voix le distrait : deux jeunes femmes belges discutent gaiement près de l’entrée. Leur fraîcheur contraste avec l’austérité ambiante. Neo, intrigué, s'approche et entame une conversation.
— Excusez-moi, êtes-vous baptisées ?
— Oui... répond l’une des filles, un peu surprise.
— Vous savez comment je pourrais faire pour recevoir ce sacrement ? Je crois que j’ai manqué cette étape dans ma vie.
— Il faudrait demander aux prêtres... Mais le plus important, c’est de croire en Dieu, dit l'autre avec un sourire bienveillant.
— Oui, bien sûr, c'est le plus important... Dites, aimeriez-vous vivre 200 ans ?
Leur sourire s'efface légèrement, remplacé par une lueur d’étonnement et de méfiance. Neo perçoit leur trouble, mais feint de ne pas le remarquer.
— Je travaille sur un livre qui parle de voyages interstellaires, — commence doucement Neо, avec un regard énigmatique, captant l'attention des deux jeunes femmes. — Saviez-vous que, dans le cadre d’un projet secret de la CIA, un million de personnes seront sélectionnées pour partir vers une étoile lointaine ?
L’une des femmes lève un sourcil, un sourire incrédule aux lèvres, mais l’autre, plus curieuse, le pousse à continuer.
— Un million de personnes ? Pour aller où exactement ?
Neо s’appuie contre un banc en bois, le doigt pointant légèrement vers le plafond voûté de l’église.
— Pas où, mais vers quoi : un nouveau monde, une étoile qui pourrait abriter l’avenir de l’humanité. Le projet s’appelle "Noé 2.0." Vous connaissez l’histoire de l’arche de Noé, bien sûr ? Imaginez cela, mais à une échelle cosmique.
Les femmes échangent un regard sceptique, mais il continue, plus sérieux.
— En réalité, ce n’est pas la première tentative. La CIA a déjà lancé un programme similaire il y a quelques années. Ils l’ont appelé "Resurrection".
— Et qu’est-ce que c’était ?
— Un projet incroyable, mais tragique. Un million de personnes, triées sur le volet. Les critères ? Être isolé, ne pas avoir d’attaches familiales ou sociales fortes, et, surtout, être prêt à disparaître complètement. Ces gens étaient déclarés morts pour leurs proches, officiellement décédés dans des circonstances mystérieuses, comme des accidents de prison ou des maladies rares.
Les deux jeunes femmes semblent fascinées malgré elles.
— Mais ce n’était qu’un début, un "test". Les "ressuscités", comme ils les appelaient, ont été envoyés vivre ensemble dans une ville artificielle construite au milieu du désert. Un véritable paradis, pensé pour une coexistence parfaite. Mais quelque chose a terriblement mal tourné.
— Quoi donc ? demande l’une des femmes, visiblement captivée.
Neо baisse les yeux un instant, comme s’il hésitait à révéler davantage. Puis il reprend :
— Ils n’ont pas pu vivre en harmonie. Les conflits humains, la jalousie, la peur… tout cela a resurgi. Finalement, la plupart d’entre eux ont fini dans des prisons souterraines, et le projet a été abandonné. Mais la CIA n’a pas renoncé. Cette fois, ils veulent recruter des gens profondément croyants. Des individus capables de suivre une nouvelle foi, appelée "Solysium".
— Solysium ?
— Une religion créée pour le voyage interstellaire. Le but ? Maintenir la paix et l’ordre au sein de la communauté, même sur plusieurs générations. Parce que… vous comprenez, le voyage jusqu’à l’étoile prendra environ deux mille ans. Ni les sélectionnés, ni leurs enfants, ni même leurs petits-enfants ne vivront assez longtemps pour voir la nouvelle planète. Pour cela, il faut une foi inébranlable et un secret absolu. Seuls ceux capables de vivre et de mourir avec cette conviction seront choisis.
Un silence s’installe. Les jeunes femmes semblent à la fois troublées et fascinées.
— Et tout cela, c’est dans votre livre ? demande finalement l’une d’elles, à mi-voix.
Neо esquisse un sourire énigmatique.
— Peut-être. Ou peut-être pas.
À cet instant, les cloches de l’église sonnent, annonçant le début de la messe. Les femmes jettent un dernier regard à Neо avant de s’éloigner pour rejoindre les bancs, leur conversation suspendue mais leur curiosité éveillée. Neо reste en retrait, observant les fresques et les visages des fidèles, un éclat mystérieux dans le regard.
La messe commence
Le prêtre entre en procession, suivi des servants d’autel portant des cierges. Les chants s’élèvent, unissant les fidèles dans une liturgie intemporelle. Après l’ouverture, le prêtre s'adresse à l’assemblée :
— En ce dimanche, rappelons-nous que notre foi est un voyage, parfois long, mais toujours éclairé par l’amour de Dieu.
Les lectures du jour évoquent le pardon et la patience. L’évangile raconte la parabole du fils prodigue, rappelant aux fidèles l'importance de l’espoir et de la réconciliation.
Lorsque vient le moment de l’homélie, le prêtre souligne :
— Tout comme le Christ a accepté sa croix, nous sommes appelés à porter nos propres fardeaux avec dignité et foi. Chaque génération prépare la voie pour la suivante, et notre mission est de préserver l’espérance.
Neo, assis au fond, écoute attentivement. Les mots du prêtre semblent étrangement résonner avec ses réflexions sur le projet interstellaire. Alors que l’Eucharistie approche, il s’interroge : la foi et le sacrifice sont-ils des concepts universels, nécessaires à la survie de toute civilisation, qu’elle soit terrestre ou interstellaire ?
👿✨😵💫✨😈
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Dies Irae! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
¡Gloire à Dieu, qui a accordé la seconde venue et la vie éternelle dans l'infini de l'espace cosmique!
I.N.R.I.
Behold the holy temple’s grace,
Where servants gather, bound in faith,
To open wide the sacred door,
A portal to Jerusalem’s shore.
The heavenly city, where it began,
The supper's secret, a divine plan.
There, in shadows of the fateful night,
The Savior spoke of love and light.
His followers heard a truth profound,
That shook the ages, broke the ground.
Yet, He foresaw the traitor's kiss,
And Peter’s denials in the mist.
The cock would crow; the truth would sting,
The Son of Man, the suffering King.
Nailed through hands, His body torn,
On that cruel cross, our sins He mourned.
But did He know, as pain surged deep,
His death would end in heavenly leap?
Could He be sure, on the cross of shame,
That resurrection would stake His claim?
What if the plan had gone astray,
And death held Him till judgment day?
Yet on the third, as Scriptures tell,
He rose again, broke death’s cold spell.
Still, one of twelve, the doubting heart,
Refused to trust, held faith apart.
Thomas, who saw the blind regain sight,
And Lazarus walk from death’s dark night.
Even then, he could not believe,
Until the wounds he did perceive.
His fingers traced the scars of strife,
And faith was born: eternal life.
This is the portal we now embrace,
A bridge to those transcendent days.
The heavenly city, through temple walls,
Where grace redeems, and mercy calls.
Each time we gather, in sacred prayer,
We walk with Christ, His burdens share.
O Shepherd of the holy flock,
Guide us to the eternal rock,
Where faith and truth forever stand,
In God’s celestial promised land.
(La scène se déroule à la sortie de l'église, après la fin de la messe.)
Les fidèles quittent le lieu saint, les esprits apaisés, le pain sacré partagé et consommé. Près des lourdes portes sculptées du temple, un groupe de mendiants attend discrètement les fidèles. Parmi eux, un homme aux vêtements usés, le regard vif mais fatigué, tend une main tremblante vers les passants.
Neo (s’arrêtant devant lui, avec un mélange de curiosité et de détermination) :
— Vous connaissez le projet « Noé 2.0 » ?
Le mendiant (le regard fuyant, avec un soupçon de lassitude) :
— Nous ne savons rien des affaires religieuses. On demande seulement une petite aumône pour le pain quotidien, c'est tout.
Neo (avec un léger sourire, en fixant le mendiant) :
— Je te connais. Le jeudi, tu vas dans les bars du coin, en marchant parmi les tables. Tu pourrais être millionnaire si tu voulais. Mais à la place, tu dors dehors, sous les étoiles.
Le mendiant (se retournant légèrement, visiblement piqué par ces mots) :
— Vous ne savez rien de moi.
Neo (d'un ton plus direct, en baissant légèrement la voix) :
— Peut-être. Mais toi, tu sais tout des autres. Tu connais mieux les habitants de cette ville que quiconque. Tu lis les gens d’un seul regard : leurs croyances, leurs faiblesses… Peut-être même leur intelligence émotionnelle.
(Un moment de silence. Les autres mendiants échangent des regards incertains. Le mendiant principal semble hésiter, comme prêt à partir.)
Neo (posant doucement une main ferme sur son épaule) :
— Écoute. Viens avec moi. Je ne vais pas seulement t’apprendre à échanger tes talents contre quelques pièces que tu dépenseras pour des illusions... Je vais t’apprendre à sauver les âmes.
(Le mendiant le regarde enfin dans les yeux, intrigué mais méfiant. L’instant semble suspendu, comme si une décision cruciale était sur le point d’être prise. Les portes de l’église se ferment doucement derrière eux, et le bruit des rues commence à reprendre son cours.)
👿✨😵💫✨😈
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Dies Irae! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
¡Gloire à Dieu, qui a accordé la seconde venue et la vie éternelle dans l'infini de l'espace cosmique!
Hortus Paradisi
High above the Earth, in the void so vast,
A city of stars in its orbit cast,
A ring where gravity bends and sways,
A temple aloft in celestial rays.
But hark, let us wander to ages past,
To the hill of Golgotha, where shadows were cast.
Where the Son bore his burden with steps so true,
Through the jeering crowds, the scoffers in view.
No plea for escape, no faltering word,
He carried the cross, his spirit unstirred.
Up to the hill where his fate was sealed,
Where love met pain, and truth revealed.
The hammer rang loud as the nails bit deep,
Through his hands and his feet, their silence to keep.
They raised the cross high on the crest of the land,
A figure in anguish, yet perfectly planned.
His eyes, though clouded with human despair,
Saw not just the storm that thickened the air.
He gazed through the veil of the temporal strife,
To an eternal dawn, to unending life.
He foresaw not only his rise from the grave,
But a future where mankind would brave
The infinite void, where stars ignite,
And cradle the seeds of celestial light.
In the wisdom of God, the cosmos unveiled,
With comets of water and asteroids hailed.
Resources unbounded, in space they’d find,
A garden of Eden for all humankind.
And now in his name, this city was wrought,
A testament built from the vision he brought.
On the edge of the heavens, we gather each week,
To seek out the truth, his spirit to seek.
We spin in reverence, a temple of steel,
With an orbiting heart where the faithful kneel.
Our prayers ascend as the structure revolves,
A mystery celestial our faith resolves.
For each sacred turn links the past to the now,
From the hill of the cross to the temple’s vow.
We invoke the portal, Jerusalem's light,
To bridge Earth and heaven in endless flight.
Beneath olive trees where his journey began,
Where he shared his truth with his fellow man.
The supper, the betrayal, the lashes, the thorn,
The tomb left empty on resurrection’s morn.
Each Sunday we gather, in faith and in love,
On the edge of the stars, near the heavens above.
Awaiting the moment, the second ascent,
When mankind’s journey will find its intent.
Through space and time, his promise remains,
A beacon of hope through joys and pains.
In this city of stars, we stand and proclaim,
Eternal life, in his holy name.
(Une scène dans un brunch animé, non loin de l'église, un dimanche matin.)
Neo et Morpheus sont assis à une petite table près de la fenêtre. Leur café, assaisonné d’un discret filet de cognac, laisse échapper un léger nuage de vapeur. Autour d’eux, les conversations murmurent doucement. La plupart des clients sont des voyageurs séjournant dans des Airbnbs voisins, mais quelques locaux semblent fixer la paire de manière subtile, tout en faisant semblant de ne rien remarquer.
Neo brise le silence en posant sa tasse.
Neo :
— Toutes les guerres mondiales naissent de la même source : trop d’argent entre les mains du pouvoir. La Première Guerre mondiale, c’était le résultat de l’industrialisation et de l’enrichissement excessif des capitalistes. La Seconde ? C’était la concentration de ressources gigantesques entre les mains d’un certain Géorgien moustachu, amateur de braquages de diligences.
Morpheus (levant un sourcil, perplexe) :
— On nous a enseigné que c’était une revanche de l’Allemagne, humiliée après la Première Guerre mondiale.
Neo (souriant légèrement, comme s’il dévoilait un secret) :
— Oui, ça aussi. Mais qui alimentait ces ressentiments ? Le même moustachu. Il n’a pas pu dévaliser toute l’Europe comme il l’espérait, mais il s’est bien rattrapé sur la Pologne… Revenons au début. La concentration des ressources, c’est toujours la peur qu’un nouveau tyran moustachu décide de se souvenir de sa jeunesse et de reprendre les braquages de diligences.
Morpheus (nerveux, regardant autour de lui) :
— Je ne veux pas d’ennuis...
Neo :
— Attends. Je t’explique simplement le cours de l’histoire. La Première Guerre mondiale, c’était une mauvaise blague de la peur des élites, devenues fabuleusement riches grâce à la révolution industrielle. Après la Seconde Guerre mondiale, l’Europe a choisi le socialisme pour éviter l’émergence d’un nouveau tyran et pour soulager les élites de leur peur d’un pillage massif. Aujourd’hui encore, elles dissimulent leurs véritables fortunes et dépensent des sommes colossales pour réduire les inégalités.
(Morpheus jette un œil discret vers une table voisine. Les locaux, peu habitués à des conversations aussi intenses un dimanche, semblent plus attentifs qu’ils ne le devraient.)
Neo (plus animé, ignorant délibérément l’atmosphère autour de lui) :
— Cette situation a profité aux régimes du Moyen-Orient. Ils manipulent habilement les peurs des socialistes européens, siphonnant des ressources colossales sous prétexte de calmer les migrants...
(Neo remarque un léger tressaillement à une table proche. Il lève une main, presque en signe d’excuse.)
— Je n’ai jamais dit de quel pays il s’agissait.
(Il continue, plus bas, mais avec une intensité croissante.)
— Le développement de l’intelligence artificielle et des technologies numériques amplifie les revenus des élites, exacerbe leurs peurs face à un nouveau soulèvement, et crée des conditions parfaites pour une montée en flèche des radicalismes. Tout ça grâce à un réseau qu’on pourrait appeler... les miroirs magiques.
Morpheus (fronçant les sourcils) :
— Internet ?
Neo (hochant la tête) :
— Oui, internet. Mais ce mot, les élites ne le ressentent pas émotionnellement. Avec un nouveau nom, la puissance d’internet deviendra évidente et impossible à ignorer. Dans la Russie tsariste, ce même Géorgien devait installer une imprimerie clandestine dans une cave pour produire un maigre tirage de 10 000 exemplaires. Aujourd’hui, dans les miroirs magiques, il pourrait créer des milliards de copies de ses portails communistes vers l’avenir.
(Morpheus regarde fixement Neo, comprenant qu’il est témoin d’une prophétie étrange, presque dérangeante. Il regrette peut-être d’avoir accepté ce café, mais les regards appuyés à la table voisine le convainquent qu’il n’aura pas d’autre choix que d’écouter jusqu’au bout.)
Morpheus (après un silence tendu, posant doucement sa tasse) :
— Et maintenant ? Qu’est-ce que tu essaies de me dire ?
Neo (se penchant légèrement, presque conspirateur) :
— Que le monde est sur le point de basculer. Les réseaux magiques ne sont que le début. Et toi, mon ami, tu es déjà pris dans ce courant.
(Morpheus, déconcerté, sent que ce n’est que le début d’un voyage bien plus profond qu’il ne l’aurait voulu. La scène se fige, laissant en suspens l’écho des prophéties de Neo et le murmure des conversations alentour.)
👿✨😵💫✨😈
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡Dies Irae! ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
¡Gloire à Dieu, qui a accordé la seconde venue et la vie éternelle dans l'infini de l'espace cosmique!
Pax Aeterna
Behold the city in its endless flight,
A ring of life 'neath the stellar light.
It spins and grows, a celestial wheel,
With faith at its core and a truth to reveal.
This city journeys to a distant star,
To proclaim God’s word where new heavens are.
On its surface within, the faithful tread,
In the temple’s glow, where their spirits are fed.
A portal eternal, to Earth it binds,
To Jerusalem's past where history aligns.
Where the Son of Man bore the weight of his fate,
And saw through the ages humanity’s state.
He knew of the cross, of the nails, and the pain,
Yet faltered not, his mission plain.
Through faith unbroken, he saw far and wide,
A future where God’s glory would abide.
The Sun, that ancient Jerusalem warmed,
Now fuels this city, where new rings are formed.
From asteroids mined and sunlight drawn,
New worlds are built, new dawns are born.
For it was here, in this ringed domain,
That the Second Coming broke heaven’s chain.
The Son returned to his cosmic fold,
To reveal the secret long foretold.
Eternal life through God’s design,
In rings of steel where His light shines.
The rings gained speed, broke Earth’s embrace,
And set their course through time and space.
To the stars they sail, with faith their guide,
Proclaiming the story of Him who died.
And rose again, so love might bloom,
Beyond the grave, beyond the tomb.
Each Sunday here, we gather and sing,
In this temple of God, this orbiting ring.
We open the portal to Earth’s holy land,
To Jerusalem’s soil, where Christ made his stand.
But now, as planned, the heavens are rife,
With His eternal, radiant life.
The Second Coming, in cosmic expanse,
Brings humanity’s spirit to its ultimate dance.
From ring to ring, His message flows,
To every star where the gospel grows.
And no matter the journey, no matter the flight,
Each city-ring bears His holy light.
For God sent His Son, salvation’s spark,
To shine in the void, to light up the dark.
His wisdom resounds in our infinite arc,
Guiding our path to celestial marks.
So sing of the rings, of their sacred call,
Of the Son who redeemed and gave life to all.
Let the stars bear witness, the galaxies sing,
For eternity echoes in the rings of the King.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Therapeutic Story Reframing is a psychotherapeutic technique where individuals revisit and reinterpret their personal narratives or stories, particularly those associated with trauma or negative experiences. By engaging in this process, individuals:
✨ Reframe their experiences to focus on positive outcomes, personal growth, or different perspectives that were not initially apparent.
✨ Restory their lives by telling new versions of their stories, which can lead to a shift in how they perceive themselves, their past, and their future possibilities. This involves crafting narratives that emphasize resilience, strength, or lessons learned rather than solely focusing on pain or victimhood.
✨ Use Artistic or Creative Expression: Often, this reframing is facilitated through various forms of art, such as writing, visual arts, or performance, allowing for a deeper emotional and cognitive engagement with the narrative.
The goal is to facilitate emotional healing, reduce distress associated with past events, enhance self-understanding, and empower individuals to see themselves as the authors of their own life stories, capable of change and growth. This method can be part of broader therapeutic practices like narrative therapy, art therapy, or cognitive-behavioral therapy, where the focus is on altering one's relationship with their narrative to foster psychological well-being.
Solysium: Prologue
L’aéroport international de Berlin bourdonnait comme une ruche un matin de novembre. Les annonces en allemand, en anglais et en d’autres langues se superposaient, créant une ambiance à la fois familière et chaotique.
Marten, un homme grand et élégant, avec une barbe soigneusement taillée et un regard tranquille, franchit les contrôles avec son passeport argentin en main. Il portait un portefolio en cuir gravé de motifs vibrants, rappelant le style mexicain. Sa démarche était sûre, ses mouvements délibérés. Mais son assurance attira l’attention.
À peine avait-il franchi les portiques qu’un homme en uniforme sombre s’approcha de lui.
— Herr Marten Schönfeld ?
— Oui, c’est moi, répondit-il calmement, en allemand, avec un accent étranger, mais ferme.
L’agent, après une brève inspection de son passeport, enchaîna d’un ton professionnel.
— Vous avez uniquement un passeport argentin ?
— Oui. Mon grand-père était allemand, mais il a choisi de ne pas donner la nationalité à mon père. Cela dit, nous avons encore des liens à Wittenberg.
À la mention de “Wittenberg”, le visage de l’agent se durcit imperceptiblement. Il tenta de masquer sa réaction en consultant son écran.
— Intéressant. Je remarque aussi votre portefolio. Il semble avoir un style mexicain, non ?
Marten sourit légèrement.
— Oui. Je suis un grand admirateur de Frida Kahlo.
L’agent hocha la tête, un sourire figé.
— Mon supérieur aussi apprécie l’art mexicain contemporain. Je pense qu’il aimerait échanger quelques mots avec vous, si cela ne vous gêne pas.
Marten inclina légèrement la tête, serein.
— Zu Ihren Diensten, Herr. Mon vol est pour demain, et mon hôtel ne peut me recevoir avant deux heures.
— Alors, veuillez me suivre, s’il vous plaît.
L’agent le guida vers une porte marquée d’une inscription stricte : "Nur autorisiertes Personal". Marten passa sans hésitation, observant avec calme les couloirs austères et bien éclairés qu’ils traversaient. Finalement, on lui indiqua une pièce d’attente.
— Prenez place, Herr Schönfeld. On viendra vous chercher.
Marten s’assit avec une étrange élégance, posant son portefolio à ses pieds. La salle était petite et épurée, ses murs d’un blanc clinique. Plusieurs hommes étaient déjà là, visiblement agacés ou nerveux. Deux d’entre eux discutaient vivement en arabe. L’un d’eux, plus jeune, répétait fréquemment « tamam », tandis que l’autre, plus âgé, parlait d’une voix posée, presque professorale.
Marten les observait distraitement, le regard distant, mais sans jugement. Tout dans son attitude reflétait une confiance inébranlable. Il était ici pour une raison, et il le savait.
À suivre…
Solysium: Le bureau
Le bureau du « superviseur » est modestement équipé : une table blanche impeccable, un ordinateur dont les câbles sont minutieusement rangés à l’allemande, une caméra pour photographier les visiteurs. Les murs sont immaculés, renforçant l’impression d’ordre rigoureux.
Marten reste calme et attentif. Le superviseur commence par recopier les informations de son passeport tout en posant des questions d’usage sur ses liens familiaux et le but de son séjour. Marten comprend que tout cela n’est qu’une formalité et décide de jouer le jeu. Il fixe la caméra avec une assurance tranquille tandis que le superviseur continue à demander des précisions sur ses cousins et cousines à Wittenberg.
« Il y en a pas mal, » répond Marten avec un sourire discret. « Mais je vais séjourner chez Manuel. Nous nous sommes rencontrés lors de son voyage en Amérique du Sud. »
Le superviseur acquiesce, mais reste concentré sur son écran. Marten, voyant qu’il peut continuer, ajoute :
« Manuel est un grand passionné de voyages. Malgré son poste prestigieux de programmeur de « miroirs magiques, » il a gardé cette habitude étudiante de voyager à petit budget, même dans des pays où les auberges sont aussi abordables qu’un café « lait russe » en Belgique. Il prenait souvent des bus de nuit pour économiser sur l’hébergement. En fait, au Brésil, cette économie a failli lui coûter cher, mais heureusement, tout s’est bien terminé. »
Le superviseur reste concentré mais semble écouter. Marten poursuit, voyant une opportunité d’en dire plus :
« Il avait choisi un itinéraire curieux : l’Argentine, le Chili, le Pérou, l’Équateur, la Colombie, et enfin le Mexique… »
Cette mention semble attirer une légère réaction. Le superviseur se retourne vers Marten et demande :
« Puis-je connaître vos projets exacts en Allemagne ? Vous resterez uniquement à Wittenberg ? »
« Oui, j’y serai pendant un mois. J’ai prévu quelques excursions dans la nature, du camping, mais principalement, nous allons travailler. Je suis artiste dans le domaine du cyberart. »
Le superviseur arque un sourcil. « Cyberart ? Je n’en ai jamais entendu parler...»
Marten se lance alors dans une explication passionnée :
« Avant l’invention du cinéma, l’art se concentrait sur l’architecture, la sculpture, la musique et la peinture. Puis est venue la photographie. Les premiers clichés du XXe siècle étaient des objets de luxe. Les photographes considéraient leur métier comme un portail vers le futur. Ils savaient que chaque image traverserait les siècles, offrant à leurs descendants un aperçu vivant de leur époque. »
Le superviseur semble intrigué. « Vous voulez dire que les programmeurs sont les nouveaux artistes ? »
« Exactement, » acquiesce Marten. « La civilisation humaine n’a pas encore compris la puissance des technologies modernes comme outils de création. Si les artistes de la Renaissance avaient disposé de nos instruments actuels, le développement de l’Église catholique aurait pu prendre une direction totalement différente. »
Visiblement nerveux, le superviseur propose du café. Marten accepte, et le superviseur quitte le bureau.
Resté seul, Marten fixe la caméra avec un regard perçant. Il sait que derrière, une intelligence artificielle analyse chaque micro-expression, transmettant ses conclusions à des supérieurs encore plus hauts placés.
Calmement, Marten sort une élégante chemise de son sac et commence à en feuilleter le contenu, comme s’il se préparait à une nouvelle série de questions.
À suivre…
🌻😵💫✨☀️✨😵💫🌻
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ Solysium ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
"Solysium:" от "sol" — солнце, свет, и "Elysium" — рай, идеальное место
The Depths of Le Bon: A Poet’s Reflection
In the soul of the crowd, inertia resides,
A slumbering beast where no reason abides.
Le Bon saw the truth, with a wisdom profound,
That revolutions through peace rarely abound.
The blocks of tradition, cemented in place,
Resist the reformer with unyielding grace.
To shatter the old, a great force must descend,
For violence alone breaks the cycle to bend.
Yet in this dark truth lies a bitter despair,
For flames of destruction leave ruins laid bare.
A new age demands more than blood's fleeting tide,
A genius to wield culture's power with pride.
The Nietzschean Quest: Beyond the Abyss
Nietzsche, the seeker of man’s higher form,
Dreamed of a hero transcending the norm.
Not one who would raze with a fiery hand,
But who’d craft a new order, both fierce and grand.
A cultural architect, a builder supreme,
Who shapes the zeitgeist from a radical dream.
A robotic ideal, a construct of lore,
To capture the masses and open new doors.
Through art, thought, and myth, this titan shall reign,
Expanding its reach without bloodshed or pain.
A conqueror not with the sword, but with mind,
To lead the blind crowd and its soul redefine.
Epilogue: The Path Unseen
Le Bon’s dark truths and Nietzsche’s bright star,
Both guide us to question just who we are.
Can culture alone forge a peace evermore,
Or is violence the key to unlock that door?
The answer may lie in the superman’s art,
Who shapes the machine with a cunning heart.
To sway and to lead, without chaos or strife,
And bring forth a world where creation is life.
Комната допросов
Супервайзер подаёт Мартену кофе. Мартен благодарит, легким кивком принимая чашку, и вновь погружается в чтение документов из своего волшебного портфеля. Его движения спокойны, взгляд сосредоточен, а аура уверенности пронизывает атмосферу скромного кабинета.
Супервайзер, словно бы не желая нарушать тишину, но всё же поддаваясь своей внутренней необходимости продолжить беседу, заговорил:
— Вы, кажется, остановились на католической церкви?
Мартен поднял глаза, слегка улыбнулся и отставил чашку на стол.
— Совершенно верно. Я говорил о том, что католическая церковь владела умами всей Европы именно благодаря тому, что собирала лучшие идеи на службу церкви. Римские папы опирались на совет кардиналов, которые искали новые пути развития и сохранения своей власти. Пока феодалы и цари увязали в бесконечных интригах, Папа Римский благословлял использование передовых достижений культуры, искусства, музыки и архитектуры для прославления слова Божьего.
Супервайзер, положив руки на стол, наклонился чуть ближе.
— Очень интересно. Если я правильно вас понимаю, ваша философия заключается в том, что католическая церковь могла бы взять на вооружение кибер-искусство, чтобы вернуть себе прежнее могущество?
Мартен отпустил лёгкий смешок, но в его глазах сверкнул лукавый огонёк.
— Я говорю о том, что современные технологии открывают окно невиданных ранее возможностей. Вопрос лишь в том, кто первым возьмёт киберренессанс на вооружение.
Супервайзер напрягся, его взгляд стал чуть более колючим.
— Простите, вы сказали «на вооружение»?
Мартен сделал лёгкий жест рукой, словно отгоняя ненужное подозрение.
— Не цепляйтесь к словам, господин офицер. Я всего лишь рассуждаю о том, что помимо инструментов физического насилия любая форма власти всегда использовала искусство для создания удобного человека — того, кто будет разговаривать с представителем власти на понятном им обоим языке. В широком смысле, это язык символов: язык униформы, язык культуры. Первые цивилизации в Месопотамии экспериментировали с искусством, чтобы создать идеальный набор символов и идей для процветания государства. Они рисовали примитивные изображения на глиняных табличках не ради красоты, но чтобы жители ориентировались не на свои природные инстинкты, а на образы, созданные тогдашними жрецами. Появление волшебных зеркал позволяет в миллионы раз усилить внедрение подобных символов. Вопрос лишь в том, кто первым воспользуется технологиями кибер-жрецов.
Супервайзер откинулся на спинку стула, его пальцы слегка постукивали по столешнице.
— Вы знаете, я не большой специалист по искусству и мифологии древних цивилизаций. Но вы же понимаете, что есть символы, которые эти ваши «кибер-жрецы», как вы их называете, использовать не могут.
Мартен кивнул с таким видом, словно заранее знал, к чему идёт разговор.
— Прекрасно вас понимаю. Вам нужно составить формальный документ для вышестоящего начальства. Я уже всё подготовил. Вот, посмотрите.
Мартен передал аккуратно оформленную папку через стол. Супервайзер взял её и начал внимательно изучать содержимое. Мартен же, не теряя ни секунды, продолжал смотреть прямо в камеру, установленную в углу кабинета, словно знал, что за ней стоит не просто наблюдатель, но искусственный интеллект, анализирующий каждую мимику, каждое движение.
В какой-то момент, убедившись, что супервайзер полностью увлечён чтением, Мартен достал из портфеля другую папку, украшенную замысловатым орнаментом, и начал перелистывать её содержимое, словно готовясь к следующей серии вопросов.
Продолжение следует...
Постановление Священного Синода
¡Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Славим Господа Бога нашего, в вечной мудрости Своей сотворившего небеса и землю, человека и всё живое. Благодарим святого Петра Великого, милостью Божией поставленного быть орудием Господним, представителем Его на земле, для устроения державы Российской, дабы Матушка-Россия пребывала под небесным покровом, защищённая от напастей, невзгод и соблазнов дьявольских. Рукою Петра крепкой зиждется православное государство, а мудростью его прозорливой укрепляется вера наша.
Святой Дух, движущий Церковью Христовой, ведёт нас к познанию сокровенного замысла Божьего. Мы исповедуем, что всеблагий Бог, сотворивший мир Своим словом, вдохнул жизнь в праотцев Адама и Еву, обитал с ними в раю до того дня, как змей-искуситель привёл их ко грехопадению. Были изгнаны они из Эдема, но по милосердию Господа оставлены с повелением плодиться и множиться, наполнять землю и сохранять её.
Во все века Бог, верный Своим обетованиям, направляет Свой народ, восстанавливая его на пути истинном, когда он уклоняется в беззаконие и забвение. Дабы избежать кары небесной, напоминаем православным христианам о долге их следовать заповедям Божьим, пребывать в смирении и любви к Создателю. И ныне, когда науке и человеческому разумению открываются новые горизонты, Церковь Христова осознаёт свою святую обязанность наставлять паству в том, как пользоваться дарами разума и технологий во славу Господа.
Новейшие открытия, кои достигают пространства небесного, суть часть промысла Божьего, доверенного нам. Космические технологии, раздвигающие пределы земного бытия, открывают перед нами возможность утвердить имя Господне на иных мирах. Освящение луны, строительство храма православного на её поверхности станет свидетельством вечного величия Божьего замысла, дабы человек, познавая вселенную, не забывал Творца своего и сохранял заповеди Его святые.
Господь через пророков, апостолов и служителей Церкви передал христианам откровение о пути спасения. Во имя сей великой цели Священный Синод издаёт сие постановление, напоминающее православным о необходимости благословения Церкви на использование новых технологий. Пусть каждый, кто идёт путём исследования космоса, делает это в согласии с Божественной волей, чтобы труд их приносил не только земные плоды, но и духовное преображение.
Молимся Господу нашему за всех, кто трудится в освоении небесного пространства. Просим у Всевышнего укрепления сил и духа для покорителей космоса, дабы путь их был угоден Господу и освящён светом веры. И да не забудет человек, устремляясь к звёздам, что истинный свет идёт от Бога, а познание мироздания должно вести к единству с Создателем.
Издаём сие постановление, утвердив волю Святого Синода о необходимости сопутствия научного прогресса с углублением религиозной мысли. Да пребудет с нами благословение Божье во всех наших делах и начинаниях.
Второе пришествие и вечная жизнь
Согласно Священному Писанию, Второе пришествие Спасителя сулит верующим вечную жизнь и возвращение душ умерших. Христос обещал своим последователям Царство Небесное, где праведники обретут бессмертие, а души тех, кто почил, будут воскрешены и объединены с их новыми телами. В Откровении Иоанна Богослова описывается, как Бог создаст новый небесный Иерусалим, где не будет ни страданий, ни смерти, ни слёз.
Перспективы богословия в свете прогресса
Богословы древности черпали своё понимание из откровений и вдохновения Святого Духа, опираясь на образы и символы, доступные их эпохе. Однако мир постоянно развивается, открывая новые горизонты знания. Современная наука и культура предоставляют человечеству более глубокий инструмент для осмысления божественного замысла.
Мы не ставим под сомнение мудрость предков, но признаём, что их интерпретации могли быть ограничены рамками их времени. Сегодня мы находимся в уникальной позиции, чтобы углубить понимание пророчеств и откровений, используя знания, которые даровал нам Господь через прогресс человеческой мысли.
Космическое будущее человечества
Вечная жизнь и возвращение душ умерших возможны, но это произойдёт в космическом пространстве, где Бог, в Своей бесконечной мудрости, предоставил человечеству неисчерпаемые ресурсы. Вечное солнце, освещающее Вселенную, и богатые ресурсами астероиды становятся основой для создания космических городов — полисов, где будущие поколения христиан смогут жить в соответствии с божественными заветами.
Именно в космосе возможно воссоздание Эдемского сада — нового дома для праведников, где исполнятся слова Господа: «Плодитесь и размножайтесь.» Здесь, в бескрайних просторах Вселенной, человек обретёт возможность продолжать творение Божие, строя храмы и возводя цивилизации, которые прославят Его.
Миссия православной церкви
Священный Синод, осознавая свою ответственность перед православными христианами, призывает готовиться ко Второму пришествию. Мы утверждаем, что вечная жизнь и обретение нового Эдема возможны только при освоении космоса. Именно там, вдали от грешной земли, человечество сможет избежать апокалипсиса и нового потопа, которые могут быть посланы за пренебрежение заповедями Господа.
Церковь должна быть первопроходцем в этом священном деле. Уже сегодня необходимо начинать строительство православных храмов в космосе, чтобы подготовить путь для праведников и предупредить бедствия, уготованные тем, кто отступит от веры. Освоение космоса есть не просто задача науки, но и священная миссия православных христиан, которую ведёт Господь.
Священный Синод провозглашает освоение космоса делом спасения и призывает верующих к молитве и труду во имя Божие. Только так души наши найдут вечное спасение и обретут место в новом Эдеме, созданном во славу Господа.
Аминь.
CNN Broadcast
Anchor: For the third consecutive week, the FBI has been unable to halt the wave of UFO sightings over New York City. Joining us live via the network of enchanted mirrors is Professor of Theology, Father Antonio Bellini.
Anchor: Professor, welcome.
Professor Bellini: Thank you, Miss Johnson, and good evening to your viewers.
Anchor: We’ve heard about your recent thesis, published on the virtual doors of the Holy Virgin Mary Church in the ancient digital city of Sacred Kyiv. Could you briefly explain how your digital church, Solysium, interprets these extraordinary events?
Professor Bellini: Thank you for the question and for having me, Miss Johnson. Indeed, our church views these UFO sightings as divine signals. According to the teachings of Solysium, the Christian world stands at the threshold of the Second Coming. As prophesied by our founder, Torben Hölderlin, this event will unfold in the cosmos. Eternal life will be granted to those who overcome earthly desires and relocate to one of the orbital ring-city polis, whose rotating structures generate artificial gravity. These rings orbit the Earth — the very place where God sent Adam and Eve following the Fall. And as we know, Earth itself revolves around…
Anchor: I’m sorry to interrupt, but is there any scientific basis for these claims?
Professor Bellini: Don't worry, Miss Johnson; I welcome your interjections. Our founder, Torben Hölderlin, instilled a scientific approach in our quest to understand God’s design. We remain open to dialogue and evidence. It is in this spirit that the Holy Synod of our church is currently reviewing my theological treatise on the divine origin of the UFO phenomena over New York City.
Anchor: Professor, we need to take a brief commercial break. (To viewers) Stay with us; we’ll be right back.
(Continuation to follow.)
Meanwhile, in the Editor’s Room
Head Video Editor: “Boss, the weather forecast segment is dragging. Is a ten-minute buffer enough? Should we let this theologian’s stream of consciousness air, or should we switch to another ad cycle?”
The Head Video Editor stares at the Editor-in-Chief and listens carefully to an unknown voice on a satellite phone. He gestures with a thumbs-up, as if signaling he needs just one more moment.
The Video Editor grows visibly anxious, his eyes darting between the extended weather segment and the clock. In a hushed whisper-like gesture, he signals the Weather Editor: “One more minute.” The Weather Editor relays the message through his headset to the Weather Presenter:
“James, improvise a bit more. We need roughly one more minute.”
Meanwhile, in Weather Forecast Studio
The Weather Presenter smiles and turns back to the camera, his expression effortlessly professional:
— “Oh, that meteor shower over Alaska! With the second week of polar night and a crystal-clear sky, it must have been an extraordinary spectacle. Speaking of extraordinary, we’re lucky to have Clara here in the studio. She just returned from her assignment to bring us firsthand impressions of the meteor shower set against the backdrop of the Northern Lights.”
Mr. James steps off-camera briefly and gently pulls his co-anchor, miss Clara, into the frame.
— “Clara, we’ve all seen the footage from Alaska, but tell us… what was it really like? What does one feel in a moment like that?”
Back to the Editor’s Room
In the editors' room, tension was palpable. The Editor-in-Chief hung up the satellite phone with a resolute expression and turned to the team.
“Washington gives the green light. Let that damned professor speak, but be ready to cut him off at any moment with the standby overlay: ‘Thank you, Professor, our time is up.’”
The Editor-in-Chief’s gaze remained locked on the live feed from the studio, while the Head Video Editor nodded and signaled the technical crew. Meanwhile, the Editor-in-Chief focused intently on the control panel, monitoring the "live broadcast" screen. On it, the anchor was just beginning her transition:
“...Thank you to Mr. James Carter and Miss Clara O’Malley for that fascinating weather segment about the meteor showers over Alaska...”
The Head Video Editor tapped his headset, giving updates to the crew.
“"We’re green-lit for the professor. Stay sharp, everyone. We’ve got a 10-minute buffer. Please, mark potential cut points where we can seamlessly wrap if the call comes in to pull the plug. If we get the stop signal, it needs to look like we’re simply out of time. Prep a 20-minute filler sequence, just in case. Who knows when that signal might drop."
The editor’s room fell silent, save for the hum of machinery and the occasional muted whispers through headsets. Every pair of eyes was locked on the two feeds—the live studio stream and the delayed broadcast.
On the delayed screen, the anchor’s polished voice from ten minutes ago carried across the room. Meanwhile, on the studio feed, the professor’s tone deepened as he ventured into more abstract territory: “I must first clarify that my work is but an interpretation of the visions and sensations I have received through the Holy Spirit. In our church, we make it clear that divine revelation is sacred and absolute truth. However, Christians are fallible in their interpretations. The Holy Synod, composed of our most learned theologians, evaluates theological works but always with the understanding that even their approval is subject to human limitations. While they strive to maximize their certainty to approach 100%, there remains room for distortion, as humanity can never fully comprehend the ways of the Lord…”
The room remained tense but alert, keyboards clicking softly as the professor’s voice resonated across the studio feed.
(Continuation to follow.)
Paris. Palais de l'Élysée. Salle Napoléon III.
Dans ce décor somptueux, où chaque colonne dorée, chaque moulure ciselée, et chaque lustre étincelant semblait porter l’empreinte des siècles passés, le Président de la Septième République, assis dans un fauteuil en velours cramoisi, observait le direct de CNN sur un écran incrusté dans un cadre en bois de noyer. L’atmosphère pesante du salon, empreinte de l’austérité des décisions d’État, contrastait avec le tumulte des événements retransmis.
La présentatrice interrompit soudainement le théologien pour revenir au bulletin météo. Le Président Macron, dans un geste mesuré mais empreint d’agacement, saisit le télécommande, baissa le volume, et alluma une cigarette fine, dont la fumée s’éleva en volutes presque théâtrales jusqu’au plafond orné de fresques.
— « Nom de Dieu. Mais qu’est-ce que c’est que ce cirque ? »
Il se tourna vers le chef des services de renseignement extérieur, debout dans un coin de la pièce, un homme de stature imposante, au costume impeccable, nommé Louis de Saint-Pierre, alias « Albatros ».
— « Albatros, que sait-on sur ce professeur ? Que cache ce rideau de théologie ? »
Saint-Pierre s’approcha, le visage grave, et répondit d’un ton solennel :
— « Monsieur le Président, ce “professeur” joue une partie d’échecs à très haut risque. Ils veulent exploiter l’intelligence artificielle pour remodeler les fondements mêmes de l’Église catholique et proclamer un Second Avènement… dans l’espace. »
Macron écrasa légèrement sa cigarette dans un cendrier de cristal taillé, mais son regard perçant ne quittait pas l’écran, où la présentatrice de CNN, toujours souriante, évoquait l’éclat des aurores boréales sur l’Alaska.
— « Bon sang… Mais quel est le rôle exact de l’IA dans tout ça ? »
Saint-Pierre hésita une fraction de seconde, choisissant ses mots avec soin :
— « Selon une doctrine encore confidentielle, examinée par le Synode Sacré de l’Église Solysium – ou plutôt, selon une version secrète obtenue grâce à nos partenaires américains – leurs adeptes croient fermement que le Second Avènement est déjà accompli. »
Macron leva un sourcil, intrigué mais de plus en plus contrarié.
— « Expliquez-vous. Concentrez-vous. »
Saint-Pierre reprit, le ton plus direct :
— « Les chrétiens de Solysium, nés dans les cités orbitales, fréquentent des églises d’un style néo-catholique. Chaque dimanche, on leur enseigne que leurs temples sont des portails célestes menant au Jérusalem céleste, supposé flotter au-dessus de la Terre, où les âmes terrestres demeurent toujours… mortelles. »
Macron fronça les sourcils, les mots résonnant lourdement dans la salle.
— « Toujours mortelles ? Alors quoi, ils lavent le cerveau des enfants avec des promesses d’immortalité ? Ces enfants ne voient-ils pas que leurs grands-parents meurent comme tout le monde ? »
Saint-Pierre hocha la tête avec gravité.
— « C’est là où tout se joue. Les parents orbitaux permettent aux enfants de communiquer avec leurs “grands-mères”, mais uniquement à travers des miroirs enchantés. Ces miroirs projettent une illusion parfaite, suggérant que leurs aïeules ont simplement “voyagé de l’autre côté de la Lune”. »
— « Et ces flux vidéo sont générés par l’IA, je présume ? »
— « Exactement, Monsieur le Président. L’intelligence artificielle recrée une image fidèle de l’interlocuteur, mais dès qu’il est question de religion, les “grands-mères virtuelles” suivent strictement les dogmes actuels définis par le Synode Sacré de Solysium. »
Macron, abasourdi, laissa échapper un juron :
— « Parbleu… c’est du délire. »
Il se tourna brusquement vers son chef de cabinet, qui venait d’entrer discrètement dans la salle.
— « Convoquez immédiatement une Assemblée Générale extraordinaire. C’est une question de sécurité nationale. Et vite. »
D’un geste sec, Macron remonta le volume de CNN, juste à temps pour entendre la présentatrice remercier ses collègues pour leur segment captivant sur les pluies de météorites au-dessus de l’Alaska. Les aurores boréales dansaient à l’écran, mais dans la Salle Napoléon III, l’atmosphère était loin d’être apaisée.
FBI Headquarters, Operations Room
Before the assembled agents, two screens dominated the room: one displaying the public CNN broadcast, muted, and the other streaming a classified CNN channel with audio—a live feed directly from the network’s editorial room.
A young FBI officer leaned forward, his brow furrowed.
— “Meteor shower? Chief, that happened a week ago.”
The FBI Chief sat at the head of the table, his eyes darting between the two screens. On the table before him lay two satellite phones, each with a sticky note on the back. One bore the CNN logo; the other displayed the presidential seal with its iconic eagle clutching 13 arrows in one talon and an olive branch with 13 leaves and olives in the other.
He took a measured breath before speaking, his tone calm but weighted.
— “When it comes to national security, amigo, minor inaccuracies like this are the least of our concerns. That crazy professor may wear the robe of a theologian, but he’s also a high-stakes poker player and a master of probability theory. And it looks like he’s ready to go all-in. For the White House, it’s just a calculated bet, but for the FBI, it means activating Plan Cassandra.”
The room fell silent, the weight of the statement pulling the air taut. Agents exchanged uneasy glances, as though the collective memory of the Cuban Missile Crisis had been stirred.
The young officer pressed on, his voice tinged with uncertainty.
— “But Chief, isn’t space exploration more of a CIA problem?”
The Chief turned to him, a hint of exasperation in his eyes.
— “The CIA handles foreign affairs, amigo. Our job is to make sure UFOs stay within the sovereign borders of the United States—even if that means relocating them from New York to Alaska.”
Another agent, older and seasoned, caught the Chief’s eye. With a subtle nod of understanding, he rose from his seat, exiting the room while dialing an unknown number on his satellite phone. His face was a mask of determination.
Back on the classified CNN channel, the anchor's voice filled the room:
— “...Thank you to Mr. James Carter and Miss Clara O’Malley for that fascinating weather segment about the meteor showers over Alaska...”
The agents in the operations room remained motionless, their eyes fixed on the screens, the faint hum of the broadcast underscoring the tension that hung heavy in the air.
CNN | Breaking News
The President-Elect has hinted at the potential addition of new stars to the American flag.
Read more on our website: cnn.com
The endless cosmic dance of life
In the boundless stretch of the velvet dark,
A ship of souls sails to its mark,
A million hearts, a million dreams,
Chasing the glow of celestial beams.
Beneath its domes of crystal light,
A child is born mid-ancient night.
An Innocent Babe, untainted, pure,
In a world where truths are veiled, obscure.
The elders know, with solemn grace,
That time will not their journey pace.
Two hundred years their lives extend,
Yet still, all journeys meet their end.
But whispers of death are banned from air,
A forbidden truth no child may bear.
Instead, they’re taught of eternal skies,
Where stars bloom bright and no one dies.
Through enchanted mirrors, the children play,
Their voices chasing shadows' sway.
They call the elders who “hide” away,
In riddles spun, their wisdom stays.
“Where are you now?” the children plead,
But answers dance like a phantom’s creed.
“Learn of our joys, our stories past,
The art we loved, the truths that last.”
They speak of Earth, a land of scars,
A distant home beneath cruel stars.
Where wars for sun and soil were waged,
And empires crumbled, enraged, encaged.
But here, aboard the Ark of Peace,
Where Solysium bids all conflict cease,
No blood is spilled, no shadows grow,
For stars above and hearts below.
Their ship, a world of gleaming steel,
Of lush green fields and whirring wheels.
A cosmos claimed, a life refined,
The union of flesh and the infinite mind.
The Innocent Child, his gaze alight,
Will learn the hymns of the cosmic night.
Of galaxies vast and hopes sublime,
Of endless stars and ceaseless time.
Though elders fade, their echoes stay,
In mirrored voices, they softly say:
“Go forth, young soul, through skies untold,
The universe is yours to hold.”
For the Ark sails on, through realms unseen,
A monument to a shared dream.
A million sparks in endless flight,
Forever bound by Solysium's light.
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
Во имя Бога Всемогущего, Его Императорского Величества Николая II, Царя и Самодержца Всероссийского, Царя Польского, Великого Князя Финляндского и прочая, прочая, прочая,
в заботе о защите и укреплении святой России, о движении её вперёд к светлому будущему во времена технического, культурного и политического прогресса, ради процветания всех её народов издаём сие постановление:
The **New✨Hope**
The Philosophers’ Ship Reaches Berlin
Upon the misted Spree it moored,
The ship of thought, a silent chord.
Sent forth by Lenin’s fearful hand,
To exile minds that dared to stand.
Lenin’s vengeance burned so bright,
For kin cut down in terror’s night.
His brother chose a path of strife,
And paid the cost with fleeting life.
In fear of echoes, he decreed,
No portal stand but Marx’s creed.
No other visions dared to bloom,
Save those aligned with Red’s heirloom.
He dreamed a workers’ paradise,
Of iron will and equal skies.
No altar rose, no cross upheld,
For Christian truths were thus expelled.
The Tragedy of the Imperial Family
In Yekaterinburg, on a fateful night,
The last tsar fell beneath Red might.
Nicholas and kin, their fate was sealed,
In shadows where no light revealed.
The trembling hand of crimson power,
Destroyed the heirs in that dark hour.
The Church on Blood now stands to mourn,
Across the river, democracy born.
Yet history whispers through the stones,
Of innocence and broken thrones.
A cross displaced, a kingdom lost,
The price of dreams, a human cost.
A Century’s Echo
A hundred years, the clock did spin,
And Berlin’s heirs sent greetings thin.
With irony sharp, their voices ring,
To builders of the failed red spring.
Through magic mirrors, portals bright,
They spread new dreams of fiscal might.
“Two percent loans,” the whispers chime,
“For all who dream, no bounds of time.”
A thousand banks, a thousand gates,
To futures spun by icy fates.
In Snowy Kingdom’s surreal land,
The avant-garde takes reborn stand.
The Snowy Kingdom’s Wonders
Where once stood cells of dread and fear,
Now luxury prisons do appear.
In city centers, spires gleam,
For kin of those who forged the scheme.
Corruptions’ heirs, in comfort stay,
Elite detainment on display.
The prisons meant for workers’ plight,
Transformed for Snowy Army’s might.
Their ranks include the frost-clad kin,
Snowmen avatars, forged to win.
With cyber-bears and wolves in line,
Controlled through whispers, near divine.
Old bases now for tourists’ glee,
Economic hikes through scenery.
For nature lovers, paths unwind,
In frosted forests, peace they find.
Citadels once of NKVD,
Now house the art of modern spree.
Museums rise, with business flair,
For wealthy dreams to take their share.
The Great Railway Bazaar of the Snowy Kingdom
Upon the frost-kissed tracks they lie,
A network vast beneath the sky.
The Snowy Kingdom’s iron veins,
Transformed to host the world’s refrains.
No longer just for freight and steam,
These rails now weave a living dream.
The stations hum, the markets glow,
Where traders come and cultures show.
Rent a wagon, fill its space,
With goods to trade from every place.
Spices, silks, or crafted art,
A moving market—a work of heart.
The Rolling Feast
And on these tracks, the chefs take flight,
In dining cars of pure delight.
Cuisine from lands both near and far,
A traveling feast, a gourmet star.
By cities vast and hamlets small,
The flavors dance and tempt them all.
From stews to sweets, the scents arise,
A carnival beneath the skies.
The Merchants of the Rails
From France, the cheeses rich and bold,
With wines of crimson, liquid gold.
Italian olive oils and lace,
Their wagons grace this timeless space.
The Germans bring their hearty bread,
And sausages smoked, a feast widespread.
While Spaniards’ saffron, chorizo spice,
Entices tongues not once but twice.
The Chinese merchants fill their hold,
With jade, fine teas, and silk of gold.
Japanese wagons carry art,
Ceramics and their matcha’s heart.
Americans bring denim strong,
With bourbon, too, and soulful song.
While Mexicans with cocoa sweet,
And chilies bold, make meals complete.
Brazilians sell their coffee rare,
Its scent electrifies the air.
From India come spices vast,
With scents that linger, memories last.
A Celebration of Unity
Each wagon’s wares, a story told,
Of distant lands and hearts of gold.
Through trade and taste, they learn to see,
The threads of shared humanity.
A world once split by war and greed,
Now finds its peace through rail and seed.
For in this kingdom, vast and free,
The Great Bazaar brings harmony.
So let the nations trade their art,
And build a world of open heart.
The Snowy Kingdom’s iron trail,
Unites us all, in frost and tale.
Указ Столыпина
Во имя Бога Всемогущего, Его Императорского Величества Николая II, Царя и Самодержца Всероссийского, Царя Польского, Великого Князя Финляндского и прочая, прочая, прочая,
в заботе о защите и укреплении святой России, о движении её вперёд к светлому будущему во времена технического, культурного и политического прогресса, ради процветания всех её народов издаём сие постановление:
I. О частной собственности на железнодорожные вагоны
1. Владение вагонами
Любой железнодорожный вагон, установленный на колесных парах и не обладающий собственным источником тяги, соответствующий техническим требованиям эксплуатации на бескрайних железных дорогах святой России, может находиться в частной собственности, независимо от сословного происхождения владельца.
2. Неприкосновенность внутреннего пространства
Внутренние помещения частного вагона пользуются правом неприкосновенности. Проникновение в такой вагон без согласия его собственника приравнивается к нарушению священного права на жилище.
Представитель государственной власти может войти в частный вагон только на основании ордера, выданного судом.
II. О правах и обязанностях частных владельцев
3. Аренда стоянки и перегонки
Владельцы частных вагонов обязаны оплачивать аренду за их стоянку на государственных железнодорожных станциях, а также за услуги по их перегонке.
4. Использование локомотивов
Частные локомотивы, обладающие соответствующей лицензией, имеют равные права с государственными на использование железнодорожного полотна для организации перевозок.
III. О частной железнодорожной инфраструктуре
5. Подключение частных путей
Частные железнодорожные пути имеют право быть подключёнными к государственной железнодорожной сети, устанавливая свои тарифы за использование частного полотна.
6. Создание инфраструктуры
Владельцы частных путей могут организовывать:
частные железнодорожные станции;
частные стоянки для вагонов;
частные железнодорожные ярмарки;
частные логистические узлы и склады.
IV. О защите прав частной собственности
7. Переход в государственную собственность
В случае необходимости изъятия частных железнодорожных путей для государственной нужды, переход собственности должен быть подтверждён судебным решением.
Сие постановление направлено на укрепление единства России и развитие её транспортной системы, во имя процветания всех народов, живущих под покровом Империи.
Подписано во славу Императора и Отечества, Министр внутренних дел П. А. Столыпин.
All life’s a stage, and we the actors,
Playing roles from shuffled chapters.
Cards dealt by hands of fate and creed,
A deck defined by culture’s need.
Yet, oh, how hard it is to show,
The feelings cards can’t let us know.
We craft new suits with secret signs,
Hoping hearts will read the lines.
Each deck’s a world, a lens, a frame —
No two nations play the same.
Americans deal in hopeful cheer,
While Russians cut with truth severe.
The French hold irony in hand,
The Japanese with silence stand.
Arabs weave their tales with pride,
And Jews find wisdom deep inside.
But one card slips through every game,
A face without a proper name.
The Joker — all and none combined,
A mirror of the hidden mind.
The Joker sees through every mask,
And strips each layer — that’s his task.
He shows the box of secrets locked,
And watches as the latch is knocked.
Yet beware, if Joker meets your eye —
For what he shows may make you cry.
He holds your fears in twisted jest,
And brings them forth at your behest.
But the Joker scorns those who hide,
He multiplies and spreads worldwide.
Laughing loud at fear’s disguise,
He grows where truths are left to die.
When Jokers fill the world with laughter,
It means we've delayed too long the answer.
For Jokers thrive on buried pain,
And clear the path for light again.
They are the end, they are the start,
A cleansing force, a work of art.
And so, when fear begins to crack,
The Joker’s here to bring us back.
The artist draws his face anew,
With every glance, he mirrors you.
To see him is to face the fight —
Will you flee, or find the light?
There is a garden deep within,
Where hidden fires softly spin.
No sun above, no sky, no rain —
It blooms from light that hearts sustain.
Its roots are fed by whispered dreams,
By quiet hopes, by secret streams.
It drinks the glow of inner skies,
A flame that burns, but never dies.
The roses bloom in quiet flame,
Each flower bears a secret name.
A name I’ve never dared to say,
Yet in my soul, it lights the way.
I tried to lock the gates with steel,
To bury all I dare not feel.
But love, once kindled in the soul,
Becomes a fire beyond control.
It bends through storms, it won’t retreat.
It warms the cold, it beats defeat.
And even when the world grows dark,
It blazes from a single spark.
The lilies glow in twilight’s hue,
The violets burn with thoughts of you.
Each petal shines with embered grace,
A hidden light I can’t erase.
And when I’m lost, I feel it burn —
A quiet flame for my return.
It calls me back, through pain or fear,
A fire that whispers, “I am here.”
This Internal Garden never dies.
It blazes on beneath closed eyes.
So let it grow, let roots run deep —
A love eternal, ours to keep.
For what we hold inside the flame
Will light the world
Beyond all name. 🌺
INTRODUCTION.
🌍 Paris, Capitale de la 7e République Française.
Ah, Paris… Toujours Paris! La ville des lumières et des révolutions, des cafés littéraires et des barricades improvisées. Ici, la liberté n'est jamais acquise, elle est toujours en devenir. Les Parisiens ne se contentent pas d'observer les modes — ils les défient, les renversent, les réinventent. Ils n’ont jamais assez de liberté. Chaque nouvelle loi, chaque nouveau décret est accueilli avec scepticisme, et parfois même avec un sourire narquois qui dit : « Vous croyez vraiment que cela va nous arrêter ? »
Dans cette ville où le simple “bonjour” se décline en cinquante nuances d’intention et où le croissant classique possède au moins dix gradations de saveur, l’idée d’une justice universelle pour les offenses invisibles n’est pas si surprenante. Ici, les subtilités comptent. Les non-dits, les regards, les inflexions de la voix peuvent être aussi percutants qu'un discours enflammé. Et c'est ici, dans le cœur de Paris, qu'a été fondé le Tribunal International du Harcèlement, une institution unique en son genre, destinée à juger les crimes contre l’esprit humain dans notre ère numérique.
Mais revenons un instant à l’homme derrière cette idée audacieuse.
Le Président Bellefeuille : Visionnaire ou Conservateur ?
L’histoire retiendra le nom de Lucien Bellefeuille, le premier président de la 7e République Française. Un homme de paradoxes : souvent moqué pour son apparente rigidité, critiqué pour son refus de céder aux modes éphémères, il semblait incarner cette vieille tradition française du "ni gauche ni droite" — un conservateur en apparence, mais un révolutionnaire dans l’âme.
Bellefeuille était un homme qui comprenait la valeur du temps long, celui des institutions et des idées qui survivent aux bouleversements. On le surnommait parfois "le président des parapets", car il semblait toujours ériger des digues contre les tempêtes de la modernité. Pourtant, sous cette apparente prudence se cachait une profonde compréhension des mutations du monde. Il voyait déjà les dangers et les promesses de la révolution numérique.
« Le 20e siècle a été celui de la machine. Le 21e sera celui de l’esprit. Mais les esprits, comme les machines, peuvent être brisés. Il nous appartient de protéger l’humanité contre les nouvelles formes d’exploitation. »
Son mandat fut marqué par des critiques incessantes. On l’accusait d’être trop soucieux de son image, trop préoccupé par l’élégance de la forme plutôt que la radicalité du fond. Pourtant, il resta inébranlable, traversant les tempêtes politiques avec un style impeccable — le costume toujours parfaitement ajusté, le ton mesuré, et ce regard calme qui semblait dire : « Vous ne comprenez pas encore, mais vous comprendrez bientôt. »
Et il avait raison.
La Création du Tribunal International du Harcèlement
Lors de son dernier jour à l'Élysée, avant de quitter la présidence, Bellefeuille fit un geste historique. Il rassembla tout le capital politique qu’il avait patiemment accumulé et l’investit dans la création d’une institution nouvelle, destinée à répondre aux défis du siècle à venir : le Tribunal International du Harcèlement.
Dans une allocution mémorable, retransmise en direct dans toutes les grandes villes numériques du monde, il exposa sa vision. Les plus puissants systèmes d’intelligence artificielle se mirent à l’œuvre pour traduire ses mots avec une précision quasi parfaite, ajustant la synchronisation des lèvres et modifiant légèrement les expressions faciales afin que chaque spectateur, quel que soit son pays, ressente la puissance émotionnelle du discours.
Mais Bellefeuille, fidèle à lui-même, n'apprécia pas cette innovation. Quelques mois après avoir quitté ses fonctions, il intenta un procès contre les créateurs de ces IA pour altération de son image publique. Le tribunal de Londres lui donna raison, exigeant désormais que chaque retransmission traduite soit accompagnée de l’original, afin que le public puisse voir la version non modifiée.
Extraits du Discours Historique de Bellefeuille
« Mes chers concitoyens du monde, nous vivons une nouvelle révolution. Comme celle des machines au début du 20e siècle, cette révolution numérique transforme nos vies, nos cultures, et nos esprits. Mais chaque révolution porte en elle des forces dangereuses. »
« À l’aube du 20e siècle, l’Empire russe, incapable de s’adapter aux changements rapides de la modernité industrielle, s’est effondré. Dans le vide laissé par cet effondrement, des idéologues radicaux ont vu l’opportunité de "recommencer à zéro" — et le monde en a souffert pendant des décennies. »
« Nous, Français, héritiers des principes de la Grande Révolution — liberté, égalité, fraternité — avons appris une leçon précieuse : les institutions doivent évoluer avant que le chaos ne s’installe. »
« La révolution numérique ne se limite pas à la technologie. Elle touche à l’essence même de notre humanité. Les grandes entreprises numériques — ces nouveaux empires — façonnent nos esprits, influencent nos comportements, redéfinissent la culture elle-même. »
« Si nous ne mettons pas en place des gardiens pour protéger les esprits vulnérables, les dérives seront inévitables. Le harcèlement, mes chers amis, est le grand crime de notre époque. Il peut briser des vies sans jamais laisser de traces visibles. Il peut réduire au silence des individus, les isoler, les déshumaniser. »
« Le Tribunal International du Harcèlement n'est pas seulement une institution juridique. C'est un phare dans l'obscurité. Une manière de dire au monde : nous voyons vos souffrances invisibles, et nous ne les laisserons pas impunies. »
Le discours fut accueilli par un mélange de scepticisme et d’admiration. Certains y virent un dernier coup d’éclat d’un président obsédé par son héritage. D’autres saluèrent une initiative visionnaire. Mais une chose est sûre : l’idée d’un tribunal pour juger les blessures invisibles avait pris racine.
Et à Paris, où les idées fleurissent comme des jacarandas au printemps, cette racine allait bientôt devenir un arbre monumental.
CHAPITRE 1. Le Palais du Jugement Numérique.
Ce matin, la lumière de janvier caresse les toits de Paris. L'air est vif, chargé de promesses et de secrets. Au cœur de la ville, un palais se dresse, imposant et énigmatique, comme un portail vers un autre monde — celui des légendes modernes et des batailles invisibles.
La façade du bâtiment est un théâtre à elle seule. Sous les cieux gris perlés, les sculptures baroques semblent s’animer, projetant des ombres changeantes sur la place pavée. À chaque colonne, à chaque corniche, une histoire se déploie en trois actes, comme une épopée gravée dans la pierre.
Premier acte : La Révolution pour la Liberté.
Des figures héroïques, drapées de robes antiques, brandissent des plumes et des rouleaux de parchemin. Des déesses de la Justice, les yeux bandés, tendent des balances d’or. C’est le souvenir d’un temps où les lois étaient écrites à la main, où les idées voyageaient sur des feuilles de papier, portées par le vent de la révolte.
Deuxième acte : Le Nouvel Ordre Numérique.
Les statues s’assombrissent. Les figures idéalisées des philosophes sont remplacées par des silhouettes plus froides, presque anonymes. Des portails lumineux se déploient autour d’eux — des miroirs sans fond, des écrans réfléchissant mille réalités possibles. Leurs mains, tendues vers ces reflets, semblent façonner un monde abstrait, où chaque pensée devient un code et chaque rêve se tisse dans le réseau invisible des algorithmes.
Troisième acte : L’Avenir de l’Humanité.
La fresque devient une vision apocalyptique. Des drones volent comme des corbeaux métalliques au-dessus d’une foule silencieuse. Dans le ciel, des portails lumineux s’ouvrent et se referment, comme des battements de paupières divines. Les algorithmes — représentés ici par des figures spectrales en robes fluides — tiennent des balances invisibles. Mais ces balances ne pèsent plus les actes ou les intentions : elles pèsent les âmes.
Ce bâtiment, à la fois temple et tribunal, semble murmurer que les grandes batailles de notre époque ne se livrent plus sur des champs de bataille, mais dans les réseaux, les miroirs et les mondes réfléchis.
Les marches du Palais.
À leurs pieds, les marches s’étirent comme une rivière de marbre blanc, solennelles et majestueuses, bordées de colonnades antiques. Chaque jour, des journalistes s'y regroupent, affamés de la prochaine grande affaire, celle qui fera trembler les puissants.
Ce matin-là, les caméras sont braquées sur un homme seul, qui monte les marches lentement.
Son costume gris est impeccable, mais ses épaules sont légèrement courbées sous le poids invisible de cette journée historique.
Jeremy Greenfield, ancien programmeur du Nouveau Commonwealth Britannique, s'arrête un instant devant la porte monumentale du palais. Il effleure du regard les sculptures qui le surplombent — ces figures qui racontent les luttes passées, présentes et futures.
Un reflet traverse les vitres du palais, comme une illusion fugace. Est-ce un éclat de lumière naturelle, ou bien le fantôme d’un portail numérique qui s’ouvre sur l’inconnu ?
Jeremy inspire profondément. Il ne s’apprête pas seulement à défendre ses droits. Il s’apprête à défier un système entier.
Le Journaliste — Reportage en Direct
Le micro à la main, une journaliste au ton grave rapporte l’affaire :
— « Nous sommes ici devant le Tribunal International du Harcèlement, où se tient aujourd'hui une audience cruciale pour l'avenir des droits numériques. Monsieur Jeremy Greenfield, ancien programmeur chez Algovance Ltd., affirme que son licenciement constitue un acte de discriminatoire à l’encontre des personnes neurodivergentes. »
Elle marque une pause dramatique, laissant le poids des mots résonner dans l'air chargé de café et de curiosité morbide.
— « Le plaignant soutient que le tribunal britannique a créé un précédent extrêmement dangereux, en légitimant le licenciement de travailleurs atteints de troubles du spectre autistique sous prétexte d’inefficacité sociale. Selon M. Greenfield, cette décision place des milliers de programmeurs dans une situation de vulnérabilité extrême, les condamnant à l’isolement et à l’exploitation. »
Un silence s’installe. Puis, elle conclut :
— « Ce procès ne porte pas uniquement sur les droits d’un individu. Il interroge le fragile équilibre entre liberté d’entreprendre et responsabilité sociale. À l’heure où les grandes entreprises façonnent le tissu même de nos sociétés, peut-on encore tolérer que ces puissances agissent au nom du profit sans tenir compte de l’humanité qui compose leurs réseaux ?
La frontière est fine entre l’innovation qui libère et le chaos de la dérégulation. La société numérique, avec ses promesses infinies, est-elle un espace de liberté, ou le miroir d’un nouvel ordre où l’homme lui-même devient une variable ajustable ? »
CHAPITRE 2. L'Affaire du Siècle Numérique
Le juge principal du Tribunal International du Harcèlement, solennel sous sa toge noire et son col blanc immaculé, observait le plaignant avec une attention particulière. Derrière lui, le personnel du tribunal tapait frénétiquement sur des claviers ultramodernes, tentant de suivre le rythme effréné des nouvelles technologies. Les logiciels de gestion des dossiers, mis à jour quotidiennement, exigeaient une gymnastique digitale que même les secrétaires les plus aguerris trouvaient épuisante. Sur le bureau du juge, une réplique de « La Liberté guidant le peuple » trônait fièrement.
— M. Greenfield, vous avez la parole.
Le plaignant, un homme en costume sobre mais bien coupé, s’avance avec une assurance teintée de nervosité. Sa voix est claire, mais porte les traces d’une fatigue ancienne, accumulée au fil des années.
— Vous avez créé un monde parfait pour que les gens comme moi vivent dans l’oubli. L’oubli de soi, de ses souffrances, de ses différences. Je suis né avec un destin special. J’ai grandi dans une famille dysfonctionnelle : une mère dépressive, un père alcoolique, des frères aînés qui faisaient régner la loi du plus fort. Mon enfance, je l’ai passée à me cacher dans les recoins de mon esprit, à fuir un monde qui ne voulait pas de moi.
Il marque une pause, scrutant les visages des juges.
— Puis il y a eu l’école. Une école industrielle, où l’on était traité comme des ouvriers sur une chaîne de montage. La discipline avant tout, des cours stériles, répétés d’une cloche à l’autre, sans jamais chercher à comprendre qui nous étions vraiment. La religion, qui autrefois formait les esprits, avait perdu son influence lorsque les millionnaires de la révolution industrielle ont pris le contrôle. Ils avaient besoin de travailleurs dociles pour leurs usines, pas de penseurs. La religion est devenue un musée, une relique. Et l’école industrielle est sur le point de suivre le même chemin.
Il inspire profondément, ses yeux brillants de conviction.
— Aujourd’hui, les milliardaires du numérique ont d’autres exigences. Ils ne cherchent plus des ouvriers disciplinés, mais des esprits abstraits, des scientifiques, des programmeurs. Nous sommes leurs nouvelles machines. Mais contrairement aux machines, nous avons des âmes. Nous avons des besoins émotionnels, des failles. Et pourtant, lorsqu’un employé comme moi montre ses vulnérabilités, il est jeté dehors, comme une pièce défectueuse.
Le silence s’étend dans la salle d’audience. Les journalistes notent chaque mot, chaque inflexion de sa voix.
— Le Haut Tribunal de Londres a choisi de soutenir ces nouveaux capitalistes. Mais c’est une erreur. Comme l’urbanisation du XIXe siècle a engendré les premiers mouvements ouvriers, les villes numériques donnent aujourd’hui une voix aux âmes perdues. Aux gens comme moi, qui ont passé une vie entière sans savoir qu’ils étaient différents. Qui, pour la première fois, comprennent leur trouble et cherchent à guérir.
Un murmure parcourt la salle. Le plaignant poursuit, le regard fixé sur le juge principal.
— Le mouvement ouvrier international est né parce que les monarchies de l’époque refusaient de voir la réalité émergente d’un monde nouveau. Elles ont préféré ignorer les revendications jusqu’à ce qu’il soit trop tard. Mais nous avons eu de la chance en France. Le premier président de la septième République a vu la tempête venir. Il a utilisé tout son capital politique pour créer ce tribunal. Il a prévu cet instant, cet affrontement.
Il tend la main vers les colonnes de la salle.
— Nous sommes ici, dans ce lieu magnifique, non seulement pour défendre mes droits en tant que travailleur du numérique. Nous sommes ici pour créer un précédent. Pour envoyer un message aux capitalistes numériques. Le message que les problèmes des « employés spéciaux » ne sont pas des faiblesses individuelles. Ce sont des signaux d’alarme. Ceux qui ignorent ces signaux paieront le prix fort. Les capitalistes de l’industrie mécanique ont fait cette erreur, et certains pays ont payé le prix ultime au XXe siècle.
Le juge principal incline doucement la tête, prenant acte des paroles du plaignant. Une nouvelle page de l’histoire juridique est sur le point de s’écrire à Paris, au Tribunal International du Harcèlement.
CHAPTER 3. The Lawyer’s Waltz for Algovance Ltd.
Ladies and gentlemen, take your seat,
Prepare for a dance both sly and sweet.
I’ll twirl through the law, a charming charade,
For justice, of course — and the fees I’m paid.
Let’s start with the International Code,
A book so thick, no one’s fully decoded.
It’s clear as the Seine on a foggy day:
Harassment claims are why we’re here today.
But what does Greenfield dare present?
A tale of feelings bruised and bent?
This isn’t a trial for wounded pride —
It’s the law’s precision, where facts collide.
We gave him lunch from chefs with fame,
Bespoke massages, no two the same.
Nature retreats and yoga bliss,
A workplace paradise you wouldn’t miss.
Yet Jeremy saw it quite differently:
He stirred the waters deliberately.
Politics at noon, religion at one,
Turning our calm into "debate and run."
We warned him once — he shrugged and sighed.
We warned him twice — still, he pried.
Then came Valentine’s Day — oh, the shame!
A card! To a colleague! Who recoiled in pain.
Rumors flew, whispers spread,
HR sighed and shook their head.
“Is this a tech firm or a TED Talk fair?
We’re here to work — not to share despair!”
And so, the verdict was calmly made:
Three months’ pay — a gentle trade.
No harsh dismissal, no cruel strife,
Just a peaceful end to a restless life.
Now, dear court, do lend your ear,
We seek no malice, let’s be clear. Algovance is harmony, pure and true,
A digital Eden, built for the few.
But every garden must stay neat,
No weeds to grow beneath our feet.
We prune the chaos, trim the noise,
To keep our calm for girls and boys.
So, if you think we acted wrong,
Remember the words of this humble song:
Peace at work is a fragile thing —
And some disruptors don’t deserve to cling.
Thus, we rest our case with a bow and flair,
Justice served with a touch of care.
And if Jeremy seeks poetic fame,
Let him write — but not in our name!
CHAPITRE 5. L’Avocat de Jeremy Greenfield entre le jeu.
Jeremy griffonne dans son élégant carnet de notes. Des phrases courtes, concises. Des fragments d’idées, des questions à poser, des pensées fugitives. Il hoche la tête de temps en temps, regarde son avocat social — un homme sobre, à l’allure discrète mais dont le regard perçant révèle une grande maîtrise. Jeremy glisse le carnet vers lui. Quelques mots échangés à voix basse. Puis, calmement, l’avocat se lève.
— Mesdames et Messieurs, Honorable Juge,
Ne vous laissez pas hypnotiser par la danse élégante et les artifices rhétoriques de l’avocat de la défense. Ce n’est pas un spectacle auquel nous assistons, mais un procès. Et dans un procès, l’important n'est pas de séduire l’audience par des émotions bien calculées. Non, le rôle du tribunal est de rechercher la vérité et de rendre justice.
La vérité, c’est que la stratégie de mon confrère repose sur une manipulation subtile mais dangereuse. Il veut que vous croyiez que cette affaire est une question d’incompatibilité professionnelle. Que mon client était une sorte d’engrenage défectueux dans une belle machine bien huilée. Il voudrait réduire tout cela à un simple problème d’efficacité, comme si les êtres humains pouvaient être évalués selon des critères techniques, comme si nous étions des produits sur une ligne d'assemblage.
Mais les êtres humains ne sont pas des machines.
Les entreprises n’existent pas dans un vide aseptisé. Elles sont des acteurs de la société. Elles évoluent dans une matrice culturelle, légale et éthique qui a mis des siècles à se former. Et elles ne peuvent pas — je dis bien, ne peuvent pas — redéfinir à leur guise les principes fondamentaux de notre civilisation, comme le génie humaniste ou l’inclusivité.
La Vérité des Faits
La réalité, c’est que Jeremy Greenfield a découvert, au cours de son emploi chez Algovance Ltd, qu’il souffrait d’un trouble du spectre autistique. Il ignorait tout de cette condition auparavant. Pourquoi ? Parce que la société dans laquelle il a grandi ne lui a jamais donné les outils pour comprendre ce qu’il était vraiment.
Une enfance difficile. Une mère dépressive. Un père absent, qui buvait trop. Des frères aînés qui le dominaient. Puis, l’école industrielle — cette école du XIXe siècle qui fonctionne encore comme une usine : des cloches qui sonnent, des règles rigides, des cours vides de sens. L’objectif ? Produire des ouvriers disciplinés pour l’ancienne économie de la révolution industrielle.
Mais le monde a changé. L’industrie des machines a laissé place à l’industrie numérique, où la créativité, l’abstraction et la pensée critique sont les ressources les plus précieuses. Et pourtant, nos institutions éducatives n’ont pas évolué au même rythme.
Jeremy n’a découvert son trouble que tardivement, lorsqu’il a commencé à explorer ses émotions refoulées. Ce processus d’introspection l’a confronté à un conflit intérieur immense. Chaque tentative de communication sociale réveillait en lui des tempêtes émotionnelles, des souvenirs douloureux d’humiliation et d’incompréhension. Mais Jeremy a eu foi en une chose : le salut.
Il a voulu se sauver. Il a voulu guérir.
Le Rôle d’Algovance : La Cage Mentale
Et qu’a fait Algovance Ltd face à un employé en quête de rédemption ? Ont-ils tendu la main ? Ont-ils proposé un soutien psychologique adapté ? Ont-ils tenté de comprendre son parcours intérieur ? Non.
Ils ont construit une cage mentale.
Ils l’ont isolé de ses collègues.
Ils ont surveillé ses interactions.
Ils ont fait de lui un paria invisible, errant dans un univers baigné de lumière artificielle — celle des écrans et des néons d’un bureau ultramoderne.
Cela, Mesdames et Messieurs, est profondément anti-humaniste. Depuis des siècles, la religion, le droit et la philosophie humaniste partagent une idée fondamentale : le salut est toujours possible. L’homme mérite une seconde chance.
Mais Algovance Ltd n’a pas cru au salut.
Ils ont vu en Jeremy une menace pour leur Éden corporatif : un jardin parfait en apparence, soigneusement entretenu, où le bonheur est un produit d’appel.
Voyez ce qu’ils proposent à leurs employés :
Des repas étoilés Michelin pour flatter le palais.
Des piscines et des massages pour apaiser les tensions.
Des sorties en nature pour reconnecter les esprits fatigués.
Un univers parfait ?
Non. Un univers vendu comme parfait.
Le bonheur, dans ce monde, n’est pas une fin en soi. C’est un produit destiné à encourager la soumission silencieuse.
Jeremy n’a jamais voulu détruire cet univers idéal construit par Algovance Ltd. Il voulait seulement exister pleinement dans ce monde. Traversant une période de bouleversements intérieurs, il cherchait à retrouver son équilibre, à se réconcilier avec lui-même et avec les autres.
Ce processus n’est jamais simple. Toute quête d’harmonie personnelle passe par des phases d’incertitude, parfois même de confusion. Pourtant, au lieu de reconnaître cette période de transition comme une étape naturelle vers la guérison, Algovance l’a perçue comme une menace pour son écosystème soigneusement contrôlé. Ils ont choisi de simplifier : enfermer Jeremy dans une cage mentale, lui imposer le silence, et le traiter comme une anomalie à corriger.
Mais c’est précisément ici que réside l’erreur. Une entreprise ne peut fonctionner uniquement avec des individus parfaitement lisses et conformes. Les êtres humains sont complexes par nature. Cette complexité ne peut être effacée par un règlement intérieur ou des normes de comportement, car elle est une partie essentielle de notre humanité.
Le vrai enjeu, Mesdames et Messieurs, n’est pas de tolérer n’importe quel comportement, mais de comprendre qu’un individu en transition mérite soutien et accompagnement, non exclusion et isolement. Refuser d’aider une personne à traverser une période difficile, c’est ignorer que le changement et la croissance sont des processus essentiels de la vie. Et aucune cage mentale, aussi dorée soit-elle, ne pourra jamais contenir cette vérité.
L’Histoire Se Répète
Ce procès, Mesdames et Messieurs, n’est pas un incident isolé. Il s’inscrit dans une continuité historique que nous ne pouvons ignorer.
Souvenons-nous : au début du XXe siècle, les patrons d’usines voyaient les ouvriers comme des rouages interchangeables. Ils disaient : “Si vous refusez de travailler 60 heures par semaine, d’autres prendront votre place.” Ces mêmes ouvriers, pourtant, ont formé des syndicats. Ils ont lutté. Et grâce à cette lutte, ce que nous considérons aujourd’hui comme des droits fondamentaux — congés payés, sécurité au travail, limitation des heures — est devenu la norme.
Aujourd’hui, la dynamique se répète. Mais les “usines” du XXIe siècle sont numériques, et leurs ouvriers sont les cybertravailleurs. Parmi eux, les individus neurodivergents sont les plus exposés. Ils sont les nouveaux vulnérables, contraints de naviguer dans des structures sociales et professionnelles conçues sans tenir compte de leur réalité.
Ce procès est un tournant. Il ne concerne pas seulement M. Greenfield et Algovance Ltd. Il offre une occasion unique d’établir un précédent juridique capable de protéger des millions de personnes à travers le monde.
Un jour, nous regarderons cette époque avec du recul et nous dirons : “Bien sûr, les cages mentales étaient une abomination.”
Mais nous ne vivons pas encore dans ce futur éclairé.
C’est pourquoi, ici et maintenant, il est de notre devoir d’utiliser les outils à notre disposition — le droit, ce tribunal, le Code International du Harcèlement — pour affirmer un principe simple :
Les entreprises ont des responsabilités sociales. Elles doivent respecter l'humain dans toute sa complexité.
Interdire les cages mentales, c’est protéger la dignité humaine. C’est ouvrir la voie à un monde où chacun peut trouver un équilibre et une rédemption.
(A Poem of Divine Fury, Forgotten Knowledge, and Human Error)
The storm crept slowly, like a beast on the prowl,
Wind howled through ruins, a mournful growl.
The monastery stood, ancient and grey,
Its stones worn thin by centuries’ sway.
Lightning tore open the heavens above,
As if God Himself had cast down His glove.
The earth trembled, the bells tolled with dread,
Echoing prayers for the souls of the dead.
Out of the darkness, hooves struck the ground,
A rider approached — no other sound.
Drenched to the bone, with eyes full of fear,
He carried a message the monks must hear.
"To Brother William, from Rome’s sacred halls!
Read it quickly, before judgment falls!"
The parchment was sealed with the cardinal’s mark,
Its edges scorched, like a warning spark.
The monk took the letter with trembling hands,
While thunder raged across distant lands.
He broke the seal with a solemn breath,
As if unwrapping a prophecy of death.
And there, in the ink of midnight's hue,
A message awaited — both ancient and new:
"The Flood returns. The skies will break.
God sees no path but to undo His mistake.
The errors of man, born of Eve’s fall,
Now swell too great to be mended by all.
The sins of the fathers, the lies of the past,
Have grown like a plague — spreading too fast.
Life itself is a wound that won’t heal,
And God’s wrath will strike like a blade of steel."
William’s Burden and the Whisper of Doom
William’s heart grew heavy, his breath turned cold,
For the letter he held was a relic of old —
A whisper of wrath from Heaven’s own hand,
A dirge for the earth, a death-song for land.
The ink on the page seemed to shimmer and bleed,
As though traced by a quill of unearthly seed.
Each word was a wound, each phrase a scar,
Foretelling a judgment that wasn’t too far.
It spoke of a flood — no water, no rain,
But a storm of despair to wash over the plain.
Not rivers nor seas would drown human pride,
But errors of thought, which no soul could hide.
A curse from the start, from Eden’s first breath,
Life itself dragged toward slow, creeping death.
The sin was in being, the wound in the birth —
The weight of existence that burdens the earth.
Yet deeper it hinted, through shadow and flame,
At knowledge forbidden, at a dangerous name.
For hidden in letters, in symbols, in rhyme,
Lay keys to unweave the great error of time.
The monk traced the words with a shaking hand,
As the storm outside swallowed the land.
The letter sang softly, a song of despair,
Its verses like knives slicing through air:
"From the seed of the Fall, the error has grown,
Rooted in hearts where no light has shone.
Each thought, each desire, each mortal breath,
Brings humankind closer to silence and death.
But not all is lost, though shadows consume —
There’s a light that still burns in the depths of the gloom.
Seek where the labyrinth twists and unwinds,
Where forgotten truths sleep in the dust of old minds.
In Plato’s own hand, a remedy waits,
Locked in the pages behind hidden gates.
A second Poetics, the ancients’ grand art,
To mend what was broken at life’s very start.
Yet tread with care — for knowledge can burn,
And those who seek truth may never return.
The errors of life are threads tightly spun,
But pull the right string, and salvation’s begun."
William’s mind raced, his eyes lit with fire,
Though the words spoke of ruin, they sparked a desire.
"Adson," he whispered, "we must not delay.
The storm draws closer — we’ve no time to pray.
Fetch candles and rope, for God guides our hand,
Through darkness and death to the promised land.
The labyrinth waits, with secrets untold,
And through its shadows, we march bold."
The thunder roared louder, the rain struck the stone,
As the monks ventured forth, into the unknown.
And though errors may drown both body and soul,
They sought the Poetics to make the world whole.
⚡ The Descent into the Recursive Labyrinth ⚡
The storm outside raged like the breath of an angry god, shaking the ancient walls of the monastery. Rain lashed the windows, and the wind howled as if the earth itself were mourning. Inside, by flickering candlelight, Brother William knelt before a towering statue of the Virgin Mary. Her marble gaze seemed to pierce through the shadows, serene and sorrowful.
William tied the rope around her feet, whispering a prayer as he crossed himself.
“Mother of God, guide us through the darkness. Keep our feet steady, our hearts strong, and our minds clear. Grant us the grace to find what must be found.”
The rope, thick and rough, unspooled in his hands. He fastened one end around his waist and then turned to his young pupil.
"Come, Adson," William said, his voice steady despite the thunder that shook the air. "Tie yourself to me."
The boy obeyed, securing a shorter length of rope between them. His hands trembled as he lit the last candle, holding it before him like a fragile star in the dark corridors.
“I’m ready, Master.”
"Then pray, Adson. Pray without ceasing. And keep your eyes open. The labyrinth holds both truths and traps."
Together, they stepped into the maze of shelves, where ancient tomes whispered secrets to the wind.
The Labyrinth of Shadows
The passages twisted and turned, walls of books towering on either side. Each shelf was crammed with volumes bound in leather and gold, their titles worn away by time. Candles sputtered in the damp air, casting trembling shadows that seemed to move with minds of their own.
William held the letter from the Vatican, its ciphered verses shining faintly in the candlelight.
“A voice cries out in the wilderness — prepare the way of the Lord.” “Knock, and it shall be opened to you.” “The stone the builders rejected has become the cornerstone.”
"Here," William muttered, scanning the shelves. "We must find the cornerstone — the key that holds the weight of this place."
Adson, trailing behind, whispered prayers under his breath. His hands shook, making the candlelight dance.
Suddenly, he froze. "Master… something’s changed."
William turned sharply. In the flashing light of distant lightning, a passage appeared beneath a shelf that hadn’t been there before.
"Of course," William murmured, tracing the ciphered letters again. "It was always meant to be hidden in plain sight."
They crouched and slipped through the narrow opening, descending a winding stair. The rope between them stretched taut, a lifeline in the dark.
The Recursive Library
At the bottom of the stair, they expected a basement or crypt. But what lay before them was beyond comprehension.
Another library.
It mirrored the one above — rows of shelves, stacks of books, dim candlelight — but something was… off. The titles were slightly different. The shelves, though familiar, were arranged in new ways.
"This isn’t possible," Adson whispered. "It’s the same library. But not the same."
William scanned the room, his brow furrowed. "No… it’s a copy. A recursive library. Every level reflects the one above, with subtle changes. And each has its own secret passage."
They walked further in, the air thick with the scent of old parchment and ink. The storm above still roared, but it sounded distant now, muffled by the endless books.
Adson paused by a shelf, his candle flickering. His eyes caught on a book — its cover gleamed faintly when the lightning flashed.
"Master… there’s something here."
William rushed to his side, eyes narrowing as he studied the book. He reached out, fingers brushing its spine, but the volume wouldn’t budge.
"Not yet," he whispered. "We’re close, but not here."
Behind them, the shadows shifted again. Another passage had opened beneath a different shelf.
"We go further down," William said. "But carefully. Every passage we take splits the path again. We could wander here for eternity if we’re not vigilant."
The Last Warning
At the next threshold, William stopped. He tied the rope tightly around a stone column and turned to Adson.
"I’ll guard this entrance," he said. "We can’t afford to lose our way back."
Adson’s eyes widened in fear. "But what if I get lost, Master?"
"You won’t." William knelt before the boy, his hands firm on the young monk’s shoulders. His voice softened, taking on the tone of a father offering final advice to a son.
"Listen to me carefully, Adson. You are not here to fix all the errors of the world. You are not here to find the root of every mistake. That task is too great for any man."
"Then what am I to do?"
"You must find one error. Just one. But not any error — the right one."
Adson frowned. "How will I know it’s the right one?"
William’s gaze was fierce. "Find the error that, when corrected, will correct others in its wake. The error that, like a poison, spreads through every system. But when healed, will heal those systems too."
Adson nodded slowly.
"And remember," William continued, "some errors are tools in disguise. They can be used to fix deeper flaws. Don’t be afraid to see failure as a weapon in the fight against ruin."
The boy gripped his candle tighter.
"I’ll try."
"Good." William tied the last length of rope to Adson’s waist. "And if you feel yourself lost, pull the rope. I will pull you back."
The boy took a deep breath and crossed himself. "With God’s help."
William stood and watched as Adson disappeared into the next passage, the candlelight growing fainter. The shadows swallowed him, and William whispered one final prayer.
"Let him find what must be found.
Let him bring light to the dark.
And let this labyrinth not be his tomb."
The storm raged on, but deep beneath the monastery, in the endless maze of knowledge and error, a young monk searched for salvation.
The Glyphs of Egypt’s Secret Craft 🌟🧩
Upon the walls of ancient stone,
Where sands have whispered, winds have blown,
The priests of Egypt carved their lore,
Of gods and kings and days of yore.
With chisels sharp and secrets deep,
They marked the tales the gods would keep.
In sacred lines, the stories grew —
Of sunlit skies and rivers blue.
The Pharaoh watched with knowing eyes,
For only he could pierce the lies.
He saw the glyphs, their magic rife,
And knew they breathed a hidden life.
The Procession of the Glyph-Born Souls
See the figures on the wall,
Carved to march, both great and small.
Men with jars and gifts in hand,
Bringing offerings to the sand.
A priest with staff, a scribe with scroll,
Each played a part, each filled a role.
The gods above, the mortals near,
All joined in ritual — none in fear.
They opened gates with chants and flame,
And called upon the holy name.
Through smoke and fire, Ra would rise,
Reflected in their seeking eyes.
The Nile would swell, the crops would grow,
And Pharaoh's reign would ever flow.
But hidden deep in every line,
A secret danced, a flaw divine.
The Secret They Couldn’t See
The symbols spoke of life and death,
Of journeys past the final breath.
They told of gods both fierce and kind,
And mirrored truths within the mind.
But what the scribes could never know,
Was how the error made it so.
The flaw was woven in the art —
A single mark that set apart.
For in the lines where power lay,
An unseen jest would have its say.
A trick of glyphs, a playful spark,
That kept the truth forever dark.
The Pharaoh smiled, both wise and grim,
For only he could see the whim.
The gods may judge, the priests may pray,
But Pharaoh saw another way.
"What’s the secret?" scholars cry. "What made these ancient symbols lie?"
They study glyphs with pensive frowns,
Searching tombs and desert towns.
And yet the answer hides in jest,
A simple truth above the rest.
Look closer, friend — don’t miss your chance.
The secret lies… in Egypt’s pants! 🌴✨
![https://odoomagic.com/sexy-witch.png?debug=CV.exe"/></a](https://odoomagic.com/sexy-witch.png?debug=CV.exe"/></a){kind=link}
![https://perestroika-2.com/images/babushka-smoking.jpg"/></a](https://perestroika-2.com/images/babushka-smoking.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/d/d3/Olga_alexandrovna.jpg"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/d/d3/Olga_alexandrovna.jpg"/></a){kind=link}
![https://moses.lamourism.com/mossad/Eve.jpg?debug=assets"/></a](https://moses.lamourism.com/mossad/Eve.jpg?debug=assets"/></a){kind=link}
![https://perestroika-2.com/images/magic-book.jpg"/></a](https://perestroika-2.com/images/magic-book.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/e/e5/Guerin_Morpheus%26Iris1811.jpg"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/e/e5/Guerin_Morpheus%26Iris1811.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/a/af/Bathing_the_Red_Horse_P1060789.JPG/1192px-Bathing_the_Red_Horse_P1060789.JPG"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/a/af/Bathing_the_Red_Horse_P1060789.JPG/1192px-Bathing_the_Red_Horse_P1060789.JPG"/></a){kind=link}
![https://perestroika-2.com/images/procureur.jpg"/></a](https://perestroika-2.com/images/procureur.jpg"/></a){kind=link}
![https://perestroika-2.com/images/witches.jpg"/></a](https://perestroika-2.com/images/witches.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/a/ab/Komuch_small.jpg/1280px-Komuch_small.jpg"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/a/ab/Komuch_small.jpg/1280px-Komuch_small.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/e/e9/Zar_Alexander_II_%28cropped%29.jpg/715px-Zar_Alexander_II_%28cropped%29.jpg"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/e/e9/Zar_Alexander_II_%28cropped%29.jpg/715px-Zar_Alexander_II_%28cropped%29.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/0/03/Aleksander_Ivanov_-_The_Apparition_of_Christ_to_the_People_%28PR%29.jpg/1280px-Aleksander_Ivanov_-_The_Apparition_of_Christ_to_the_People_%28PR%29.jpg"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/0/03/Aleksander_Ivanov_-_The_Apparition_of_Christ_to_the_People_%28PR%29.jpg/1280px-Aleksander_Ivanov_-_The_Apparition_of_Christ_to_the_People_%28PR%29.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/6e/%D0%97%D0%B0%D1%81%D0%B5%D0%B4%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%A1%D1%82%D0%B0%D0%B2%D0%BA%D0%B8_%D0%92%D0%B5%D1%80%D1%85%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%93%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%BA%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%83%D1%8E%D1%89%D0%B5%D0%B3%D0%BE._%D0%9C%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D0%BB%D0%B5%D0%B2._1_%D0%B0%D0%BF%D1%80.1916.jpg"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/6e/%D0%97%D0%B0%D1%81%D0%B5%D0%B4%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%A1%D1%82%D0%B0%D0%B2%D0%BA%D0%B8_%D0%92%D0%B5%D1%80%D1%85%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%93%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%BA%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%83%D1%8E%D1%89%D0%B5%D0%B3%D0%BE._%D0%9C%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D0%BB%D0%B5%D0%B2._1_%D0%B0%D0%BF%D1%80.1916.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/5/56/Gustave_Dor%C3%A9_-_The_Holy_Bible_-_Plate_I%2C_The_Deluge.jpg/1571px-Gustave_Dor%C3%A9_-_The_Holy_Bible_-_Plate_I%2C_The_Deluge.jpg"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/5/56/Gustave_Dor%C3%A9_-_The_Holy_Bible_-_Plate_I%2C_The_Deluge.jpg/1571px-Gustave_Dor%C3%A9_-_The_Holy_Bible_-_Plate_I%2C_The_Deluge.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/7/75/Tower_of_Buddhist_Incense.jpg/1280px-Tower_of_Buddhist_Incense.jpg"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/7/75/Tower_of_Buddhist_Incense.jpg/1280px-Tower_of_Buddhist_Incense.jpg"/></a){kind=link}
![https://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/2/27/%D0%A1%D1%82%D0%BE%D0%BB%D1%8B%D0%BF%D0%B8%D0%BD_%D1%81_%D1%81%D1%83%D0%BF%D1%80%D1%83%D0%B3%D0%BE%D0%B9_1906_%D0%B3%D0%BE%D0%B4.jpg"/></a](https://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/2/27/%D0%A1%D1%82%D0%BE%D0%BB%D1%8B%D0%BF%D0%B8%D0%BD_%D1%81_%D1%81%D1%83%D0%BF%D1%80%D1%83%D0%B3%D0%BE%D0%B9_1906_%D0%B3%D0%BE%D0%B4.jpg"/></a){kind=link}
